В редакции

  Ещё не успев избавится от школьных прыщей, веснушчатая Настя пришла в редакцию районной газеты. Это заведение разместилось в глубине, беспорядочно заросшего каким-то неизвестным кустарником и черемшой, городского парка, в старом обветшалом флигеле, где когда-то очень давно распутные графья услаждали свои плоти со случайно забредшими туда пастушками и ключницами. Робко толкнув недовольно заскрипевшую дверь, веснушчатая Настя оказалась в тёмном, сыром и прохладном коридоре, освещаемом в самом конце тусклым, охваченным трещинами паутины, оконцем. Едва сделав, пытаясь не нарушить густой тишины хрюканьем разбухших половиц, несколько неуверенных шагов, она тут же в потёмках наступила на какой-то мягкий небольшой предмет, который, судя по вылетевшему откуда-то из сдавленной утробы душераздирающему «мяу!», оказался местным котом. Испуганно присев от неожиданности, девочка затаила дыхание, прислушиваясь, какой эффект на окружающую обстановку произвело её нечаянное кототоптание. Однако, начавшие проступать из сумерек очертания окружающих предметов, впрочем, как и сами их обладатели, хранили торжественное, подёрнутое скрытой иронией, молчание.
  И тут, из-за обитой потёртым дерматином, из-под которого местами через прорехи изрядно торчал всклоченный войлок, послышался громогласный, явно позаимствованный от трубы архангела Гавриила, вопль: «О, свинцовые литеры! Но почему же, я, человек с идеальным чувством слога и недюжей грамотностью, вынужден прозябать на этом выпасе конченных идиотов и безмозглых остолопов?!» В голосе ощущались горе и страдание не только его владельца, но, как минимум, всего поросшего черемшой и неизвестным кустарником городского парка, во флигеле которого, некогда распутные графья услаждали свои плоти со случайно забредшими туда пастушками и ключницами. Немного поразмышляв, Настя всё же решилась потянуть ручку двери, скрывающей столь одинокий и страдающий голос.
  По комнате, как и по оставшемуся за спиной коридору, вальяжно, словно рождественский поросёнок, развалился полумрак. Напротив двери, фактически целиком загораживая сгорбленной фигурой небольшое окно, за заваленным кипами исписанных бумаг и прочим канцелярским хламом столом, сидел взъерошенный  человек, отдалённо кого-то напоминающий. Левую часть его лица освещала тусклая, непонятного оттенка  лампа, тогда как правая была погружена во всё тот же сумрак
 - А вам-то чего?! – сдавленно крикнул сидящий и даже воздух в кабинете дёрнулся в унисон с его веком.
Настя совсем растерялась.
- Я это… Хотела…
- Все чего-то хотят! Абсолютно все! Даже те, кому это нужно как рыбе демисезонный плащ, всё равно хотят хотеть! И все хотят получить это здесь! И все идут ко мне! Приходят, и хотят! хотят! хотят! Хотят, чтобы я прочитал и напечатал их сумбурную галиматью о том, чего они хотят! Но я не хочу! не хочу! не хочу! Не хочу ничего этого, потому что я человек с идеальным чувством слога и недюжей грамотностью, но я вынужден прозябать на этом выпасе конченных идиотов и безмозглых остолопов!
Произнеся замысловатый монолог, неуравновешенный ритор, глубоко вздохнул и чего отпил из рифленого графина.
«По-моему, я это уже где-то слышала», - подумала Настя, но размышление было прервано вопросом:
- Так, чего вам нужно?
- Хотела… - но, вовремя осёкшись, поправилась – Я пришла, чтобы попросить…
- Все приходят попросить! Абсолютно все! Даже те, кому это нужно как мерину кобыла, - тут, искоса глянув на юный возраст визави, запнулся, кашлянул: - Даже те, кому это нужно, как пингвину лапти…
- Пингвину лапти! Ха-ха-ха! – звонко засмеялась Настя.
- Не важно, что кому нужно! – взвившись над столом и вновь упав вниз, закричал несчастный. - Мне неважно знать, хотят ли пингвины лапти и просят ли они их у мерина! Кстати, Харитон Ермолаевич Розанов, главный редактор. Так, о чём это я? Ах, да, мне неважно… Да мне неважно даже того, чего мне неважно!!!
И, откинувшись на спинку стула, одним глотком допил то, что ещё плескалось в графине.
Переведя дух, он как-то странно, с прищуром посмотрел на Настю.
«Кого же он мне напоминает и зачем я сюда пришла?»  - подумала вконец ошарашенная и сбитая с толку девочка.
- Ну, вот вы посмотрите, что мне несут, – Харитон Ермолаевич нервно выдернул из ближайшей кипы бумаг какой-то листок:  – «Проводница наступила несчастному, безногому пассажиру на ногу и тот заплакал от боли»! Каково, а?! Да, если бы она безногому наступила на ногу, то он бы засмеялся от счастье, что у него нога отросла, а не заплакал бы! - А вот ещё перл, вот послушайте: «Дама, натянув митенки,  взялась за душку гири». Вы когда-нибудь видели, чтоб дамы брались за душки гирь?! Хотя, впрочем, ладно, это спортивная дама, мускулистая… Но, чтобы дамы «натягивали митенки», вы видели?! Они надевают их! грациозно надевают! изящно и томно! Но не н-а-т-я-г-и-в-а-ю-т!!!
Последнее слово редактор произнёс так, как будто сам в процессе выговаривания натягивал непослушные буквы на свой язык. Сделав пазу и встряхнув на всякий случай опустевший графин, он снова полез в какую-то кипу, видимо, чтобы извлечь на суд божий и Настин очередной шедевр словесной несуразности. Но, тут Настя, воспользовавшись возникшей тишиной, неожиданно для себя вспомнила, кто этот человек и зачем она сюда вообще пришла.
- Папа, тебя в школу вызывают, я опять по сочинению двойку получила…
Между столом и окном послышался характерный звук, это оседало, стремясь всей своей могучей массой к скрипучему дощатому полу, как-то враз обмякшее тело несчастного редактора.
И, уже где-то из-под стола, Настя услышала еле внятное бормотанье:
- Иди, девочка… дочка… Иди, приду… потом приду, позже приду… пингвины… мерин… дама с гирей…
Настя осторожно, стараясь не шуметь, вышла из кабинета и тихо прикрыла дверь.