Стихи шестидесятых
Евгения Долматовского
Сегодня Вам я почитаю.
Хоть юбилей у Долматоского
Прошёл, а было ему 100 уж лет,
Но 5 мая.
Родился он ёщё до революции
В России, а это было в 1915 году
Стихов поэт ведь много написал.
Писал он о войне и о солдатах.
Писал о мирных днях шестидесятых.
Но я Вам выбрала стихи, которые
Мне ближе к сердцу.
А это стих о сновидениях, ведь я сама
Стихи о снах писала.
А стих о матери, ведь этот стих для всех.
А в общем, лучше почитайте сами.
К вопросу о сновидениях.
Тысячелетняя загадка снов
Наукой современной приоткрыта.
Нашли механику ее основ -
Подкорковое преломленье быта.
Сны - это как дыхание, как пот.
Исследование мозга показало:
Не будет снов - и человек умрет,
Явь исчезает, если снов не стало.
Так, значит, чтобы жить, я обречен
В уюте книжном, на тигровой шкуре
Сто раз смотреть один и тот же сон -
Громаду гибели в миниатюре.
После гулянья с дочкой, после дня
Важнейших споров в секции поэтов,
Гестаповец ко рву ведет меня,
Сейчас я упаду, свинца отведав.
...Я жить не смог бы, если бы порой
Не озарял мой сумрак сон второй:
Ты ласково склонилась надо мной,
Ладонью доброй губы остудила
И прошептала - не мечись, родной,
Все хорошо у нас,
Все - так, как было.
В значенье снов я веру потерял -
Согласно лженаучному заглавью
Ученым представляю материал
Несоответствия меж сном и явью.
Памяти матери.
Ну вот и всё.
В последний раз ночую
В материнском доме.
Просторно сделалось у нас,
Вся комната, как на ладони.
Сегодня вывезли буфет
И стулья роздали соседям,
Скорей бы наступил рассвет:
Заедет брат, и мы уедем.
Пожалуй, в возрасте любом
Есть ощущение сиротства.
К двери я прислоняюсь лбом,
На ней внизу - отметки роста.
Вот надпись: «Жене десять лет»,-
Отцовской сделана рукою.
А вот чернил разлитых след...
Здесь все родимое такое.
За треснувшим стеклом - бульвар,
Где мне знакомы все деревья,
И весь земной огромный шар -
Мое суровое кочевье.
Стою, и сил душевных нет
В последний раз захлопнуть двери,
Семейный выцветший портрет
Снять со стены, беде поверив.
Остался человек один,
Был мал, был молод, поседел он.
Покайся, непослушный сын,
Ты мать счастливою не сделал.
Что ж, выключай свой первый свет,
Теперь ты взрослый, это точно.
Печальных не ищи примет
В чужой квартире полуночной.
В последний раз сегодня я
Ночую здесь по праву сына.
И комната, как боль моя,
Светла, просторна и пустынна.
Где б ни был я, где б ни бывал,
Все думаю, бродя по свету,
Что Гоголевский есть бульвар
И комната, где мамы нету.
Путей окольных не люблю,
Но, чтобы эту боль развеять,
Куда б ни шел, все норовлю
Пройти у дома двадцать девять.
Смотрю в глухой проем ворот
И жду, когда случится чудо:
Вот, сгорбясь от моих забот,
Она покажется оттуда.
Мы с мамой не были нежны,
Вдвоем - строги и одиноки,
Но мне сегодня так нужны
Ее укоры, и упреки.
А жизнь идет - отлет, прилет,
И ясный день, и непогода...
Мне так ее недостает,
Как альпинисту кислорода.
Топчусь я у чужих дверей
И мучаю друзей словами:
Лелейте ваших матерей,
Пока они на свете, с вами.
Старый адрес.
«Не ходи по старым адресам»,-
Верный друг меня учил сурово.
Эту заповедь я знаю сам,
Но сегодня нарушаю снова.
С вечера пошел такой снежок,
Будто звезды осыпались с неба.
И забытый путь меня повлек
В дом, где я уже лет десять не был.
Станция метро.
Вокруг горят фонари.
И мне в новинку это.
Деревца озябшие стоят
Там, где мы стояли до рассвета.
Пять звонков.
Как прежде пять звонков,
Та же коридорная система.
В кухне пламя синих язычков
И велосипед воздет на стену.
Радио чуть слышно за стеной.
Все как прежде - за угол и прямо.
Распахнулась дверь.
Передо мной - строгая твоя
Седая мама щурится на свет
Из темноты...
Строгости былой - как не бывало.
«Извини, что я тебя на «ты»,
Не назвался б сразу - не узнала.
Заходи, чего же ты стоишь?
Снегу-то нанес!
Сними калоши.
Посмотри, какой у нас малыш,
Только что уснул он, мой хороший.
Озорной.
У бабушки растет...
Только не кури - у нас не курят.
Дочки с мужем нету третий год,
Он военный, служит в Порт-Артуре.
Ну, какая у тебя жена?
Дети есть?
Куда же ты так скоро?
...Улица в снежинках.
Тишина.
Можно захлебнуться от простора.
Ты моей Снегурочкой была.
Снег летит.
Он чист, как наша совесть.
Улица твоя белым-бела,
Словно ненаписанная повесть.
Береги себя.
Ты только скажешь:
- Береги себя,-
И сразу реактивные турбины
Начнут работать, бешено трубя,
И - под крылом березы, и рябины.
По облакам - отчаянный карьер...
Слежу за раскалившейся форсункой,
Поэзии советской дипкурьер
Без багажа -
С одной сердечной сумкой.
Да, я готов беречь себя.
Но как?
Ты мне всегда иной пример являла,
Бросаясь первой в кипяток атак,
В огонь и в спор -
На поиск идеала.
По тем рецептам я себя берег,
Мобилизован миром иль войною,
Всегда старался вырваться вперед -
Пускай снаряды рвутся за спиною.
Привычной стала самолетов дрожь
И пассажирам не передается.
Будь щедрой, жизнь!
Чем больше бережешь,
Тем почему-то меньше остается.
О чем была перед отлетом речь?
Да, да, о том, чтобы себя беречь.
Ко мне явилась рифма — вся в слезах.
Бедняжечка!
Она едва дышала,
На ней буквально не было лица.
Шатаясь, спотыкаясь, добрела
До белого, как обморок, блокнота,
И я с тяжелым сердцем записал
Историю ее грехопаденья:
В нее влюбился молодой поэт;
Он ей прощал все то, что было раньше,
И мировую славу обещал.
Но, боже мой, как с ней он обращался!
Ломал, корежил, гнул и так, и сяк.
Кричал он:
Устаревший жалкий штамп
Считать, что рифма — звонкая подруга,
А эти «рифм отточенные пики» —
Средневекового оружья род.
Для современной рифмы корневой
Достаточен и слог в начале слова.
Потом и этот слог — ко всем чертям!
Она повисла на опорной гласной,—
Так альпинист над пропастью висит
На перетертой о скалу веревке.
...Нечесаная, жалкая, в лохмотьях
Средь ночи рифма приплелась ко мне,
Как раз, когда над первою строкой
Я мучался...
— А я к тебе вернулась,
Прости меня.—
Я не сказал ни слова,
Но ложе ей из книг соорудил:
Товарищ Маяковский в изголовье
И сам поручик Лермонтов — в ногах.
Страдалица, забудься, отдохни,
Мы утром обо всем поговорим...
Ночь проведу над белыми стихами.
Последний стих написан, как обо мне.
Так я бывало по ночам, ловила
Свою рифму.
Свидетельство о публикации №115070108332