Эдмунд Спенсер Слёзы муз

 Эдмунд Спенсер  Слёзы муз
  (С английского).

  Лондон. Напечатано для Уильяма Понсомби*, обитающего у Погоста Сент-Пол под
  вывеской "Епископская голова".
  1591

Достопочтенной Леди Стрэндж**.
Отважнейшая и благороднейшая Леди, есть основания, которые делают Вас весьма
почитаемой в мире; Вы, как пчела, которая, например(и без моих свидетельских
строк), действительно известна всем людям, а именно Вашей отменной красотой,
Вашим добродетельным поведением, Вашим браком с наиболее уважаемым Лордом,    
подлинным отцом настоящего знатного семейства; но причины, по которым Вы побудили меня оказать Вам честь (хотя честь относится ко всему по совокупности) - это обе Ваши конкретные щедроты, а также особые знаки признания нашего родства, которые угодно было выказать Вашей Милости. Вследствие чего, не найдя
в себе других ценных качеств, я придумал эти скудные способы (стихи), как для того, чтобы показать мою уважительную привязанность к Вашей Милости, так и для того, чтобы они стали известны повсюду в мире, - так как, почтив Вас, они посодействуют, чтобы узнали и меня, а, если узнaют меня, то воздадут честь и Вам. Соблаговолите, благороднейшая Леди, принять этот знак памяти, хотя и не достойный Вашей личности, но он может хорошо послужить дальше, и Вы сможете потом выбирать из большого количества других свидетельств Ваших исключительных
заслуг. Итак, выражая вместе с тем Вашей Милости добрую симпатию, я откланиваюсь.
  Вечно верный Вашей Милости  - Эдмунд Спенсер.

  Примечания:
  *Уильям Понсомби (1546-1604) - известный лондонский книготорговец и издатель.
  **Леди Стрэндж - аристократка, родственница и покровительница поэта, Алиса Спенсер. Она же, в пожилом возрасте графиня - Dowager Countess of Derby.
  Eё первый муж Ferdinando Stanley, Лорд Стрэндж. Он умер в 1594. В 1600 г. Алиса
  вторично вышла замуж. Второй муж - Sir Thomas Egerton.
  Она изображена Эдмундом Спенсером в образе "sweet Amaryllis" в поэме "Colin Clout's Come Home Again". Алиса участвовала в аристократических спектаклях.
  Исполняла роли в пьесах Милтона ("Arcades") и Бен Джонсона (Зенобия в "Masque of Queens".

Слёзы муз.

Прошу всех вас, о девять Муз,
питомицы блистательного Феба,
опять сказать, что мучит ваш союз.
На что вы жаловались небу,
когда вблизи ключа под Геликоном
вы все сердца пронзали тяжким стоном ?

Однажды Аполлонова питомца
Юпитер в гневе молнией сразил
за то, что неуч колесницу Солнца
промчал по небу, не сдержав удил.
И я с тех пор впервые слышу стоны,
такие, как по смерти Фаэтона.

Так даже Каллиопа в дни лихие
не плакала, утратив близнецов.
Их жизнь сгубили Парки роковые,
и гул вражды звучал со всех концов.
Как боль всех вас тогда коснулась остро:
двух Паликов вы не забыли, сёстры !

По рощам, небу в такт, среди лесов,
привычно было всех их струн звучанье;
с холмов звенели сотни голосов.
Гул эха слышен был на расстоянье.
Но нынче крик сменил все голоса
и вопль с Земли тревожит небеса.

Ручьям бежать, журча, - одна забава -
над чистым мшистым дном, как по парче.
Когда танцуете, дано им право
играть в cвоём излюбленном ключе.
Теперь от слёз вода посолонела;
на чуткий слух, журчанье погрустнело.

Весёлых нимф и быстроногих фей
всегда девятка ваша привлекала.
И вы для них, играя, кто резвей, -
образчик искромётного запала.
Они, все вместе, нынче тоже тут
и, вроде вас, все жалобно поют.

А то, что всем давало наслажденье,
чем мог блеснуть певец и музыкант,
что восхищало всякий слух и зренье,
будь это плод ученья, будь талант,
вдруг стало мрачным и тяжеловатым,
уродливым, кривым и угловатым.

