Почему от кухонь разит грустью

Я захожу на кухню. На эту самую обычную загаженную кухню, ничем не отличающуюся от других не менее маленьких и не менее загаженных кухонь. И, наверное, она была бы совсем уродливой, если бы он не сидел за столом.
Бывает такое, что комнатам чего-то не хватает, ты делаешь ремонт, расставляешь кресла по фен-шую, но что-то не то. А стоит появиться кому-то родному в этой комнате, и всё становится на свои места.
Это был как раз такой случай, когда не разобрать, то ли он сливается с интерьером, то ли интерьер сливается с ним. А загаженность кухонки им обоим, определенно, придавала какую-то трагичность.
Вот я захожу, неторопливо торможу в проходе и встаю, облокотившись о стену. Собственно говоря, я встала по привычке, я уже давно не ожидаю, что он оторвется от клавиатуры и поднимет глаза на меня. А я не мешаю, я просто наблюдаю исподтишка, мне нравится замечать что-то трагичное в обычных вещах.
Он быстро пишет, сильно давит на кнопки, даже не смотрит, что набирает, а его голова светится, да и сам он светится, благодаря этому рентгеновскому свету я вижу, как он кишит идеями, они лезут из всех дыр, извиваются, он отчаянно хватается за одну, за другую, они бросаются врассыпную по углам нашей трагичной кухоньки. Какой это всё-таки бешеный труд - удерживать свои собственные мысли, удерживать именно в таком виде, в каком они посетили тебя, в первозданной необузданности. А то, бывает, удержишь только крохи смысла, начинаешь из этого зернышка накручивать новые мысли, но они такие не похожие на ту, потерянную, первую, что становится тошно от себя и пропадает всякое желание думать дальше.
Я чувствую, как он думает об этом же, как он переживает, что вдруг, сейчас при свидетелях, при мне, упустит что-нибудь, и она, ошалелая, врежется в стену. У нас же на кухне черт ногу сломит, что уж говорить о не прирученных стихах? Он переживает и по привычке держит между пальцев подкуренную сигарету, только переживает настолько, что даже не замечает, как пепел падает мимо пепельницы куда попало. Со всеми такое бывает, что забываешь стряхивать пепел, ведь слишком это по-земному как-то, не до того твоим возвышенным мыслям.
Он удивленно поднимает глаза на меня, будто бы только заметил. Я улыбаюсь, пододвигаю табуретку и наваливаюсь на стол.
- Ты давно не читал мне вслух, скоро я стану такой же, как эта забытая богом кухня!
- Не дави на жалость, ты же прекрасно знаешь, что ты единственная, кому я могу читать вслух. Бывает, иной раз тебя упрашивают, и язык не поворачивается, наверное, не хочется обнажать душу перед кем-попало.
- Ты же чувствуешь, что я уже всё поняла, просто наблюдая за тем, как ты пишешь. Это маленькая формальность - сказать вслух.
- Конечно, только и ты должна чувствовать, какая будет дикая разница между тем, что я скажу, и тем, что я хотел бы сказать на самом деле.
- Увы, это разница, как некий фильтр, через который вынуждены проходить чувства прежде чем стать словами. А потом, когда они становятся словами, они, к сожалению, зачастую забывают, что до этого были чем-то другим. Мы ведь тоже забываем, кем мы были до того, как прошли сквозь фильтр времени и других людей! Так что, это простительно...
Он одобрительно кивает и давит забытую сигарету об пепельницу, а та, в свою очередь, ежится и морщится под натиском пальцев. Потом он останавливает взгляд на произвольной точке пространства, но смотрит сквозь нее. О, как мне знаком этот взгляд в никуда!
Он ещё только набирает воздух чтобы начать, а я уже вижу как потоком выливаются скопленные в недрах слова.
Он читает, и наша затхлая кухня отрывается из уз дома и летит одинокой каютой куда-то ввысь, я это знаю потому, что четко чувствую плавающий под ногами пол. Он читает про море, и в то же мгновенье веет солью и песком, и если прищуриться, можно заметить, как пространство охотно подыгрывает и принимает очертания этого самого моря.
Я чувствую, как по столу проходят вибрации от его голоса, и вся кухня содрогается от могучих децибелов, и каждая кастрюлька понимает, что она невольно стала соучастником волшебства. Такого естественного волшебства, когда души говорящего и слушающего строят самый короткий мост на встречу друг-другу - через стихи.
Этот путь честнее и искреннее тысяч встреч, разговоров "ни о чем", ведь можно влюбиться в человека, просто слушая, даже впервые слушая.
И вот, он, такой откровенно нагой, сидит с душой нараспашку, такой светлый и чистый, будто только что сбежавший из рая, а я, как притаившийся зверек, не зная, дозволены ли мне такие откровения и достойна ли я, только что сидевшая на грязной кухне, попадать в радиус этой чистоты и света. Я прижимаю уши и стараюсь дышать как можно более тише, не делая лишних движений, чтобы не спугнуть это чудо.
Он затихает, ждет какой-то реакции, а я молчу и наблюдаю, как комнатка все ещё путешествует в вакууме.
- Ну, что скажешь?
Я выдерживаю паузу прежде чем ответить.
- Ты знаешь, что я скажу не то, что я хотела бы сказать на самом деле, так что давай не будем все портить?
Он улыбается, узнавая себя во мне. Я улыбаюсь в ответ.
- Но как тогда по-другому узнать чувствовала ли ты то же самое, что и я?
-Этого никто никогда не узнает. И лучше не пытаться это узнать. Лучше просто довериться друг-другу на слово.
-Доверяясь, порой набиваешь много шишек.
- И именно так ты учишься доверять в первую очередь себе и различать, что говорит тебе твое шестое чувство.
- А с каких пор ты стала романтиком, интересно?
Я невольно ухмыляюсь от иронии, обвожу глазами кухоньку и отвечаю:
- Наверное, с тех пор, когда первый раз увидела, как ты гармонично сочетаешься с этой трагичной кухней, табуреткой, столом, со всем...
- А от нашей кухни и правда ведь разит какой-то странной печалью, - вздыхая, соглашается он.
-Ей тоже печально, что она не каюта, плавающая в вакууме, а просто обычная кухня.
- Людям грустно от того же?
- Нет, мы же все-таки летаем!

Так мы сидели за столом битый час, а кухня робко подслушивала наш разговор; наверное, в её глазах она тоже летает и даже чаще, чем мы можем представить, а трагичностью веет потому, что всегда приходится возвращаться обратно,
и притворяться
обычной маленькой
кухней.

сентябрь, 2012 год.

P.S.: Посвящается людям, которые заставляют летать даже кухни.