Тройка

ТРОЙКА

1

На дворе – 21-й год.
Небо, как прежде, синее,
А земля – красна: кровожадный сброд
Глумится вовсю над Россиею.

То, что раньше было храмом,
Стало зданием ЧК -
Двор завален всяким хламом,
Не разобранным пока.

Да и в здании не чище:
Пол стал черным от грязищи,
Все заплевано, в окурках,
Но не думая о том,
Люди в кожаных тужурках
Восседают за столом.

О тех, на скамьях, говорить нет смысла:
Они «строят счастье» довольно кисло:
Прикончат за ночь лишенцев пять,
Максимум – десять, и лягут спать.

Зато на венских стульях трое –
Вот настоящие герои,
Кто не тратит слов напрасных,
Усмиряя несогласных,
Кто работой увлечен
И не ждет в подмогу ЧОН.

Их возбуждает ран кумач
И запах крови опьяняет;
Призванье каждого – палач –
Они того и не скрывают,
И каждый верит в то, что скоро,
Он станет «гением террора».

Не им с их трусостью и ленью
Мчать по степи в кровавый бой,
Но в битве с мирным населеньем
Героем делался любой.

Ребята эти твердо знают:
В борьбе все средства хороши -
И свою службу выполняют,
Как говорится, от души.

Иван Родионов по кличке Седой:
Неплохо знаком с уголовной средой:
Пошел с дружками на разбой;
Его – в Сибирь – само собой.
Он сгнил бы там наверняка,
Да получил нежданно волю…
Теперь работает в ЧК -
И службою своей доволен.

С ним рядом кто-то хмурит лоб -
То друг его, Георгий Клоб.
Он не батрачил на богатых
И не работал у станка:
Он ювелиром был когда-то –
Теперь работает в ЧК.

Об их жестокости в народе
Уже давно легенды ходят,
Но где им, ребятам этим,
Тягаться с товарищем третьим!

С третьей, вернее:
Это – девица.
В жестокости с нею
Лишь дьявол сравнится.
Прасковья Перова. Три четверти года –
Работница водочного завода.
Был у нее там сердечный дружок –
Вместе вступили в марксистский кружок.
Когда закипела террора волна,
Прасковья себя проявила сполна.

В самом начале карьеры своей
Усвоила твердо за сутки:
Честь и все, подобное ей –
Буржуазные предрассудки.

Убить человека? Ну что ж, ну что ж…
Это довольно просто:
Ведь человек – все равно что вошь,
Только большего роста.

Себя открыла в жизни новой,
Стал кровью мир ее окрашен –
И вот – товарищем Перовой
Зовут вчерашнюю Парашу.

Все знают, что лучше
В зубастую пасть крокодила
Иль в лапы медведя,
Чем в руки Прасковьи попасть:
Товарищ Перова
Еще никого не щадила,
В кровавом разгуле –
Ее ненасытная страсть.

2

Но сегодня перед нею
Дело скучного скучнее:
Перед ней – бумажек ворох.
Ковыряться в приговорах
Нет желанья у нее.
- Скука… Это - не мое!

В мире нет работы хуже,
Чем чернильная возня!
И кому все это нужно?
Что, без этого нельзя?

Перемазаны все руки!..
Я подохну здесь от скуки!
Нынче жизнь – тоска одна!
Я на большее годна!

Приговор берет Перова
(И не думая читать),
Вкривь и вкось выводит слово:
Слово это – «Разстрелять».

- Эх, бумажная работа,
Как же ты осточертела!
Построчить из пулемета –
Вот чего бы я хотела!

Не в паршивую контору
Я ведь шла, не в писаря –
Я рвалась служить террору,
А теряю время зря!

Этот труд для нас излишен,
Потому что все равно
Все, кому мы это пишем,
Перестреляны давно!

Мы тогда их за полночки…
А потом, приняв на грудь,
Эти чертовы листочки
Позабыли подмахнуть!

Все предам, продам я, чтобы
Пулеметный слышать треск! –
И в глазах от лютой злобы
Появился страшный блеск, -

Все во мне к террору рвется,
Чтоб свинец лился дождем!
Долго ль ждать еще придется?!
Клоб вздохнул:
- Что ж… Подождем.

3

Но они недолго ждали:
Вскоре им работу дали,
Где не надобно чернил –
Нужен лишь садистский пыл.

Все для казни уж готово,
Только медлят Клоб с Седым
Ждут, когда придет Перова:
Та растаяла, как дым.

- Вот уж чертова девица:
Без нее начнем – озлится,
Но не станем больше ждать, -
И решили начинать.

4

Перед извергами в ряд
Обреченные стоят:
Гимназисты, офицеры,
Юнкера, служитель веры,
Здесь и пролетариат
Тоже в чем-то виноват.
(От Советов, между прочим,
Нет пощады ни рабочим,
Ни тем более крестьянам –
Этим варварам-смутьянам –
Ничего им, кроме бед,
От Советской власти нет).