Увы ! Ведь то, что множится подряд,
становится причиною мучений.
Так кто ж из фурий в этом виноват ?
Кто тот любитель злобных преступлений ?
Какой у них на сердце тяжкий груз,
что боль пронзила даже перси Муз ?

Извольте ж все, кто в распри вовлечён,
и знает все глубокие причины,
всё изучил и больше уязвлён
подробней рассказать свои кручины.
Пожалуйста, пусть старшая начнёт,
а следом все, когда придёт черёд.

Клио.

Внемли, Юпитер, моему моленью.
Метатель молний в гневных взрывах чувств !
Отец богов !  Источник вдохновенья !
И ты, о Феб, кастальский Бог искусств !
Взгляните оба из своих твердынь
на грусть сестёр, любезных вам Богинь !
как нынче унижают дочерей.

Внемлите же, как зло позорят нас,
как день за днём, беспомощными числя,
клевещут и честят, как на заказ,
враги наук и благородной мысли.
Им мало просто выразить свой гнев.
Нас гонят прочь из мира, одурев.

Меж них не только самый тёмный сброд,
не только прощелыги из трущобы,
но много небом взысканных господ
и без заслуг пригретые особы.
Они надменно, в ореоле званий,
надменно смотрят на адептов знаний.

Сектанты от науки о Вселенной,
твердя, что украшают весь наш свет,
блеск истины марают грязной пеной;
став у рулей, приносят уйму бед:
во всех садах, с азартом лжеучёных,
разводят гниль и в почках, и в бутонах.

Что должен помнить благородный пэр ?
Поддерживать лишь истинную мудрость,
украситься изяществом манер.
Не ждать подарков, пыжась и напудрясь,
и просвещённость взять как образец.
Для знатности в ней сущность и венец.

Но многие глядят на то иначе.
Для них вся мудрость - только дар небес,
на деле мудрость ставит им задачу:
учиться, углубить к ней интерес.
А Божий дар даётся лишь в подмогу:
кто учится, тот станет ближе к Богу.

А кто-то хочет взвиться вслед орлу,
тщеславию и гордости в угоду,
и грезит, будто слышит похвалу
своим гербам и рыцарскому роду,
но подвиги, за что даны гербы, -
из дедовской, а не его судьбы.

Я составляю список славных дел.
В их честь играют золотые трубы.
А скверный акт, чей отзвук отшумел,
хоть не забылся, вписывать не любо.
Приятней скрыть иные имена,
когда за ними гнусная вина.

В грядущем нет ни света, ни отрады.
Всё ценное, что было отродясь,
любые монументы и громады, -
потомки оболгут и сбросят в грязь.
Я в горести от дум, что станет впредь,
и нет хороших песен, чтобы петь.

Вслед ливень слёз исторгся вон из глаз.
И каменное сердце задрожало б !
Пока в них был непролитый запас,
и сёстры плакали от этих жалоб.
Вот Клио смолкла. Следом, продолжая,
свои стенанья начала другая.

Мельпомена.

Мне хочется как бедной горемыке
свои глаза наполнить морем слёз.
Мне нужен медный голос, чтобы в крике
всю боль Земли вплоть до неба донёс.
Где взять стальные нервы, чтоб и впредь
страдания да грязь её терпеть ?

Несчастный мир! Обитель плутовства,
где властвует губительная бедность,
суетность, извращенье естества,
нечистота и всяческая вредность,
где лишь гневят богов рабы греха.
Несчастный мир ! Судьба его лиха.

Жалчайшее созданье меж другими -
тот человек, чья выучка слаба,
но в переделках, и в огне, и в дыме,
ему даёт урок сама судьба.
В несчастиях одно лишь утешенье -
добытый опыт и успокоенье.

Судьба вооружает нас терпеньем.
Пусть даже больно уязвит стрела,
согласно самым мудрым наставленьям,
нам нужно храбро продолжать дела.
Рассудок учит: как ты ни болей,
а выгляди бодрей и веселей.

Но если тот, кто навыка лишён,
не взявши лоцмана, возглавит судно,
то в бурный день, как там ни бейся он,
что выйдет в море, угадать не трудно.
Надежды нет, и суждено погибнуть !
Весь этот ужас нам легко постигнуть.

Так почему же недалёкий люд
презрел казну небесного богатства ?
И к нам, их покровительницам лют ?
Мы учим их - нас гонят святотатцы.
Утопленные в страшной нищете
привыкли и к несчастью и к тщете.
 
