протопи ты мне баньку

.

P. S. Пусть будет твоя жизнь равна себе, пусть ничто в ней не противоречит одно другому, а это невозможно без знания и без искусства, позволяющего познать божеское и человеческое.

                Луций Анней Сенека


____________перефраз пословицы: мудрец, покидающий нас, есть большее благо, нежели оставшийся с нами дурак.





Зачем мне всё?
Зачем мне ничего?
Ведь трепетание сердца твоего
Предложит мне и всё, и ничего.

Зачем мне всё (когда лежу на ложе)?
Зачем мне ничего (когда живу во лжи)?
И что за чем идёт (мороз по коже)?
И что к чему ведёт (пупырышками дрожи)?

Идёт ли к праху прах и к страху страх?
Приходит ли спасение в горах?
Приходит ли спасение в низинах?
Ведь тело будто тающая льдина:


Вот-вот оставит сердце на воде.
Как камень канет, значит, быть беде.
Зачем мне всё?
Зачем мне ничего?

Ведь трепетание сердца твоего
Предложит мне и всё, и ничего.
Ничто опять сменяется ничем.
Тебя я именую миром всем,

Но к каждой части я тебя ревную...

Из части сотворю себе кумира
И попрошу себе над миром власти.















Мы оба друг у друга на ладонях.
Мы об-ладаем, как в ночное кони
Стреножены (нога к ноге)
И обо-значены (рука к руке).

И в этом есть немного зла.

Меж нами не любовь была:
Мы оба друг у друга на ладонях.
Мы ясны, словно белый день,
В котором зацветёт сирень...

И нас с тобой по кругу катит пони,

Что тоже выступает по ладони
И никуда не выйдет за ладонь
(как денежка, которую заплатят,
И голос заплетут в свою гортань).

Как будто нет гармоний, есть гармони:

Мы словно бы играем на ладони,
И каждый поднесёт к глазам ладонь.













                p. s. в мире, похожем на наш.

                Nik Bizin











Как будто нет гармоней, есть гармони.
Мы оба друг у друга на ладони,

И каждый поднесёт к глазам ладонь
(фасеточные, будто стрекоза.

Разеточные, чтоб электроток
Потёк по ним как бешеный поток).

Мы оба как стреноженные кони
(нога к ноге или рука к руке,

И голос к голосу, когда на сквозняке).
Как будто нет гармоний, есть гармони.

И каждый глаз увидит лишь своё.
И каждый глас расскажет о своём.

Мы оба друг у друга на ладонях,
Когда мы просыпаемся вдвоём.
































Когда мы просыпаемся вдвоём,
Мы проливаемся в единый водоём
И просыпаемся в единую пустыню.

Когда мы просыпаемся вдвоём,
И наши сны вдруг поменяют имя
И кажутся глотком воды:

Покатятся в пыли любой нужды,
И пыль налипнет бархатом по коже...
Покажется любовью быль.

Когда мы просыпаемся вдвоём,
То просыпаемся и порознь тоже
И порознь падаем в глубокий водоём.

И порознь просыпаемся в пустыне.
И только взглядами себя найдем,
И только кажемся друг другу рядом.

И всё же я просыпался росой.
И всё же ты проснулась не слезой.
И наши сны вдруг поменяют имя.
















P. S. Господь велел, чтоб Ева и Адам
   Не устыдились сопрягать тела
      И чтоб любовь такая перешла
   Ко всем от них рожденным племенам.
Адам - наш корень. Дерево цветет,
Коли от корня жизнь к нему течет,
   И днесь, тела влюбленных сочетая,
Творится воля господа святая! 

                ДАУДЕ ДЕ ПРАДАС






И наши сны вдруг поменяют имя:
Мы называемся любимыми своими.
Разоблачаемся под именем одним
И обручаемся совсем другим:

Когда ты просыпаешься в мне,
Я обучаюсь видеть сон во сне.

Но этот сон я назову реальность
И выйду из иллюзий в гениальность
(и вовсе словно бы из жизни вон,
Поскольку это будет вечный сон).

Непрочный мир, как будто круг порочный
Я разорву и сделаю проточным.

Не застоявшимся, зато хрустальным
И родниковым или гениальным
Из года в год (как заново рождаться):
Из рода в род (я буду просыпаться).

Я обручаюсь с этим сном во сне,
Когда ты просыпаешься во мне.


















Я жил и думал, ибо смысла нет
Рвать жилы и не видеть свет.
Я шёл и думал, словно коромысло
С наполненными емкостями мысли

Я мог уравновесить на плече.

А ты паришь пылинкою в луче
И истончаешься, как в ледоходе льдинка,
И прозреваешься как зрение моё.
Ищу я мысли новое жилье,

Чтобы не колебалось на плече.

Я шёл и думал, ибо свет в ночи
Является не только от свечи,
Но даже изваяется из ночи,
Когда и если очи утончаются

И различают смысл в его отсутствии.

А ты испытываешь просто чувство,
Которым наши мысли величаются.




























Никого ничему научать.
Ничего ни к чему усложнять.
Но, пройдя эту малую пядь,
Я опять продолжаю не знать

(кроме этого сердца),
Обо что мне теперь опереться.