Говорить пытался поп.
- Пасть закрой! – прикрикнул Клоб. –
Ты крестьянам, ты рабочим
Долго головы морочил,
Но пришел расплаты час –
Не стращай чертями нас!
Нет чертей, как нет и бога –
Как вам врать не надоест?..
А вот золота здесь много! –
Клоб сорвал поповский крест, -
Нам не нужно вашей веры!
Наша вера – в револьверы!
Отхозяйничал ваш класс!
Вам – не много ль? Нам – как раз!

5

Как по маслу шла работа,
Вдруг стал в дверь ломиться кто-то:
То – Прасковья, и она
По-сапожничьи пьяна.

Наспех, кое-как одета,
Шапки нет – забыла где-то,
На ногах едва стоит –
Неэтичный, в общем, вид.

Клоб ворчит:
- Она никак
Снова сунулась в кабак!
- Ну, зашла! Что здесь такого? –
Пьяно склабится Перова.

- Вот уж не было печали! –
Клоб нисколько ей не рад. -
Черти пьяную примчали!..
- Что ты там бормочешь, гад?!

Снисхождения не зная
Ни к друзьям и ни к врагам,
Разъяренная, хмельная –
Хвать Прасковья свой наган.

Клоб в ту ночь бы кончил хуже,
Чем убитый им беляк,
Но она, на крови луже
Поскользнувшись, на пол – бряк!

Перемазанную кровью,
Парни подняли Прасковью,
Уложили здесь же спать –
Заменил топчан кровать.

6

Клоб с Седым скребут затылки:
- Утопила жизнь в бутылке!..
- Надерется завтра снова:
Все б ей пить да все б гулять!..
Как с ней быть?
Во сне Перова
Бормотнула:
- Расстрелять!

Что ж, Прасковья это слово
Повторила столько раз,
Что само из рта хмельного
Оно вырвалось сейчас.

7

Только к вечеру она
Пробудилась ото сна.
Пробудилась - и хрипит:
- Черт… Башка-то как болит!
Слышь, Седой, плесни мне водки!..

Кто-то стонет.

- Что за визг?
- Беляки…
- Заткни им глотки –
Побыстрее и без брызг.

- Я сейчас их успокою:
Это – пара пустяков!
- Стой! Оставь наган в покое!
Жалко пуль на беляков! –
Проткни штыком, добей прикладом,
А всего лучше так: тут рядом
Есть подходящий водоем -
Бросайте их туда живьем!
Ни царь, ни бог не осудит,
А рыба жирнее будет!

И все засмеялись,
Довольные жуткой
(Им так не казалось)
Прасковьиной шуткой.

8

Вновь настала тишина.
Бледно-желтая луна,
Как фонарь, висит над миром.
Каты-парни по трактирам
Разбрелись. Сидит одна
Их товарищ у окна.

Средь окурков и бутылок,
Грязных мисок, ложек, вилок
На столе лежат предметы
Изумительной красы:
Ожерелья и браслеты,
Заграничные часы,
Серьги, запонки, колечки…

- Эх, занятные вы штуки! –
К ним Прасковья тянет руки
И считает их при свечке:

- Раз, два, три, четыре…
Жаль, что Клоб сидит в трактире:
Он сказать мне был бы рад,
Сколько в них… карет? Карат!

Был еще здесь перстень чудный,
С камнем красным, словно кровь –
Клоб его девице блудной
Отдал в плату за любовь.
Да и Ванька – молодец:
Взял браслет и пять колец!

Разворовывают, гады,
Будто только им и надо,
А ведь страшно голодает,
Мрет в Поволжье детвора!..
Эх, согреться б! Холодает…
Ночью – холод, днем – жара.

Сунув часики в карман,
Опрокинула стакан.
Одного ей было мало,
Выпив два, прогоготала:

- Мы – не каменные глыбы,
Сострадать умеем!.. Им
Мы, конечно, помогли бы,
Только надобно самим!

Вот шикарные браслеты:
Этот – мне, а тот – для Клоба.
Иль ему оставить этот?
Заберу, пожалуй, оба!

9

Родионов быть чекистом
Двести лет хотел иль триста,
Но не смог: во цвете лет,
Он покинул этот свет.

Он был убит не беляком,
Не мироедом-кулаком,
Не гадюкой буржуазной,
А болячкою заразной.

Стыдно сказать, чем болел бедолага…
Впрочем, стыд – пережиток прошлого!
Болезнь эта – сифилис. Сифиляга!
Что тут, товарищи, пошлого?
Глупо стесняться такой ерунды,
Если любовь – как стакан воды!

10

41-й год идет.
Клоб с семьей в Москве живет.
Он не беден, он не болен,
Он судьбой своей доволен,
Но однажды ночью вдруг
 В дверь раздался резкий стук.