Моё пристрастие и ремесло -
трагическое действие в котурнах -
со сцены крик и жалобы несло
и рёв страстей, диковинных и бурных.
Страшней всего, что видела сама,
был просто быт без смысла и ума.

Мне жизнь людей трагичной показалась -
лишь только чередой ужасных бед.
С приходом в мир страшна любая малость
и мучит скудость предстоящих лет.
Любой из дней - печалящий отчёт
и злое предсказанье наперёд.

От зрелищ нам то весело, то грустно,
и Персифоны, и Мегеры там.
Я ж в истинных трагедиях искусна,
не в пьесах, что с забавой пополам.
Сейчас скорблю, и в сердце горький стон.
Мой злой недуг ничем не исцелён.

Сказала всё - и возопила вслед;
бессильно, в горести, крутила руки.
Все сёстры тем же вторили в ответ,
и вдаль неслись трагические звуки.
Едва закончила одна, так снова
другая Муза получила слово.

Талия.

Тhe Teares of the Muses

Rehearse to me ye sacred Sisters nine:
The golden brood of great Apolloes wit, 
Those piteous plaints and sorowfull sad tine, 
Which late ye powred forth as ye did sit 
Beside the silver springs of Helicone,         5
Making your musick of hart-breaking mone. 
 
For since the time that Phoebus foolish sonne, 
Ythundered through Joves avengefull wrath, 
For traversing the charret of the Sunne 
Beyond the compasse of his pointed path,         10
Of you, his mournfull sisters, was lamented, 
Such mournfull tunes were never since invented. 
 
Nor since that faire Calliope did lose 
Her loved twinnes, the dearlings of her joy, 
Her Palici, whom her unkindly foes,         15
The Fatall Sisters, did for spight destroy, 
Whom all the Muses did bewaile long space, 
Was ever heard such wayling in this place. 
 
For all their groves, which with the heavenly noyses 
Of their sweete instruments were wont to sound,         20
And th'hollow hills, from which their silver voyces 
Were wont redoubled echoes to rebound, 
Did now rebound with nought but rufull cries, 
And yelling shrieks throwne up into the skies. 
 
The trembling streames which wont in chanels cleare         25
To romble gently downe with murmur soft, 
And were by them right tunefull taught to beare 
A bases part amongst their consorts oft, 
Now forst to overflowe with brackish teares, 
With troublous noyse did dull their daintie eares.             30
 
The joyous nymphes and lightfoote faeries 
Which thether came to heare their musick sweet, 
And to the measure of their melodies 
Did learne to move their nimble shifting feete, 
Now hearing them so heavily lament,         35
Like heavily lamenting from them went. 
 
And all that els was wont to worke delight 
Through the divine infusion of their skill, 
And all that els seemd faire and fresh in sight, 
So made by nature for to serve their will,         40
Was turned now to dismall heavinesse, 
Was turned now to dreadfull uglinesse. 
 
Ay me! what thing on earth, that all thing breeds, 
Might be the cause of so impatient plight? 
What furie, or what feend with felon deeds         45
Hath stirred up so mischievous despight? 
Can griefe then enter into heavenly harts, 
And pierce immortall breasts with mortall smarts? 
 
Vouchsafe ye then, whom onely it concernes, 
To me those secret causes to display;         50
For none but you, or who of you it learnes, 
Can rightfully aread so dolefull lay. 
Begin, thou eldest sister of the crew, 
And let the rest in order thee ensew.


CLIO.
Heare, thou great Father of the Gods on hie,         55
That most art dreaded for thy thunder darts: 
And thou our syre, that raignst in Castalie 
And Mount Parnasse, the god of goodly arts: 
Heare and behold the miserable state 
Of us thy daughters, dolefull desolate.         60
 
Behold the fowle reproach and open shame, 
The which is day by day unto us wrought 
By such as hate the honour of our name, 
The foes of learning and each gentle thought; 
They, not contented us themselves to scorne,         65
Doo seeke to make us of the world forlorne. 
 
Ne onely they that dwell in lowly dust, 
The sonnes of darknes and of ignoraunce; 
But they whom thou, great Jove, by doome unjust 
Didst to the type of honour earst advaunce;         70
They now, puft up with sdeignfull insolence, 
Despise the brood of blessed Sapience. 
 
