Франсуа Коппе. Старый башмак

[Жослену Баргуану]

Май. Полдень. Облака на небе так легки.
Прохладою дыша, вдоль медленной реки,
Не торопясь, я брёл тропой береговою;
Прозрачный небосвод синел над головою,
Коврами из цветов пестрела вся земля,
Налево – камыши, направо – тополя;
Перекрывая вид, над поворотом русла
Мост арочный навис задумчиво и грустно;
Колеблемы волной, клонились тростники;
Рыбёшек маленьких забавные прыжки
И всплески плавников во многоцветной гамме
Рябили гладь воды блестящими кругами;
И птичьи голоса у рощи на краю
Прогулку тешили неспешную мою –
На разные лады, порхая вдоль опушки,
Кричали иволги и пели завирушки.
Как вдруг среди цветов, которых краше нет,
Узрел у самых ног я человечий след.
Укрыт густой травой; как падаль, безобразный,
Присыпанный землёй, отвратный, страшный, грязный –
В укромном уголку каким-то из бродяг
Был брошен догнивать изношенный башмак.
Сплошь пятка стоптана, а спереди подмётка
Оторвана; убог, как девка-нищебродка;
Похоже, что его сапожник сшил дрянной,
Он куплен был за грош в лавчонке обувной,
Пришёлся по ноге наёмному вояке,
Все земли исходил, бывал в бою и в драке;
Изрядно послужил – и прочь, с ноги долой,
Обносок траченый, дырявый и гнилой!
Печальный скрыт сюжет в затасканном ошмётке:
Убийцы кандалы – или раба колодки?
Видать, судьбы рука была столь тяжела,
Что под старинный мост беднягу загнала.
Глубокая река – советчик очень скверный.
Придя издалека, в усталости безмерной,
Бродяга второпях расстался с башмаком,
Немного подремал – и в путь. Но – босиком,
Выпрашивать другой? А может быть, напротив:
Ботинок отшвырнув, избавясь от лохмотьев,
Он в реку бросился – бездумный и шальной?
Утопшему, что спит во глубине речной,
Ни платья чистого, ни обуви не надо.
Уродливый башмак – но не могу я взгляда,
Желанью вопреки, немедля отвести
От хлама гнусного, что встретил на пути.
Он мерзок, как бандит, что с каторги явился,
Он выцвел в рыжину – под ливнями промылся;
И, думается мне, владелец башмака
Убийцею ночным мог стать наверняка,
И, жертву истерзав жестокою расправой,
Сбежать, на мостовой оставив след кровавый!
О мерзостный предмет, земной сквернящий рай,
Кто был хозяин твой – бедняк иль негодяй?
Ты в дрожь меня вогнал. Твой вид напоминает:
Пускай вокруг цветы беспечно расцветают,
Пусть веет ветерок, пусть на душе светло,
Пусть солнце греет, но – неистребимо зло.
Свидетель искренний, со всею прямотою
Твердишь ты: мир людской задавлен нищетою,
И кто не устоял под бременем невзгод –
Отчаявшись, легко чужую кровь прольёт.
Истлей, палач души и истязатель тела!
Природе до него нет никакого дела.
Вокруг него трава сплетает стебельки,
Бесстрашно на него садятся мотыльки;
Он полускрыт землёй и моховым покровом,
В нём ландыш луговой раскрылся цветом новым.

LE VIEUX SOULIER

[A Jocelyn Bargoin]

En mai, par une pure et chaude apres-midi,
Je cheminais au bord de doux fleuve attiedi
Ou se reflechissait la fuite d’un nuage.
Je suivais lentement le chemin de halage
Tout en fleurs, qui descend en pente vers les eaux.
Des peupliers a droite, a gauche des roseaux;
Devant moi, les detours de la riviere en marche
Et, fermant l’horizon, un pont d’une seule arche.
Le courant murmurait, en inclinant les joncs,
Et les poissons, avec leurs sauts et leurs plongeons,
Sans cesse le ridaient de grands cercles de moire.
Le loriot et la fauvette a tete noire
Se repondaient parmi les arbres en rideau;
Et ces chansons des nids joyeux et ce bruit d’eau
Accompagnaient ma douce et lente flanerie.
Soudain, dans le gazon de la berge fleurie,
Parmi les boutons d’or qui criblaient le chemin,
J’apercus a mes pieds, – premier vestige humain
Que j’eusse rencontre dans ce lieu solitaire, –
Sous l’herbe et se melant deja presque a la terre,
Un soulier laisse la par quelque mendiant.
C’etait un vieux soulier, sale, ignoble, effrayant,
Ecule du talon, baillant de la semelle,
Laid comme la misere et sinistre comme elle;
Qui jadis fut sans doute use par un soldat,
Puis, chez le savetier, bien qu’en piteux etat,
Fut a quelque rodeur vendu dans une echoppe;
Un de ces vieux souliers qui font le tour d’Europe
Et qu’un jour, tout meurtri, sanglant, estropie,
Le pied ne quitte pas, mais qui quittent le pied.
Quel poeme navrant dans cette morne epave!
Le boulet du forcat ou le fer de l’esclave
Sont-ils plus lourds que toi, soulier du vagabond?
Pourquoi t’a-t-on laisse sous cette arche de pont?
L’eau doit etre profonde ici? Cette riviere
N’a-t-elle pas ete mauvaise conseillere
Au voyageur si las et de si loin venu?
Reponds! S’en alla-t-il, en trainant son pied nu,
Mendier des sabots a la prochaine auberge?
Ou bien, apres t’avoir perdu sur cette berge,
Ce pauvre, abandonne meme par ses haillons,
Est-il alle savoir au sein des tourbillons
Si l’on n’a plus besoin, quand on dort dans le fleuve,
De costume decent et de chaussure neuve?
En vain je me defends du degout singulier
Que j’eprouve a l’aspect de ce mauvais soulier,
Trouve sur mon chemin, tout seul, dans la campagne.
Il est infame, il a l’air de venir du bagne;
Il est rouge, l’averse ayant lave le cuir;
Et je reve de meurtre, et j’entends quelqu’un fuir
Loin d’un homme ralant dans une rue obscure
Et dont les clous sanglants ont broye la figure!
Abominable objet sous mes pas rencontre,
Rebut du scelerat ou du desespere,
Tu donnes le frisson. Tout en toi me rappelle,
Devant les fleurs, devant la nature si belle,
Devant les cieux ou court le doux vent aromal,
Devant le bon soleil, l’eternite du mal.
Tu me dis devant eux, triste temoin sincere,
Que le monde est rempli de vice et de misere
Et que ceux dont les pieds saignent sur les chemins,
O malheur! sont bien pres d’ensanglanter leurs mains.
Sois maudit! instrument de crime ou de torture!
Mais qu’est-ce que cela peut faire a la nature?
Voyez, il disparait sous l’herbe des sillons;
Hideux, il ne fait pas horreur aux papillons;
La terre le reprend; il verdit sous la mousse,
Et dans le vieux soulier une fleur des champs pousse.