Строго ли его осудят?
Скорым будет ли финал?
Но легко ему не будет:
Уж кто-кто, а он-то знал!

11

Революции герой,
Клоб сидит в тюрьме сырой,
И твердят ему, что он –
Саботажник и шпион.

Он напрасно арестован,
Суд и скор, и голословен,
В материалах – море лжи,
Но попробуй докажи!

Нет того, кто все исправит,
Кто поможет – плачь не плачь,
И вот-вот к стене поставит
Палача другой палач.

Клоб, стреляя в офицера,
Хохотал, как сатана –
И забыл, что у прицела
Есть вторая сторона.

12

Глаз подбит, расквашен нос –
Продолжается допрос.

- Кем ты, пес, был подстрекаем?
Не бреши, что был один!
Скажешь – сразу расстреляем,
Нет – Перовой отдадим!

Клоб, едва живой от боли,
Изумился: «Бабе, что ли?»,
Но тут вспомнил, что «Перова»
Для него звучит не ново.

От одной лишь мысли смелой,
Что его Прасковья ждет,
Вмиг Клоб стал белее мела,
Вспомнив 21-й год.

Всех врагов оговорил он,
Всех друзей оклеветал,
Всю родню… И вот - уныло
Он спускается в подвал.

13

А в подвале – баба в коже,
На носу пенсне сидит –
Клоб узнал ее: похожа,
Но какой солидный вид!

И она его узнала,
Хоть и лет прошло немало,
Хоть таких как он людей
У нее по пять-шесть в день.

- Не губи меня! Не надо!
Не шпион я, не бандит! –
Начал Клоб просить пощады,
А ведь знал – не пощадит.

«Ну хоть что-то человечье
Или бабье в ней живет?!» -
И талант свой – красноречье
Клоб пустил с надеждой в ход.

- Хоть на гибель злой судьбою
Обречен я, все равно
Рад, ведь свидеться с тобою
Я мечтал давным-давно!

Вместе строили мы счастье
Мировых рабочих масс,
Дни борьбы и ночи страсти
Были общие у нас!

Неужели ты забыла,
Все, что между нами было?!

Клоб наплел цветистых слов ей,
Зная сам, что это – ложь:
Он и вправду спал с Прасковьей,
Чувств же было – ни на грош.

А что было, то любовью
Уж никак не назовешь.
Разобрал тут смех Прасковью:
- Ну, братишка, ты даешь!

Всех я помнить буду, что ли?
Я сама не знаю: боле
Было тех, с кем я гуляла
Или тех, в кого стреляла!

Да и ты, мой милый Гога,
Счет девицам вел не строго!
И не надо врать сейчас,
Что любовь была у нас!
 
«Что за дьявол баба эта!» -
Понял Клоб, что песня спета:
- Разреши, я помолюсь!..
- Что, боишься?
- Да, боюсь.

Смех в ответ ему:
- Напрасно!
Загремишь ты прямо в ад,
Но там все не так ужасно,
Как попы о том твердят!

Не терпеть тебе и мне
После смерти муки,
Ведь нужны и сатане
Опытные руки!

Там ни слова о себе
Не держи в секрете:
Ад – слюнтяям, а тебе –
Место в адсовете!

- Неужели ты готова
Расстрелять меня вот-вот?!
- Нет, - грустнеет вдруг Перова. –
У меня уж глаз не тот…

И глаза теперь - худые,
И рука – не что вчера:
Пусть стреляют молодые –
Дать дорогу им пора.

Их работу проверяю,
Опыт им передаю –
Хоть сама уж не стреляю,
Поприсутствовать люблю.

Раздевайся. Резче! Резче!..
Как и много лет назад,
Клоб увидел тот зловещий,
Дикий блеск в ее глазах…

14

А что было дальше с Прасковьей Перовой?
Ни казнь не ждала ее, ни лагеря.
Прасковья остаться живой и здоровой
Сумела-таки, ни на что несмотря.

Под сенью кремлевских рубиновых звезд
Она занимала ответственный пост,
И на груди Прасковьиной
Сверкали ордена:
За качество
Палачества
Она награждена.
Выйдя на пенсию, юных учила,
А по ночам мемуары строчила.

Но вот протянула Перова ноги –
Газеты печатают некрологи:

Пышные фразы казенной боли:
«Ушел человек несгибаемой воли!
Бесстрашный участник Гражданской войны:
Себе – ничего, все на благо страны!»

При жизни – почет,
После смерти – почет:
Естественно, все –
За казенный счет.

Надев косынку красную,
Она была всегда
Ударницею страстною
Кровавого труда.

Страну заливала безвинною кровью,
Навоза была не чище -
За это сегодня хоронят Прасковью
На самом
Престижном
Кладбище.

2014 – 2015