Я опять обернусь вокруг сердца,
Как моё сердобольное тельце.
Если я пройду мимо тебя,
Если ты пойдёшь мимо меня,

Мы с тобой пойдём мимо и дальше...
А вот будет ли с нас довольно?

Оттого всё моё не-довольство,
Ибо я иду мимо довольства
Никого ничему научать,
Ничего ни к чему умножать:

Всю любовь к любви прибавляя,
Всю любовь у любви отнимая.






p. s. Пока оседало тело,
воспаряла душа
и, сделав свое дело,
пробивалась дальше -
совсем не так, как в жизни,
ни капельки не спеша,
и точно так же, как в жизни,-
без некоторой фальши.

                Борис Слуцкий










Идя собой след в след,
Иду собой свет в свет.
Идя тобой след в след,
Иду тобой свет в свет.

Идя в след никому,
Я тьмой иду во тьму.
Любовь вослед любви.
И кровь вослед крови.

И сколько её продлиться,
И сколько ей апролиться:
Всё нами повторится,
нет нового под солнцем.

Я каждый свет в оконце
Собою прорубаю.
Я каждое затмение
Собою затмеваю.

И каждое мгновение
Вся жизнь как мановение.


























Есть жизнь как мановение ока.
Есть жизнь как минование ока.
Я для тебя остановлю мгновение:
Поскольку мы живём меж поколениями,

Я поколение остановлю.

Кого средь поколения люблю,
Кого средь поколений ненавижу,
Я покажу тебе намного ближе,
Я покажу тебе намного дальше...

Ведь мы мгновения немного старше.

И мановения немного старше.
И минования немного старше.
Я становлюсь тебе зеницей ока,
Но никогда тобой не ослеплюсь.

Такая жизнь прекрасна и жестока:

Она живёт как мановение ока,
Она умрёт как минование ока.






























Цыганка звука мне гадает.
Цыганка света мне гадает.
Потом придёт цыганка Леты
Гадать на капельках воды.

И я увижу свои звуки
Калейдоскопами беды.

И я протягиваю руки,
Беру цвета я на поруки.
Беру я звуки на поруки
И я веду свою игру,

Вращая музыку шарманки,
Пока играет мне цыганка.

Поскольку здесь я ошибусь.
Поскольку здесь постигнет грусть
И опыты предназначений:
Они не знают исключений.

Ведь предназначенный мне танец
Почти как девичий румянец -

Лишь ей самой принадлежит!
А мне показывает вид,
Который словно свет в окне.
Как будто цвет её ланит

Мани'т любого,
Светит мне.










P. S. Мускулы мыслителю нарастил Роден,
           опустить глаза заставил.

              Словно музыка сквозь толщу стен,
                словно свет из-за тяжелых ставен,
                пробирается к нам эта мысль.
                Впрочем, каждый мыслит как умеет.
Гений врезывает мысль, как мыс,
        в наше море. Потому что смеет.

                Борис Слуцкий





Всё просто в этом лучшем из миров.
Ведь я из мира сотворить готов
Такого благородного кумира,
Который слов моих не переврёт,

Снов золотых моих не исказит.
Всё просто в этом лучшем из миров.
Ведь я из мира выбирать готов
Только один раскинувшийся вид,

Один рассвет из множества закатов.
Когда душа становится богата,
Поскольку я её не исказил,
Себе по силам со-слагая мир

(то есть солгав себя себе в угоду).
Всё просто в этом лучшем из миров.
И низкую свою природу
Я заставляю становиться выше..

Я просто становлюсь себе по росту:

Я со-слагаю себе крышу мира,
Потом как дождь пойду по этой крыше.



















Скалистый медведь языка.
Скалы твои - века.
Скалы твои - веки.
Скалы твои - человеки.

Что же не лижешь мёд?

Скалы твои - оскалы:
Словно вода о лёд!
И замерзает море,
Споря или не споря,

Но продолжая грызть.

Скалы твои - корысть,
Ибо медведь скалист
И совсем не речист,
И совсем не ручьист.

Но и моря замёрзнут.

Скалы твои - грозди
Гнева или возмездия.
Если я жив в гнезде,
Если мы живы вместе,

Словно гнездо в пасти: попросту произносясь...

Месту сему быть пусту.
Мне из гнезда упасть.





















Через весеннюю Лету Невы
Ехали, может, не только вы.

Вехами, может, не только вы
Через весеннюю Лету Невы.

Или даже прорехами
В ткани любого успеха.

Эти моста пере-лёты,
Каждый над бездной Леты,

Лгут, что пере-летают
Словно по ветру перил.

Так я по мосту ехал (с этим весенним смехом):
Ехал не только я!

Ехали все края (кои я накроил).
Так же прочие "я" (коих я воплотил).

А так же со мною ты (даже ежели нет):
Вот и глядим с высоты на всю эту Лету вод.

Каждый меня поймёт, каждый со мной переедет
На этот свет и на тот.






p. s. На грани выдоха и вдоха есть волна,
      где жизнь от видимости освобождена,
          упразднены тела и внешние черты,
             и наши сути там свободно разлиты.

                Юнна Мориц













У меня умирает кот.
А я верил, что ещё год
Проживёт этот кот спокойно.
И пройдёт этот год достойно.

