118. Василь Стус. Забрезжило вдруг между двух миро

Забрезжило вдруг между двух миров
что-то невнятно-близкое, и краски
так  ярко заструились, словно боли
тонюсенькие жала.  Я смотрел.
Упругий парус вещего прозренья,
сам за собою я пустился вплавь –
но подгоняемый не ветром, а надеждой
и памятью. Как краски трепетали,
соединяя поцелуями миры!
И сердце прыткое на миг остановилось,
словно в  тревожном предрассветном сне.
Заворошилось небо. Ожило
весенним звонким громом. Глас Господень
старозаветную начитывает книгу
(а вольный ветер рвёт ее страницы).
И за шеломом гаснущих видений
открылось мне: в ладонях судеб,
промеж пугливых пальцев, потекла,
словно песок, дождями перемытый,
вся жизнь моя. Не взросший до нее,
почти младенец, я вступил в мгновенье
непобедимое. Литавр тарелки -
их плоскости то вверх, то вниз  - качались,
как медь урочная. И тяжко набухало
около сердца,  и меня искало,
чтобы, настигнув, трепетом обдать.
Как я терялся в тех ладонях судеб!



Замерехтіло межи двох світів
щось невпізнанно-знане. Ярі барви
по ньому заструміли, мов жалінь
тоненькі леза. Погляд мій взяли.
Вітрило пружне віщих напувань,
я сам пустився плавом за собою —
не стільки од вітрів, як од чекань
і спогадів. Як барви тріпотіли,
єднали поцілунками світи!
Метке осердя сталим серцем стало,
як протяг полохкого досвіт-сну.
Заворушилось небо. Ожило
весняним добрим громом. Глас Господній
начитує старозавітню книгу
(вільготний вітер горне сторінки).
За шелом’янем виспраглих видінь
зникомий чую: на долонях доль,
поміж обачних пальців, потекло,
немов пісок, дощами перемитий,
моє життя. До нього не дорослий,
я, майже немовля, ввійшов у мить
неподоланну. Тарілки литавр —
площини вишу й долу — колихались,
як мідь уроча. Тяжко набрякало
осердя, прагнучи знайти мене,
спостигнути і трепетом обдати.
Як я губився в тих долонях доль!