Богатырь

Давным-давно, когда ещё лето тянулось долго и было временем незанятым, свободным, когда одной помидоры с луком и солью хватало. чтобы позавтракать, когда я не знал, что Горная Шория существует и она не играла ещё в моей жизни судьбоносного характера, ехал я верхом на велосипеде. Не просто ехал, а ехал верхом, ведь велосипед мне казался лошадью, а камень в руке, который я в начале лета нашёл не берегу реки Каменки  и который был необычайного вида, и который я всегда носил в руке, казался настоящим оружием. Ехал я верхом и не думал почти ни о чём, только о том, чтобы с ветерком прокатиться. На пути моём проскальзывали лица, но они были настолько обременены, что казались мне убогими и непримечательными. Но один человек мне запомнился: Высокого роста парень, одет во что-то серое или чёрное, стрижен налысо, без бороды шёл мне вастречу. В руках у него ничего не было, он был свободен. И я, катаясь не своём зелёном велосипеде Сура, не заметил бы его также как и всех, но тот меня остановил просьбой довезти его до следующго перекрёстка. Я остановился и сказал, что, конечно, смог бы его довезти, но мал ещё и силой не велик, а вот если он сам сядет на мой велосипед, да меня на раме довезёт до перекёстка, а дальше пойдёт, куда ему надо, то тем ему и помогу. В тот момент, когда я это сказал, глаза у прохожего повеселели, стали выражать вдруг какую-то благодарную невозмутимость. Он так и сделал, посадил меня на раму, сам сел на сиденье и довёз меня до перекрёстка, там остановился и поблагодарил меня словами: "Благодарю, брат! Ты настоящий..."
И тогда я не совсем понял, что он имеет в виду, думал, он, видимо, радуется, что, мол, довёз его, всю дорогу ему не пришлось идти самому...
Тогда я, почему-то, не сообразил, что ехали до перекрёстка мы совсем недолго, там и было-то всего сто или сто пятьдесят метров, вобщем совсем-ничего. А он остался искренне благодарен, что я ему не отказал в помощи, что не начал выдумывать истории про то, что мне родители не разрешают позволять ездить на велосипеде чужим людям. Да и действительно, я увидел в его просьбе искренность, не наглость, а простую просьбу, и всё.
Когда я рассказал своим братьям об этом случае, они, через несколько дней сказали мне, что помог я одному освободившемуся зэку, "авторитетному", так они мне сообщили. А мне тогда было всё равно, что начинались девяностые, и что слово и статус "зэк" были то ли модным, то ли опасным, и поэтому всё же модным явлением.
Я увидел искренность в его глазах и сейчас понимаю: "... Богатырь! Настоящий богатырь мне встретился! Благодарный, полный искренностью и пониманием человек!" Хотя я и не знаю, что у него в жизни случилось и почему он такой.