Но сегодня кот умирает.
Год спокойствие потеряет:
Ибо если мир на китах,
То спокойствие на котах.

И достоинство на котах.
Всё небесное наше воинство,
Все молитвенники и заступники...
Это только коты - преступники:

Переступят через порог.
Словно входит в дома сам Бог,
И становятся терема,
И становятся закрома.

А теперь мой кот умирает.
Но китов он не забирает.
Даже Бога не забирает,
Оставляя его нам...

Оглянувшись по сторонам,

На четыре Стихии Света,
И чеширски мне улыбнувшись.










P. S. Я не продал солнце, чтобы лампочку купить. Это факт.

                Амирам Григоров








Что же не лижешь меня, скалистый медведь языка?
Это моя рука треплет тебя по загривку.
Это моя река, словно металл в отливку,
Застывает в слога.

Илисты мысли мои быть бы могли,
Когда бы не мглисты... Когда берега
С веками мелеют, то русло твоё
Выведет дальше искусства.

Или я горек и сладок.
Или горяч и хладен.
Здесь никаких загадок,
Ибо я ясен весь.

Мглистость моя - от мысли.
Солнечность - от оконца,
Что прорубает камень,
Словно окно в Европу.

Выглянет, и увидят
Всей Европой медведя.
Я же увижу тропы
И увожу с тропы.

Я же увижу сети
И разрываю сети
(вспомнив, как ловят медведи
Бьющегося лосося).

Вот потому-то, скалистый медведь языка,

Это моя рука гладит тебя по загривку,
В них заплетая вопросы.








Не может быть со мной такого счастья,
И потому со мной такого счастья нет.
Я не умею полностью любить
И полностью отдаться я не властен.

И потому со мною счастья нет,
Поскольку вижу тьму и вижу свет.

Прощения не будет никому.
Спасения не будет никому.
Никто не будет полностью спасён,
Поскольку полностью рождён не будет.

Я вышел в люди не из тьмы и света,
А просто переплывши Лету.

И в сотый раз родился умирать,
Чтобы опять родиться и опять.
И потому со мной не может быть
Такого счастья: полностью любить.

Порой мне кажется, что полностью не быть -
Гораздо лучше, нежели над пропастью

Искать и не найти, и не сдаваться!
Но и такое счастье не поможет,
Поскольку и не-счастья быть не может:
Искать, потом (найдя) не уступить.

p. s. Сохранилось не менее пятнадцати сочиненных трубадурами песен, относящихся кжанру альбы (alba*); в этих песнях сторож предупреждает влюбленных о наступлении дня, а с ним и печального мига разлуки, коим завершается ночь любви. Самая знаменитая альба принадлежит перу Гираута де Борнеля; в ней трубадур без колебаний взывает к всемогущему Богу, чтобы тот пришел на помощь еготоварищу погалантному приключению:

      - Мой добрый друг! Ах, если бы навек
         Продлилась ночь любви и сладких нег!
            Моя подруга так сейчас прекрасна,
               Что, верьте мне, пугать меня напрасно
                Ревнивцем в час рассвета.
                повседневная жизнь трубадуров ХХII – ХIII век










Я сложного сегодня не хочу.
Казалось бы, родильному врачу
Не по плечу принять моё рождение
Сечением кесаря (из золота сечения

Я человек). И мой не сложен век
Из более простых полуприкрытых век.

Я сложного сегодня не хочу.
Я словно выступаю по лучу,
Что на ступени лёг и словно бы ступенчат.
Я лёгок и почти бревенчат:

Единым топором и без гвоздей
Приуготовлен для житья людей.

Во мне сегодня живы ты и я.
И эта жизнь проста, словно скамья,
Что выставлена в Летний сад...
Какой сегодня воздух мимолетный!

Ведь нет в саду том ни одной скамьи,
Помимо той, что как Эдем в аду.


























У вас красивые глаза.
А в них красивая слеза.
Она бежит по краю глаз
И продолжает свой рассказ

О вашей жизни за глаза.

У вас красивая слеза,
Что вашу жизнь изображает
И продолжает свой рассказ
О том, что не увидит глаз,

Зато душа изобразит.

Она меня не исказит,
Когда в глаза я загляну
И не найду в них глубину,
Поскольку в глубине не кану...

И в вышине своей не кану.

Они заплачут обо мне,
Чтоб выплакать все океаны,
Которых я не переплыл
И страны их не посетил...

И я глядеть не перестану.























Она разобьет вам сердце,
Этаким Моисеем.
А вы его соберёте,
Этаким фарисеем:

Словно оно не в падении,
Словно оно в полёте.

Она разобьёт вам слово
На маленькие основы.
Их назовёт слогами:
Словно бы берегами

И правилами берегов.
По правилам этих слогов

Она вам будет со-лгать.
Но вы не будете ждать
И от неё бежите:
Разбитость свою храните

Даже как фарисей.
Ведь и сам Моисей

Свои разбивал скрижали:
Свои разбивал близи,
Свои разбивал дали.
И всё же вы долго ждали,

Что жизнь разобьёт вам сердце
На знания и печали.












________P. S. Кровь от любви становится лазурной.

                _________Юнна Мориц





В этом нет ничего чудесного.
В этом есть другая естественность.

В этом нет ничего твоего.
В этом нет ничего моего.

