***

И ведь ничего общего не было.

Любила спать с открытым окном, и шумом за окном – и зимой, и летом, смотрела телевизор – сериалы и шоу, писала с ошибками,  а младше настолько – что просто ужас.

Вставала рано, и рано спать ложилась.

И раздевалась только в темноте, что просто грешно с такой прекрасной фигурой.
Любила гулять пешком – да так долго и много, как я не любил никогда.

Как кошка – не ластилась, и не нежничала,  словно все время опасаясь чего-то, готовясь когти выпустить – только в постели, только прижавшись к плечу – нежно, доверчиво – таяла, и посвящала в свои тайны.

И я из себя рыцаря не изображал – так, как обычно это делал.

И тепло было внутри – и снаружи, от ее тепла, от доверия – и страшно. А ну как влюбишься, в такую нежную, юную, молодую, доверчивую? А ну как она влюбится – что с этим делать? Да мог ли я представить, что она может меня полюбить? Нет, конечно.

И хорошо было, сладко – в самые сладкие моменты близости, когда своими пальцами раздирала мне спину, и знал – ей хорошо, и она говорила мое имя, и сразу после «как же хорошо!» - и, я, смеясь, показывал ей после следы от ногтей на спине, радуясь, что умею так хорошо ей сделать, и снова смеясь ее вопросам «что, правда очень больно? Ну, прости!».

А утром возле ее квартиры была ранняя прозрачная весна – с сережками на деревьях, с первыми буйными почками - почти листьями,  в том самом раннем, непередаваемо зеленом, буйном цвете, с каплями дождя на них, с пьянящим запахом свежести, с шумом проснувшегося города, и проезжающих машин – и она сама была такая, как та весна – свежая, ранняя, даже в своей сдержанности – не сдержать буйства жизни, эмоций – которые никуда не спрячешь, и которые прорывались в рассказах о себе.

Потому, когда также внезапно и резко исчезла, как появилась, вернувшись туда, откуда сбегала ко мне – к своему парню – как можно было не отпустить? А вдруг приснилась? Как эта весна возле ее подъезда.

Как можно было после в нее не влюбиться, когда оказалось, что общаться-то хочется, не только мне – и переживаем друг о друге. Если вдруг поверил – и не просто поверил, а первый раз в жизни, наверное, попробовал разговаривать – слушать и слышать, о том, что между нами в отношениях – еще тогда, когда вместе были. Когда сделал шаг от страха полюбить – к тому, что уже все, поздно, люблю. Не бояться любить. Не просто любить – быть рядом, всему, всегда. Не убегать.

И эти губы, и глаза зеленые… Нет, серые – они зелеными становились от настроения, одежды, от чего угодно. А платья все были словно только для нее сшиты – ни на одной женщине они не были так прекрасны, женщина, настоящая женщина. А руки были нежные и сильные. Волосы густой проволокой вились – а она их упрямо распрямляла, и редкий дар – как бы ни оделась, всегда одета  так, словно дар у нее такой – что невозможно представить, чтобы глаза чем-то иным могли наслаждаться.

Страх есть всегда. Страх любви, близости.  Это ведь больно бывает – когда полюбишь. И интерес другого человека всегда подмывает заменить словом «любовь».  Очень хочется.

После моего признания был ее побег – уж точно как пугливой кошки, которую слишком близко к себе прижал. И неминуемый период  собственного непонимания «почему?!!!» – потому что понимания здесь быть просто не может. И еще одно открытие – тоже важное, и совершенно новое – что иногда единственное, что можешь сделать для человека, которого любишь – оставить его в покое. Не потому, что не можешь, или не хочешь сделать что-то иное, большее. Просто потому, что это единственное, что ему от тебя нужно, единственное, что ты можешь для него сделать.

***

Сейчас я люблю долго гулять, как никогда раньше. И спать с открытым окном – и зимой, и летом. И слово «чутку» - вместо «чуть-чуть», которое, я знаю – больше ни от кого другого, кроме нее, никогда не услышу.  И я чувствую себя живым, не боящимся, способным любить, быть уязвимым – то, что она мне подарила. Самый драгоценный, самый теплый и нежный подарок от нее. Не расплескать бы.