чайки. двадцать второй

сорвало голову на бульваре Капуцинов,
рука застряла в мензурочной колбе,
небо полно толстых цеппелинов,
в каждом доме теперь живет по раввину,
я ухожу от людей на равнину,
пить коньяк с журавлями,
все равно в каждом районе - Жулебино и Лефортово,
каждый дом - страна третьего мира.
ребенок держит в руках слоновую кость,
он помнит ровно три секунды, как рыба,
тысяча девятьсот восемьдесят четыре
выбито на предплечье, моя карета
утонула в разбитых фонарях.

в зеркале, глядя на свое отражение
я лишь вижу фотовспышку камеры,
а рядом на столике видеокассеты
"Крамер против Крамера"
и три с половиной марки,
что не думая, закидываю себе под язык,
там до этого поселился дельфин
и гладкошерстный пудель,
теперь - метил триптамин,
минуты застряли в песочных часах,
запутался в лестничной клетке,
будто в лабиринте гремучей ивы,
из треснутого окна пытался
взглядом поймать свою Еву,
в кармане еще было пару яблок,
сорта Антоновка.

на конечной остановке
пара танцует вальс.
лучше быть хиппи и курить,
чем носить в кармане перочинный нож,
прятать трупы под чужим диваном,
на коленях стоять, перерезая желваки
молодому теленку. дед в телогрейке
даст тебе подзатыльник
и положит на дорогу в карман бутылку,
что бы хватило на тысячу
и еще одну ночь вперед,
с богемной девушкой и мертвым Тимуром Бекмамбетовым,
ко мне подошел Макбет и сказал,
что мои стихи - это разглядывать веки,
закрыв глаза.