Но есть наша с тобой потребность
И возможность сразу всего.

Когда чувства твои и разум,
Когда чувства мои и разум

Возжелают всего и сразу,
А естественность предъявляет

Это всё безо всяких условий...
Это всё безо всяких сомнений!

У тебя за плечами гений.
У меня за плечами гений.

В этом нет ничего чудесного,
Зато есть реальность всего.
























Человеческое бессилие
Может быть астрономическим.
Найдя себе точку опоры,
Возле которой горы,

Гор я не перевернул,
А просто прогрыз норы.

А потом заглянул
В этот загорный мир.
Мне не мешал жир
Этих телесных скал.

Мне не мешал оскал
Бешеного бытия.

Мне запретил сам я.
Ведь у меня семья.
Ведь у меня моря.
Ведь у меня земля.

Там же, в миру загорном,
Живёт народ очень вздорный (жизнь не считая жизнью).

Я оглядел с укоризной
Этот загорный мир
И вернулся в отчизну
Справить по мне тризну.

И подвести итоги.
И рассказать о пороге (коего не перейти)

Человеческое бессилие
Может быть астрономическим (и это начало пути).



















Помнишь разбойника, распятого вместе с Христом?
Смекалистый парень.
Помнишь, что было потом?
Как я волок этот камень

Под гору и с горы.

Помнишь, что было до?
Помнишь те топоры бревенчатого Соломона.
Солоно ли тебе?
То есть до ноты до

Тоже поётся соло.

Якобы та немота.
Якобы та черта,
Распятая рядом с Христом.
Помнишь, что было потом?

А я не могу забыть.

Я не могу не быть.
Я на том берегу
И на берегу этом...
А в Лете течёт вода,

Полная капель света.
























Твой горизонт далёк.
Мой горизонт далёк.
Как бы их совместить,
Сделать из них пляжный зонт?

И заслонить от солнца
Маленькое оконце:
Воздуха тот глоток,
Что вот-вот разобьётся!

Станет так развеваться,
Словно флаги над башней.
Твой горизонт далёк
Мой горизонт далёк.

Это совсем отважно,
Если их совместить:
Шёлковый взять путь,
А из него нить,

Чтоб горизонты сшить.

Только зонта не сошьётся из моего горизонта:
Выйдет тебе платье, истинная красота.











p. s. Можно простить человеку, который делает нечто полезное, если только он этим не восторгается. Тому же, кто создает бесполезное, единственным оправданием служит лишь страстная любовь к своему творению. Всякое искусство совершенно бесполезно.

                Оскар Уальд












Опять я упаду нелепо.
И ты опять губами меня слепишь

Из воздуха глотка и у виска
Застывшей пули... Ветрами надули

Брюхатость ту, что прямо вглубь вселенной
(пархатость ту, что прямо в глупь вселенной)

Сначала поселяется геенной
(отверженностью в этот мир нетленный),

Потом само-отверженно рождается
И из себя уже в себя влюбляется.

И всё-таки я упаду нелепо.
И ты опять губами меня слепишь,

Как пядь земли, которой не отдать.






























Карма -
Это когда с кормы,
Смотрим на чаек, которые были мы:
Мы говорим не карма, а корма.

Мы смотрим на дома, в которых жило дело.

А тело распадается моё:
Останется одно или другое...
Но дело продолжается моё:
Ведь нас от века в этом мире двое!

Ведь я в ловушках собственного я.

Ведь я бессмертен в мире бытия.
Ведь ты бессмертна в мире бытия.
А мира забытья не будет.
Вот потому-то мы с тобою люди,

Не боги.

И нет нужды нам подводить итоги,
Оглядывая берега с кормы...
Горласты чайки (это были мы)!
Глазасты чайки (это были мы)!

Мы совершенны, потому-то с нами

Никак несовершенный мир не завершается:
В меня вселяется вселенной (иль геенной) любой его пустяк.



















Я называю цену красоты.
Я поменяю бездну на мосты,
Которые протянуты над бездной.

А ты не высмеешь, когда я предложу.
А ты не высмеешь, когда по миражу
Пойдёшь и оглянёшься бесполезно из этой тесноты.

Я называю цену красоты.
Я протяну над бездною мосты.
А ты не высмеешь, поскольку не спасёшь.

Потом я называю ложь.
Потом я называю правду.
И это всё как листья листопада,

Как платье короля, который голый.
Потом я назову просторы.
И это только часть того пути,

Которым нам идти и называть.
А счастья нет, оно за пядью пядь.
И смерти нет, она за пядью пядь.


















P. S. вот так и живём: Жизнеописание трубадура Аймерика де Пегильяна, составленное на основе его собственных песен, напротив, достаточно подробно излагает биографию своего героя. Из него можно узнать о том, какие уловки изобретал трубадур (воспользовался отсутствием мужа, отправившегося в паломничество к святому Якову Компостельскому) и к чьей помощи прибегал (обратился к своему покровителю, королю Кастилии), чтобы привлечь к своему ложу возлюбленную даму и получить от нее желанный поцелуй. Однако ни один из фактов, приведенных в этой биографии, не находит подтверждения.

