Дневник 95 Тарковский-Поэт и другое

***
«Солярис» Тарковского куда лиричнее первоисточника. Тарковский Поэт в самом прямом смысле этого слова. Это, если хотите, блестящая лирическая кино-поэма. Это поэтические картины, воплощенные в кино. Кажется, сегодня видеоверсию я люблю больше, чем роман Лема. Так случилось. «Паузы» Тарковского (сцена расставания с Землей, поездка Бертона, сцена в библиотеке, финальная…) открывают мне нечто непостижимое, глубокое и очень поэтическое.
То есть – я рассматриваю «Солярис» Тарковского как гигантскую поэтическую фреску. Практически бездонную. Потому что в отличие от мысли его чувственные, пронзительные картины не имеют конца прочувствованию, комментарию, новым откровениям при просмотре. Это магия поэтическая, воплощённая средствами кинематографа. Нужно быть в душе поэтом, как мне кажется, чтобы полюбить Тарковского, как, впрочем, и Бергмана.
Нужно уметь смотреть. Смотреть многократно.  Как невозможно постижение лучших стихотворений без неустанного к ним обращения.
Если и философ режиссер Тарковский, то насквозь философ – Поэт.

***
Дочитываю Коваля – «Суер-Выер».
«Итоговая книга Коваля» - от кого-то слышал или где-то прочел.
Итоговая? Да. Но не в том смысле, что глубокая и философская. Нет. «Суер-Выер» - именно веселая книга, и больше ничего ей приписывать не надо. И талант выдумщика, чудака и фантазера Юрия Коваля развернулся в «итоговой» книге действительно итогово.
Это корабль путешествия по веселой и безудержной фантазии писателя, много вобравшей в себя от поэзии Заболоцкого, юмора Хармса и еще ряда замечательных книг, вплоть до реминисценций из «Мастера и Маргариты».
Читая её – раз за разом предаёшься веселью. И кажется мне, что это и есть главное её достоинство: поднимать дух, настроение, вызвать улыбку и смех, радоваться жизни и её самым фантастическим проявлениям.
Я бы предостерег от поиска в «Суер-Выер» сложных аллегорий, философского подтекста. Их в ней нет. Или уж почти нет. Ведь читатель опытный нутром чувствует: есть в книге философские уроки, «мораль» или их нет.
«Суер-Выер» - книга «веселья сердечного», как сказал о Ковале Ахамадуллина.
Если бы мне предложили назвать итоговую книгу Коваля, я бы сказал о «Полынных сказках», где сочетание «озорной искры» фантазии и реальность получили, по моему мнению, высшее выражение. Она не воспринимается как только блестящая игра – за ней плотный шлейф жизни, сказочно преображённой, странно и мило завуалированной. Но никогда, даже в самых фантастических главках (сказках, например) не покидающей нас.

***
К чтению некоторых поэтов (речь о Викторе Гаврилине) нельзя подходить неприбранными, суетными и грешными. Таков тон правды его книг. Он отторгает нечистоту. Хотя бы эти мгновения, с книгой его в руках, нужно хоть сколько-то очиститься, отречься от плохого в себе и мире. Это как пост во время Страстной недели. Тогда и придет Праздник Воскресения. Пусть и ненадолго.
Высокая, уникальная подборка стихотворений Маши Марковой сегодня. Я написал в одной из рецензий ей: «Твои стихи, Маша, требуют соразмерного поэтического переживания, большого, но радостного сердечного напряжения в переводе на язык "читателя".
 Думаю, поэтому именно так мало глубоких рецензий.
 Именно поэтому, даже глубоко любя твою поэзию, молчат.
 Мало чья поэзия требует такого адекватного стихотворению растворения в стихотворении, "уничтожение" себя до автора».

***
«Неизвестный цветок» Платонова, статью о фильме «Андрей Рублев».
Мало исследована психологическая проблема страшных поражений начала войны. Она не только в «численности и качестве», «внезапности» агрессора и т.д. Она – в угнетенных волях, душах, характерах людей, задавленных режимом. Она – во внешней «экспансии» души при её глубокой внутренней, укоренившейся трусливости. Раб легко поднимает руки, нелегко принимает решения, лишен инициативы, смертельно скован изнутри.
Смелость – снаружи, так – пустая довеска, теряемая носителем при малейшей опасности, при первом столкновении с противником реальным, жестоким и страшным…
Пафос внешнего, не укоренившегося формировали песни, стихи, парады, лозунги, передовицы, речи. Произошла утрата реальности, то, что мы сегодня зовем неадекватностью.
Когда советский воин оказался перед бронированной немецкой военной машиной с трехлинейкой и «фанерными» самолетами, - пафос быстро спал. Достаточно поглядеть кадры наших военнопленных, чтобы убедиться в том, насколько люди смяты, раздавлены, в каком они – даже не отчаянии, - в прострации, страшном разрушении мифического в них, накрученного агрессивной сталинской идеологией.
…И я люблю следить, как рождался настоящий солдат. Под Москвой, Сталинградом, Курском.