Гляди - опять акациею белой..

* * *



Какой июнь, какой счастливый случай!
Горячий полдень ласков и весом,
где толстый мальчик в зелени пахучей,
вопя от счастья, ходит колесом,
где младший брат его, шельмец Андрюха,
со смехом догрызает травный лист,
где лепет их дурацкий - мил для слуха,
и хмель кленовых зарослей игрист...
Гляди - так невесомы платьев ткани,
так ярки взоры девушек в цвету,

как будто пьяный ветер в Курдистане
чадру срывает жадно на лету!
Гляди - опять акациею белой,
и уличною липой золотой
обласкан день, где отрок загорелый
ныряет раскорякой в травостой.
Круги его столь бодро-неуклюжи,
столь жаркое лицо его светло,
что давнее "Авось, не будет хуже",
старинное "Покуда живы, друже!" -
и мне прохладой дышит на чело...




* * *



Сирень, пионы. Стихотворец-май.
Намаешься с его хмельной повадкой.
То солнцу, то слезам небес внимай
над в клетку разлинеенной тетрадкой.
Не в шутку, а всерьёз сложилось так -
до слёз светло над рифмой маломальской.
Вот так же честно плакал Пастернак
над женственной распутицей февральской.
Борис ли Леонидыч насвистал,
ожёг ли рот я "горькою от Борьки"? -

Но снова в мой полночный мадригал
цветеньем веток ломятся задворки.
На то и ночь - как песня "Караван",
чтоб во дворе, акацией укрытом,
я смог бы спеться, через океан,
с потомком Баха, Бахуса - с Бахытом,
которому я не соврал: "Люблю!",
а он: "Аналогично!" - сдал мне сдачу...
В шагренях мая до утра не сплю,
не подстелю соломки скрипалю,
лишь лёгкости смычка в ответ - заплачу...