_________p. p. s. Долгое время направлялись помыслы его к этой графине, любил же он ее не _____видя, и так никогда и не собрался пойти на нее поглядеть. Слыхал я от нее, в бытность __ее уже монахиней, что ежели бы тогда он пришел, то она бы такую даровала ему усладу: тыльной стороной руки дозволила бы потрогать голую свою ногу.








Есть память кожи, соприкосновение
С каким-нибудь чужим тебе мгновением.

Итак, я получаю твоё время.
Итак, ты получаешь моё время.

Но мы в них не поселимся вдвоём:
И там, и тут... А ноги, что растут

Из каждого мгновения, не идут
В сравнение «запутаться в ногах,

Как в травах и дорогах, берегах»...
И снова обрести себя в словах.

Ведь мы соприкасаемся словами,
А время произносим, головами

Киваем, соглашаясь на мгновение,
И памятью согласие полагаем.



















Духи, стихии и числа
Владеют моей мыслью.
Как ты овладела мной,
Так и они за дело

Взялись или собрались,
Чтоб я исчислил духов на острие игрлы.

Духи, стихии и числа
Словно просвет из мглы.
Словно бы в бездне лет
Что-то вполне полезное,

Как гороскоп астролога
Или одна из троп, что приведёт к цели.

Или от той болезни
Правильное исцеление.
Так я в печи плавильной
Тоже найду утешение:

Дескать, меня переплавят
(дескать, меня переправят с берега на другой).

Но когда ты приходишь,
Духи ко мне ни ногой.




















Согласие, со-голоса,
Что на весу, как наши чудеса,
Которые парят повсюду.
И в этом никакого чуда,

Помимо крыльев за спиной,
Которых нет... И ты со мной
Паришь над этой горстью лет
(паришь над этой Летой бед).

Я только голос протяну,
Касаясь им тебя одну.
И зрение заколосится,
Заголосится, словно птица:

Один единственный зрачок!
Одна синица (на восток)
Летит себе не журавлём
(а запад следом): мы вдвоём.

Мы водоём в разгаре зноя
(когда болота пахнут гарью,
И торф горит - как суша сущего),
Я открываю в себе вид

Насущный будущего

Просвета в тьме: твоя душа
(согласие и голоса) парит во мне, как будто путь открыт.



p. s. Сеньоры, вряд ли кто поймет
То, что сейчас я петь начну,
Не сирвентес, не эстрибот,
Не то, что пели в старину,
И мне неведом поворот,
В который под конец сверну,

чтобы сочинить то, чего никто никогда не видел сочиненным ни мужчиной, ни женщиной, ни в этом веке, ни в каком прошедшем.
                РАЙМБАУТ ОРАНСКИЙ 












Парит во мне (как будто путь открыт)
Твоя душа... Имеет бледный вид!
Имеет бедный вид, как будто суша,
Что выдавлена в море мысом,

Вдруг затерялась на просторе.

Парят во мне (как будто мысль летит)
Небесный круг и знаки зодиака:
Словно летящая сорока
Трещит во мне, как сучья на морозе.

Когда во мне один звенящий слух.

Насколько хороша твоя душа,
Настолько и ничтожна в этой бездне.
А я тебе внимаю, не дыша,
Когда я умираю, не спеша,

И так же, не спеша, не умираю.

Как будто бы на гроб бросая розы,
Как исцеление от смерти и болезней.



























Немного тишины (она дорога)
И много тишины (она дорога).
Ведь Богу мы видны, да не нужны.
Ведь Богу мы слышны, да не грешна,

Пока не замираем у порога,

И не приходит время измениться.
Себя я изменяю как страницу,
Которую дано перелистнуть.
А ты свою распахиваешь грудь

И своему не изменяешь сердцу.

Ведь Богу мы видны, да не нужны.
Ведь Богу мы слышны, да не грешны.
Казалось, всё животное невинно
(как будто бы явление погодное),

Пока не начинает изменяться.

Немного тишины (она дорога)
И много тишины (она от Бога).
А ты своё распахиваешь сердце
И начинаешь так грешно влюбляться.























И опять Россия одна.
И от мира осталась пядь.
И опять поднялась волна,
Что грозит захлестнуть гладь.

И одна Россия вольна.

И одна Россия - стена,
До которой мы отступили,
Отдав мир посторонней силе
(или силе потусторонней).

И оставив себе лишь пядь

Настоящего человечного.
Настоящего или вечного
Перед этим всегда до-вольным
И со временем преходящим.

А Россия вновь предстоящая:

Она миру лишь предстоит.
Мир имеет обычный вид:
Весь отступит к последней грани,
И - лопатками о Россию -

Оперши'сь о её высь.
















P. S. Ты говоришь, у тебя нет врагов? Извини, не поверю:
Столько ты сделал добра! Стольким помог! Стольких спас!
Знай: благодарность для низкой души - нестерпимое бремя.
Ну, а высоких-то душ много ль ты знаешь?.. Сочти!

                Аполлон Майков







По городам, годам и весям
Я невесом, я стар и млад.
Из тех, кто не придёт назад,
Не принесёт мне горсти песен,

Я выбираю наугад

По городам, годам и весям
Те города, года и веси,
Которые мне невзначай,
Как бандероли с сургучом

Или как письма заказные.

Я выбираю из России,
Которая могла бы быть,
Лишь ту, которой должно быть,
Поскольку ей не быть не должно.