The sectaries of my celestiall skill, 
That wont to be the worlds chiefe ornament, 
And learned impes that wont to shoote up still,         75
And grow to hight of kingdomes government, 
They underkeep, and with their spredding armes 
Doo beat their buds, that perish through their harmes. 
 
It most behoves the honorable race 
Of mightie peeres true wisedome to sustaine,         80
And with their noble countenaunce to grace 
The learned forheads, without gifts or gaine: 
Or rather learnd themselves behoves to bee; 
That is the girlond of nobilitie. 

But ah! all otherwise they doo esteeme         85
Of th’ heavenly gift of wisdomes influence, 
And to be learned it a base thing deeme; 
Base minded they that want intelligence: 
For God himselfe for wisedome most is praised, 
And men to God thereby are nighest raised.         90
 
But they doo onely strive themselves to raise 
Through pompous pride, and foolish vanitie; 
In th’ eyes of people they put all their praise, 
And onely boast of armes and auncestrie: 
But vertuous deeds, which did those armes first give         95
To their grandsyres, they care not to atchive. 
 
So I, that doo all noble feates professe 
To register, and sound in trump of gold, 
Through their bad dooings, or base slothfulnesse, 
Finde nothing worthie to be writ, or told:         100
For better farre it were to hide their names, 
Than telling them to blazon out their blames. 
 
So shall succeeding ages have no light 
Of things forepast, nor moniments of time, 
And all that in this world is worthie hight         105
Shall die in darknesse, and lie hid in slime: 
Therefore I mourne with deep harts sorrowing, 
Because I nothing noble have to sing. 
 
With that she raynd such store of streaming teares, 
That could have made a stonie heart to weep,         110
And all her sisters rent their golden heares, 
And their faire faces with salt humour steep. 
So ended shee: and then the next anew 
Began her grievous plaint, as doth ensew. 

 MELPOMENE.
O, who shall powre into my swollen eyes                115
A sea of teares that never may be dryde,
A brasen voice that may with shrilling cryes
Pierce the dull heavens and fill the ayer wide,
And yron sides that sighing may endure,
To waile the wretchednes of world impure!                120

Ah, wretched world! the den of wickednesse,
Deformd with filth and fowle iniquitie;
Ah, wretched world! the house of heavinesse,
Fild with the wreaks of mortall miserie;
Ah, wretched world, and all that is therein!               125
The vassals of Gods wrath, and slaves of sin.

Most miserable creature under sky
Man without understanding doth appeare;
For all this worlds affliction he thereby,
And fortunes freakes, is wisely taught to beare:           130
Of wretched life the onely ioy shee is.
And th'only comfort in calamities.

She armes the brest with constant patience
Against the bitter throwes of dolours darts:
She solaceth with rules of sapience                135
The gentle minds, in midst of worldlie smarts:
When he is sad, shee seeks to make him merie,
And doth refresh his sprights when they be werie.

But he that is of reasons skill bereft,
And wants the staffe of wisedome him to stay,              140
Is like a ship in midst of tempest left
Withouten helme or pilot her to sway:
Full sad and dreadfull is that ships event;
So is the man that wants intendiment*.
[* _Intendiment_, understanding.]

Whie then doo foolish men so much despize                145
The precious store of this celestiall riches?
Why doo they banish us, that patronize
The name of learning? Most unhappie wretches!
The which lie drowned in deep wretchednes,
Yet doo not see their owne unhappines.                150

My part it is and my professed skill
The stage with tragick buskin to adorne,
And fill the scene with plaint and outcries shrill
Of wretched persons, to misfortune borne:
But none more tragick matter I can finde                155
Than this, of men depriv'd of sense and minde.

For all mans life me seemes a tragedy,
Full of sad sights and sore catastrophees;
First comming to the world with weeping eye,
Where all his dayes, like dolorous trophees,               160
Are heapt with spoyles of fortune and of feare,
And he at last laid forth on balefull beare.

So all with rufull spectacles is fild,
Fit for Megera or Persephone;
But I that in true tragedies am skild,                165
The flowre of wit, finde nought to busie me:
Therefore I mourne, and pitifully mone,
Because that mourning matter I have none.

Then gan she wofully to waile, and wring
Her wretched hands in lamentable wise;                170
And all her sisters, thereto answering,
Threw forth lowd shrieks and drerie dolefull cries.
So rested she: and then the next in rew
Began her grievous plaint, as doth ensew.