Блудные дети смуты

По-моему, это не совсем так. Мао Цзедун, скорее, последователь императора Цинь Шихуана, противопоставлявшего даосизм конфуцианству и преследовавшего конфуцианцев, как и Мао Цзедун в последний период своей жизни, чем во многом была обоснована культурная революция. Мао Цзедун интересен тем, что практически отождествил даосизм с марксистской диалектикой.

Владимир Микушевич   13.07.2015 22:16   Заявить о нарушении

Интересно, а как же тогда уживался в Мао Цзэдуне этатизм и даосское неприятие цивилизации и, соответственно, государства? Может быть, это какая-то его тайная хитрость? П.Владимиров характеризует его как очень хитрого человека.

Алексей Сахатский   14.07.2015 12:58   Заявить о нарушении

Но общее у него с Чан Кайши всё-таки было: оба вышли из гнезда Сунь Ятсена.

Алексей Сахатский   14.07.2015 15:03   Заявить о нарушении

Я не отрицаю этого общего, но даосизм не исключает хитрости, т.к. ничего не отрицает. Не забудьте, что Мао Цзедун был так же поэт, что чувствуется даже в несовершенных переводах. Мне кажется, что Китай обязан Мао Цзедуну больше, чем принято думать, и это должно бы предостерегать от чрезмерного сближения с Китаем. Китай - это не только другая культура, но и другое человечество.

Владимир Микушевич   14.07.2015 16:06   Заявить о нарушении

Да, хитрость - вполне приемлемый способ жизни для китайцев. Вот отрывок из моей статьи о рассказе А.П. Хэйдока "Маньчжурская принцесса":
действия Багрова – это попытка «украсть» бессмертие посредством 化 (хуа – трансформации), перехитрить некий предрешённый ход событий, вырваться за его пределы, используя силу любви. В даосской традиции образ вора, грабителя, разбойника имеет метафорическое значение. Возможно, этому способствовало то обстоятельство, что фонетическое звучание в китайском языке слов 道 «дао» (путь) и 盗 «дао» (разбой) совпадают. Как показал А.И. Кобзев, в десятой главе даосского трактата «Чжуан - цзы» содержится утверждение мысли о том, что разбойник не может пребывать, как и все, кто направляется к чему-либо, вне пути (дао). Герой рассказа А.П. Хейдока, будучи в прошлой жизни разбойником Яшкой Багром, также не может быть вне дао: его путь — это не только «воспоминание» о своей прошлой жизни, но и её дальнейшая трансформация化 (хуа). От такого необычного для человека западной культурной традиции опыта он, интуитивно следуя внутренней логике даосского мира, оказался должен пройти следующую часть своего пути, которая заключалась в попытке «украсть» бессмертие. Комментируя фразу из даосского памятника «Книга о единении сокрытого» («Иньфу цзин») «У неба пять воров», Е.А. Торчинов пишет: «Пять воров (у цзэй) — здесь имеются в виду пять первостихий китайской традиционной философии (вода, дерево, огонь, земля, металл). Они представляют собой пять модификаций единого энергетического субстрата всего сущего — пневмы ци в её «отрицательных» (инь) и «положительных» (ян) модусах. Соотносятся с «пятью направлениями» (четыре основные стороны света и центр), «пятью добродетелями», «пятью звездами», «пятью священными вершинами», «пятью вкусами» и т. д., выступая в качестве универсальных классификационных групп. В «Иньфу цзине» они названы «ворами» (цзэй) или «грабителями» (дао), так как согласно основному положению текста в мире всё взаимосвязано, всё существует за счет связи с другим, как бы «воруя» энергию у иного, друг у друга. Отсюда и интерпретация даосского совершенствования как «грабительского похода на небо», ибо даосский адепт как бы использует природные силы для достижения своих целей (прежде всего для «обретения» бессмертия). Таким образом, эта доктрина сообразуется с раннедаосской концепцией «у вэй» («не-деяние»), понимаемой как учение о жизни в гармонии с природной закономерностью». «Грабительский поход на небо» для Багрова реализовался как попытка умереть особым образом: не совершив грубый акт самоубийства, а умертвив себя внушением себе симптомов смертельной болезни, как бы контролируя своей волей процесс умирания. Но именно здесь герой терпит фиаско, оставаясь один на один с непредсказуемой трансформацией: ведь никаких гарантий успеха у авантюры Багрова нет, так как его способ действий в традиции не укоренён. Это вскрывает немаловажная деталь рассказа: хоть Багров и находится в даосском монастыре, но никаких единомышленников и никакого сочувствия от монахов не имеет. В даосской традиции есть предостерегающая от подобного образа мыслей и действий притча, которой заканчивается трактат «Ле-цзы»: «В царстве Ци жил человек, которому очень захотелось золота. Встал он рано поутру, оделся и отправился на базар. Там он подошёл к прилавку золотых дел мастера, схватил золото и бросился наутёк. Стражник поймал его и спросил:
— Как мог ты схватить чужое золото на глазах у всех?
— Когда я брал, то никого не видел, видел только золото, — ответил тот человек».
В соответствии со смыслом этой притчи Багров, увлёкшись открытой для него возможностью трансформации (ведь он уже узнал из опыта воспоминания прошлой жизни, что не исчезнет в результате смерти, а только перейдёт в новое состояние!), во время «кражи» не увидел сложной диалектической взаимосвязи между законами бытия и их ценностным, очеловеченным наполнением. Так можно интерпретировать неудачу Багрова с позиций западной культурной традиции. Но с не меньшим успехом и китайская культурная традиция не способна оценить положительно образ действия главного героя рассказа А.П. Хейдока. Убийство тела (пусть и выполняемое необычным «воровским» способом) ради перехода в мир мёртвых с точки зрения традиции даосизма бессмысленно, т.к. не существует дуализма материи и духа, и смерть – это не перемещение в мир духов, а разделение тела и составляющих вместе с ним личность душ. Китайская традиционная культура сделала существенное аксиологическое дополнение к своему онтологическому утверждению о том, что возможна трансформация (化 – хуа) от жизни к смерти. Это ценностное утверждение Е.А. Торчинов интерпретировал следующим образом: «Жизнь есть безусловное благо, величайшее среди всех благ. Смерть есть зло, и её надо преодолеть». Багров же не ставит целью своих действий преодоление смерти, а только воссоединение с любимой женщиной в мире посмертного существования.
Я тоже думаю, что сближаться по сути с китайцами не надо, но изучать их опыт и вести с ними мировоззренческий диалог - это необходимо. Между прочим, и сами китайцы не уважают тех, кто пытается слепо копировать их, подражать им, наоборот, они ценят оригинальность, поэтому мы им очень интересны тем, что непохожи на них, и, как они сами признавались мне, мы им симпатичны даже внешне, потому что не похожи на них.

Алексей Сахатский   14.07.2015 16:20   Заявить о нарушении

Конечно, китайская культура необычайно совершенна. в своей статье "19 век" Мандельштам писал, что Китай и Япония находятся западнее Парижа и Лондона. Что такое были бы импрессионисты без японского влияния? Именно поэтому Китай не нужно европеизировать, иначе слишком китаизируется остальной мир, что может быть плодотворно, если это осознаёшь. В конце концов, дао - это путь, который начинается и кончается в одной и той же точке, а этим точкам нет конца.

Владимир Микушевич   14.07.2015 23:11   Заявить о нарушении