Я выбираю из Стихии, которая так всевозможна,

Лишь совершенную мою.
Ведь я люблю её любую,
Но лишь такую полюблю.






















Новое качество жизни
Выступит из количеств.
Выступит из отечеств.
Выступит из человечеств.

И не погубит землю.

Новое качество жизни
Я на китах подъемлю
И на слонах поставлю
Плоскою горизонталью.

Новое качество жизни я назову вертикалью,

Разве что опрокинутой.
Разве что к потреблению как по столу подвинутой
К новому поколению
И его разумению.

И его раз-влечению

Сразу к фигуре три:
То есть небыль замри,
Годная к потреблению.
Я не жду поклонения перед таким небом,

Стынущим будто жир.

Новое качество жизни - где-то между мирами,
Что рождаются нами, и не погубит мир.

















Ох не простые люди скоморохи.
Ох не простые люди, будто эхо
Откуда-то донесшегося смеха.

Посуда на подносе дребезжит.
Иуда на осине не дрожит,
Но прозвучит арфической струной.

Ох не простые люди скоморохи.
Ох не простые люди, как эпохи.
Мифическая бездна под ногами.

Такое происходит с нами,
Когда внушим иллюзию всезнанья,
А сами мы доступны поруганью.

Посудой на подносе поднесемся,
Но сами мы наемся и напьемся,
И переполнимся своим Иудой.

Я чуда жду от этих лицедеев:
Как паруса повешены на рее,
В них облик мой, мое лицо.

Я лица делаю, чтоб их послать гонцом
От сердца к сердцу, и обратно ждать
От сердца к сердцу, словно благодать.



p. s. Из бездны Вечности, из глубины Творенья
На жгучие твои запросы и сомненья
Ты, смертный, требуешь ответа в тот же миг,
И плачешь, и клянешь ты Небо в озлобленье,
Что не ответствует на твой душевный крик...
А Небо на тебя с улыбкою взирает,
Как на капризного ребенка смотрит мать.
С улыбкой - потому, что всё, все тайны знает,
И знает, что тебе еще их рано знать!
                Аполлон Майков














Однажды мной услышанное эхо
Откуда-то родившегося смеха
Вдруг обретает форму скомороха.

И дважды мной услышанное эхо
(казалось бы, о стену все горохи)
Иуды, что взобрался на осину,

Потом с неё нечаянно сорвался.
Вот так я в человечество влюблялся,
Поскольку рассмеялся над собой:

Который и повеситься не в силах.
Который только эхо и повторы.
Который назовёт свою любовь

Не эхом, а любовью первородной
Но вдруг обретшей форму скомороха.
Итак, передо мной моя эпоха,

Над коей я не рассмеялся трижды,
Поскольку по себе не справил тризны.
Ведь скоморошество есть дело жизни.

























Устал я от усталости, мой друг.
Устал я от отсталости, мой враг.

Есть флаг на башне, с коим победили.
Одна печаль, что это флаг вчерашний.

А нынешний едва не уронили.
Глотком воды для каждой горсти пыли

Я обернусь как в пыль в свои победы,
Которые когда-то были быль.

А стали мне как бочка Диогена:
Я обернулся в пыль моей вселенной,

А мог бы всей вселенной обернуться.
Однажды удержавшись над геенной,

Устал я от усталости, мой друг.
Устал я от отсталости, мой враг.

И я о том веду эту беседу:
Я поселяюсь вновь в свои победы.




























Словно разговор с тишиной:
Слово выступало за мной,

Облекалось в плоть тишины.
Словно спелый плод средь весны,

Где слова ещё не нужны,
А потом уже не нужны.

Заплетаются словно бы завязь,
Тишина стоит, улыбаясь.

Мне сейчас услышать дано:
Превращая воду в вино,

Наполняя ею сосуд.
А потом не мне поднесут

Облекая в плоть не меня!
Так становится день ото дня,

Проясняется самая суть.
А ты думал, вот так поднесут,

Чтобы сразу выпил себя
Твой такой обманчивый разум?














P. S. Привычка тосковать
   и выть от одиночеств,
      Вынюхивая след
         себе подобных стад,-
         Чтоб тосковать и выть
          в ярме имен и отчеств,
       И плуг любви тащить
       с восхода на закат.

                Юнна Мориц





Ничего мне сверх не надо
Этих зёрен винограда,
Этих листьев листопада
И грехопадений града.

Ничего мне сверх не надо.

Я иду поверх голов.
Я пройду и был таков.
Настоящего так мало,
Чтоб ничто не удержало.

Ничего мне сверх не надо.

Я по ягоде как гроздь.
Я по шляпку словно гвоздь.
Я не-званен словно гость
(слышен колокольным звоном)

И на стороны четыре.

Ибо очень мало в мире,
Кроме выдоха и вдоха -
Ничего мне сверх не надо.
Я вдохну в себя эпоху

И я выдохну эпоху.
















Пришла пора мне подводить итоги,
И стало ясно, что итогов нет.
Вослед грехам греша и святости вослед

Уж очень ограничены пороки.
Почти не-постигаемы пророки.
Но дело здесь заключено в «почти»,

Ведь это не конец жестокого пути.
Пришла пора отсутствия пути.
Пришла пора отсутствия костра,

С которого приходится сойти.
И начинать всё с самого утра.
И продолжать до самого заката.

