***

***

Как шторм, как колокольный звон, как бездна,
осколок разрушительного звездо-
падения под козырьком подъезда –
он:
большой, угрюмый, некрасивый,
стоит с утра и до заката
Арсений Яковлевич Слива
в рубашке с красными гранатами,
а под рубашкой
(она расстегнута)
на смуглом пастбище груди
белокудрявые барашки,
а взрослые: «Не подходи
к нему!»
и не поймут,
что знаю все сама,
что дед Арсений
был поваром в кафе «Весеннее»
что в девяностые сошел с ума,
и в радостном безумии крылатом
он жизнь свою обкладывает матом,
страну свою обкладывает матом
и все вокруг обкладывает матом.

И мы еще читали по слогам
те буквари с огромной «А» на синей
обложке, и красивей
не видели мы книг;
те буквари, где мама вечно моет,
и Ленин вечно молод,
и каждый день в забвенье напрямик
летели прописи, и ноты, и смычки,
хватали мы скакалки и сачки,
и «ты-сегодня-водишь-в-прятки-Насть»,
и Родина, как будто, началась.
Но каждый день, как из чернющей бездны,
из-под стального козырька подъездного,
гремел Арсений, расправляя крылья,
и мы первей всех истин уяснили,
что
все скоты,
и воры,
и предатели,
и кто-то там еще,
и все не так,
и Горбачев
законченный мудак