Записки конца мая

I

Слова – это только слова: обессмыслены до зачатья.
Хочешь, бейся об угол стола, кровеня черновик.
Вот я снова в строю, как смогу общий марш обуздать я?
Легион – имя им. Из текста система вериг.

Может, скучно в округе. Куда ни пойди – всюду лето.
Распалилась Москва до тридцатки по Цельсию: пот и асфальт.
Нитка в виде верблюда в иголку изящно продета,
И звучит ассонансом к металу сквозь наушники уличный альт.

Я-то знаю: селение есть, вёрст за триста, не меньше:
Там, где жарят шашлык, там, где льётся вино, там, где струны звенят.
Обернись наугад – ты опять тот скворец из скворечни.
Ты научен летать, и тебе не вернуться назад.

Так зачем горевать по словам: небылым, неуклюжим?
Так зачем эти песни пост-рока – слова-дерева?
Наберу себе ванну, приготовлю какой-нибудь ужин –
И культура мертва.

II

Я не знаю, с чего начинается этот текст.
Выходной посреди недели. Так жарко в квартире.
Траектории птиц за окном создают неземной палимпсест.
Взгляд на нём – словно стрелка на ориентире.

У соседей звенящая дрель – что Миями Акита.
У соседей (других) в полный рост репетиция чуда.
Птицы чертят в полёте то, что прочно забыто.
Не прочесть, что конкретно: не очень-то видно отсюда.

Бытовые приборы неплохо копируют мебель,
Всей своей бесприютностью молча взывая в углах,
Мол, включи нас, включи, на земле ль пригодимся, на небе ль,
Что тебе эти птицы? – вертихвостые не при делах.

Я не знаю, зачем продолжается эта строка,
Я не знаю, зачем я гляжу сквозь стекло.
Время льётся по стенам, время капает с потолка.
Сколько тысячелетий за минуту вот так утекло?

III

Молодёжный актив. Природа, палатки, пикник,
Гитара, удочки, речка. Духота и жара.
Вечер струны настроил – музыки проводник.
Ночью прозрачной, как линза, взгляд – на повара-ложкаря.

Этой белёсой ночью мы подошли к роднику.
В заросшем ольхою овраге – прохладная тишина.
Не продраться сквозь ветви резкому ветерку.
Топь колдовская, журчание и – покоя стена.

После – с бутылями влаги через поляну, где
Я однажды камлал, в трансе своём нелеп.
Несколько елей. Черёмуха слала приветы звезде.
Старый пень паутинный. Ромашки и курослеп.

Я намекнул попутчикам, что изо всех полян
В этой лесистой округе место силы –лишь здесь.
Кто-то заметил: «И правда, воздух особенно прян,
Словно бы приглашают в мир непонятных чудес».

IV

Там, где отцвёл тюльпан, гигантский алый тюльпан,
Высохли ветви деревьев, птицы вокруг замолчали,
Мимоидущий бхикку сонно ударил в тимпан.
Гул разлился повсюду, и это был отзвук печали.

Там, где отцвёл тюльпан, тот, что был выше крон,
Что, как в «Бобовом стебле» тянулся быть вровень с небом,
Нынче всё в пустоте, и пустота – заслон –
Вырост у мёртвого стебля – иной пустоте на потребу.

Гигантский мёртвый тюльпан… Окаменевший ствол
Стоит одинокой колонной, весь небосвод подпирая.
Где-то танцуют, пьют виски, играют в лото и бейсбол.
Выше – по-прежнему небо, как прежде, без всякого рая.

Там, где отцвёл тюльпан, годы спустя всё в цвету:
Снова щебечут птицы, блещет заката порфира.
Окаменевший тюльпаний ствол впитал пустоту,
Став настоящей осенью – осенью этого мира.

V

Переоденься. Пока без причуд.
Выйди в сторону ближнего пьяццо и плюй с моста.
Слышишь: здесь, как и там, арлекины осанну поют
Бегу, что на границе двух эр вдруг лишился хвоста.

Побеги к перекрёстку. Пусть он воздушен и наг,
Пусть очищен от правды, земли, всех машин, кораблей.
Будет день – всё расцветится красками. Главное – сделать шаг.
Ты готова? Ну, делай смелей!

Обернись. Маска ночи намеренно злит,
И гроссмейстер игры пытается угадать
Путь, ступив на который, твой шаг зачадит.
Ты готова быть пешкой? Так ступи на квадрат и – играть!

Нынче фосфор снаружи и сера, цветок аконита зачах.
Нынче фосфор и сера снаружи. Не вынести этот гам.
Так разденься совсем! И одна, на чужих плечах,
Въедь в свой храм пустоты. Там, где кошки скребут по углам.