И порождать свои вчера и завтра,
Их отделив и их определив:
Итогом их сочтя, что их не погубив.

Хочу ли я, чтоб завтра и вчера,
В которых моя родина была,
Остались мои завтра и вчера?

Не стали завтра и вчера чужие.
Счастливо ли такое бытие,
Не знаю, но оно красиво.




















Однажды воплотившись в дурака,
Смотреть на свою душу свысока
И понимать всё смехосотворение
Серьезного такого выступления.

Однажды воплотившись в эту пядь,
Всё больше понимать её как плеть,
Которой соловья принудить петь
И разбудить течение ручья.

Однажды, воплотившись в дурака,
Я в сотый раз опять родился дважды,
Изобразив к тебе мою любовь.
Как будто бы Кавказский тот массив,

К которому прикован Прометей...
Всё за одну из тех его затей,
Которую твердят как аксиому:
Что юность не истлеет как слома,

И что не лжёт тебе моя любовь.
И что искусство вечно, словно кровь,
Текущая по жилам мироздания.
Я мучаюсь изведанным сознанием,

Однажды воплотившись в дурака!

Смотрю на все потуги созидания
С участием и лютым пониманием.




                p. s. Но два измеренья фанеры,
                дрожащие от ветра,
                были странно прекрасны
                в городе трех измерений.
                Два измеренья фанеры
                без третьего измеренья
                обладали четвертым -
                неоспоримым величьем.

                Борис Слуцкий










Спелость.
Смелость и неумелость.
Но переполненность пением,
Как и своим разумением.

Света-своим-представлением.

Странность.
Данность моя и дальность.
Данность твоя и близость.
Как высота и низость

Спелости обоюдной.

Я запою при-людно.
Ты запоёшь без-людно.
Ибо я так живу.
Да и ты так живёшь.

Спелостью словно рожь,

Смелостью словно ложь,
Вдруг вызревают в правду.
Если глаза разевают
Собственной неумелость,

То поедают спелость.

Но когда мы споёмся,
То словно в одно сольёмся.





















ЛожЪ (с твёрдым знаком после жизни).
РожЪ (с твёрдым знаком после смерти
Зерна). И мы с тобой свете
(и мы с тобой нагие словно дети)

Неразрываемы, хоть режЪ.

Иначе не распутать узел,
И наши музы не сольются
В священной лире Аполлона.
Иначе ты в подлунном мире

Не замечаешь небосклона!

А только песни, что поются
Всё выше (а не ниже) в гору.
ЛожЪ (что потупит очи долу).
РожЪ (что наступит твёрдым знаком

На все просторы и поля).

Но есть и души, что берутся
Невесть откуда, как моря.
























А времени больше нет.
На свете один цвет
(то есть его умелость),

Когда наступает спелость.

И и время тогда - да:
Бессмертья уже никогда
Не будет; мы всё ещё люди.

И время для нас - всегда.

Тогда и явится смелость:
Ведь время опять страда,
Сквозь горло твой голосок.

Как сквозь песок вода,

Сквозь пальцы уйдут все цвета,
Оставив один лишь белый
(сквозь черный его прорастив,

Как молоко пролив).

Люблю я твои города,
В которых такие цвета
Сложены (словно бы сложно).

И можно достичь цветов

И даже их впрыснуть подкожно.
Всё это почти не ложно:
Для времени это начало.

Но времени больше не стало.









P. S. Но море, которое ноги нам лижет
и души нам движет,
а волны морские не только покоят, качают -
на наши вопросы они отвечают.
Когда километры воды подо мною
и рядом ревет штормовая погода,
я чувствую то, что солдат, овладевший войною,
бывалый солдат сорок третьего года!

                Борис Слуцкий





Но времени больше не стало.
И семя не прорастало.
Словно бы мысль из темени
Не устремлялась ввысь

И не стремилась к свету

Между мужчин и женщин
(словно к осени Лета,
Полная капель света).
Но и не стало меньше.

Просто не прорастало (не вызревало плодом).

Было кровью и потом,
Былью или любовью,
Коей не прирастало:
Как в больничных покоях

Не прирастало здоровье, но громоздились вещи.

Ты как волна к изголовью, полная высоты,
Ибо твоей красоты не становилось меньше.





















О-пять.
О-пядь.
О-пёрся словно горсть о-пят,
О-каждый взлёт, о-каждый взгляд.

О-прядь,
Которая о-прятна, словно пятна
На солнце не видны из-за сияния
О-пять.

И каждое как горсть о-пят,
И каждое на почве света.
Есть у меня обычная примета,
Что, кроме света, нет других цветов.

Итак, о-пять
Я говорю о-пяди мироздания,
Как будто бы о-пряди Афродиты
(во имя локона на всё готов).

Я словно предназначен для слияния,
Словно вода, которая пролита.
Итак, о-пять я человек Воды.
Ты по воде идёшь, твои следы

Как будто опираются о-пить.

Как будто бы уводят жить.
И в этом никакого чуда.
















Прекрасное вчера! Из всех отчизн
Единственная наша жизнь.
Таинственные вечера,
В которых как прожектора

Прекрасного очертим круг.

