Желтая комната

Это была комната со стенами из желтого кирпича. В комнате было окно с решетками. В окне попеременно показывали солнце и луну. Также в комнате из желтого кирпича была железная дверь с проемом по середине. В проем давали еду. Иногда разные люди, говорили в этот проем - мне, приятные гадости и жизненно важные глупости. В комнате разрешались книги и постельные принадлежности. Книги это как люди, только не такие ****утые. А постель это жена, которой у меня тогда не было и мама, которую я предавал.
Для нахождения в этой комнате, не надо было платить ничем, кроме здоровья. Это как анти-операция: чтобы туда попасть, надо было, чтобы Вас сильно и долго били без наркоза. Но оно того стоило. На желтых стенах, можно было рисовать, а с книгами говорить, сексом я занимался с матрасом, прощения просил у подушки, молился окну, прятался под полом. Иногда я пел...
У меня были соседи. Мы переговаривались через систему канализации. А бывало посредством кружки. Это с теми, кто этажом выше или ниже. Рукой прикрывая отверстие, повторяя каждое слово два раза, как всегда, когда говоришь с тем, кому ты "дай за дай".
Один раз в неделю, мне передавали "други и вразья" наркотики. А два раза в месяц, тяжелые наркотики. Так было принято. Заведено. Это что то вроде, русской рулетки. Чтобы держать себя в тонусе жизни, надо проверять себя опытом смерти. Правила игры. Я очень это любил. Я за это продал душу. Только забыл кому. Но написал правильно: кровью на туалетной бумаге и спустил в унитаз. Ему.
Желтая комната, была единственным самым безопасным местом в зоне театра игры. Но тоже не оставалась без поддержки дошедших до предпоследнего уровня. Так что пол года прошли почти незаметно.
Кроме одного: Там, я познакомился с Ней. Она приходила часто и по делу. Доедать кашу сечку, которую не доел я. Украсть мой спрятанный чай или того хуже: прыгнуть ночью на лицо. Наглая, смелая и дурная. Серо-белая крыса. Маша. Я назвал ее за то, что научился узнавать, по редкому окрасу, среди сотен других, и еще по тому неординарному поведению, которое я в ней заметил. Маша смотрела в глаза.
До разговора со мной, она снизошла только на третий месяц.  Я даже полюбил ее. Впервые, я полюбил кого то кроме самого себя...
О чем мы с ней разговаривали, я не помню, но помню, как это было, помню, что я чувствовал благодарность и покой, и это было мне не свойственно, до встречи с Ней. А еще: как читал ей "Черный человек" Сережи Есенина. Она фыркала от Освальда Шпенглера, напрочь отказывалась принимать стихотворения Пушкина, но была в полном экстазе от Платонова. Хихикала от Рубинштейна и Кибирова. Закрывала лапками глазки от экзистенциалистов. Однажды, она призналась мне на ушко, что у нее запоры от Федор Михалыча и зуд промежности, при одном виде трехтомника Теодора Драйзера. Помню, что мы сошлись на том, что каждый читает и делает то, что в кайф, но предупреждает. К примеру, если я собираюсь курить и декламировать, то это два удара ложкой по наре, а если я накололся и собираюсь тихо бубонеть, то это три ... И т.д. Мы называли это "маячки".
Нам было хорошо.
На пятый месяц, аккурат в под-утро, она пришла в последний раз.
- Я больше не вернусь.
- Почему?
- Ты мне надоел. А в пятой хате нормальный чел заехал. Я к нему.
- Ну и иди на ***, серая ****ь.
- Сам иди на ***. Черт, ебучий...
- Вот и поговорили.
- Да.
- Ну я пошла?
- ****уй.
- Знаешь, а я тоже тебя люблю.
- Не уходи...
И все. Больше я ее не видел. А когда чел с пятой хаты освободился в игру, то стал моим другом, чтобы я быстрее мог загнать его без вести. Он сам стал обиженным, а потом повесился. Но это не я. Это все Она.
Комната со стенами из желтого кирпича...