Не знаю, то ли наши черти,
То ль ангелы сшивают юг
И север, словно нашу ткань.
Сшивая тишину и рань,

На коей светлое пятно:

Когда в дали такие раны,
А здесь распахнуто окно,
И воздух свеж, и мои вежды
Всегда полны моей надежды...

Отличной от твоей одежды.

Мы голые как короли,
Но одеваемся как вежды
В простое зрение надежды
И поселяем в пядь земли.

Казалось бы, не хороня,

Но воскрешая и храня,
Оберегая и маня.





p. s. Воспоминание безмолвно предо мной 
Свой длинный развивает свиток;
И с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.

                А. С.










Оберегая и маня
Такого светлого меня
В такие светлые протоки,
Где перестанем быть как боги,

Которые такие бесы.

Оберегая и маня
Такого светлого меня:
Как будто бы на пальцах бусы,
Перебирая интересы,

Которые такие бесы.

И всё-таки я стал повеса.
И всё-таки я стал по весу
Одного сердца на ладони...
Что бьётся с этим интересом,

как будто маленькое пони,

Перед которым скачут кони
И бьют копытами в погоне.



























То, что было до этого про-до-лжения,
Мне казалось со-лжением:
Человечеству сон золотой,
Ну а нам золотой упокой

В нашей сладкой со-лжи.

Не умея достойно влюбиться,
Я придумал себе миражи.
Постигая глубины души,
Я придумал в любовь углубиться,

Со-слагая доступные мысли.

Я не первый и не последний
Со-слагаю любовь будто числа.
Отттого я у Бога в передней,
Что живу как эпоха.

Впереди-позади - ничего.

Отражусь от тебя, словно эхо.
А со-лгусь - пустотой задохнусь.



















P. S. Все, что не чудесно - чудовищно, и если мы в этом чудовищном обречены жить - это не значит, что оно - закон, это значит только, что мы - вне нашего закона.

                мир вне мира (silentium)






Родиться утром. Словно впереди
Родится чудо из моей груди.
Невесть откуда ты не приходи,
А появляйся как Благая весть,

Что чудо здесь - поскольку оно есть.
Поскольку и не быть его не может.
И я не весь с тобой в подлунном мире...
И только лира мир как камень гложет,

Положенный в ладони вместо хлеба.
И моё нёбо чудом быть не может
(по-ложенное или по-правдиво).
Родиться утром, словно бы на диво:

Всё это, брат, слова, слова, слова.
Вкруг слов моя кружится голова,
Подыскивая слово словно ось.
Я как колосс на глиняных ногах:

Непрочный мир в непрочных берегах...

И я не весь с тобой в подлунном мире,
Как будто бы мой мир ещё не здесь.



























Как сердце, что выходит из грудей,
С любовью удаляюсь от людей.

Как сердце, что немного впереди,
Я посмотрю на то, что есть в груди

Помимо сердца... Кое отошло
Не так уж далеко: добро и зло -

В груди их словно не было и нет.
В моей груди один седой скелет.

Его обнимет моя бездна лет
И, как душа, немного приподнимет -

Как бы над Летой, полной капель света.
(ведь нам наградой Болдинская Лета).

Как сердце, что выходит из груди,
Я оглянусь на Лету позади.

Ведь, посмотрев на Лету впереди,
Я выбираю свет, что посреди.

С любовью удаляюсь от людей,
Но в Лету, словно кровь, не проливаюсь.

















Всё лучше в этом лучшем из миров,
Поскольку здесь излучина всё круче.
Течение моё на вираже
Быстрее устремляется к душе,

Которая нисколько не меняется.

Течение настолько изгибается,
Насколько позволяют берега:
Как будто бы надбровная дуга,
Её ты приподнимешь в удивлении.

Ведь я остановлю твоё мгновение.

Вокруг сегодня лучшее из лучших,
Что невозможно в лучшем из миров:
Ведь кажется душа здесь неизменной.
Но я противоречу всей вселенной,

Поскольку здесь излучина течения.

Я изменяю даже изменение:
Обычное любовное влечение
Я величаю лучшей из основ.


            p. s. Так песню перевернул я,
     Что ей не преграда скалы;
Пусть зазвенит она трелью,
Пусть зацветут ее прутья
Пред Дамой моей - пусть наледь,
 Подтаяв, не станет жалить,
   Хороша песнь - весела,
   Затем что чурается зла.
   О Дама, любовь весела

                Дама, любовь весела,
                И тщетны усилия зла.

                Не так уж душа весела,
                Жонглёр, и хула моя зла.

                РАЙМБАУТ ОРАНСКИЙ









Словно бы в темнице тела.
Словно бы во тьме девица
Зарумянилась смущением,
Начиная превращение

И себя разоблачая.

Словно бы в темнице тела
Некое видение рая.
Словно грудка снегиря
Освещалась изнутри

Первым проблеском зари.

Ты за мною повтори:
Словно из темницы тела
За пределы посмотри.
Но не будет в этом счастья

И не будет в этом власти.

Просто мир станет сложней,
Ведь со-лжётся он сильней.
Ибо тело лишь сожмётся
В эту маленькую точку,

Словно бы в апреле почка.

Твой зрачок едва взорвётся,
И наполнятся слова.