стр 73-78

- Вы в неурочный час явились,
и с опозданием открылись,-
на небо путь и мне закрыт,
а тропку смертушка хранит.

Изгой я нынче поднебесья,-
я не нашел свою любовь;
и ждет меня иная новь:
идти в пещеру мракобесья...

А в небесах так хорошо:
до звезд доступные просторы,
и облаков, живые горы,-
ах, как в них вольно и свежо!

Там окрылен до совершенства,
там нет заботушки земной,
там у судьбы одни блаженства,
и нет печали, ни одной.

Но изменила мне судьбина,-
Создатель дух мой развенчал:
я видно сильно величал
свой образ в роли властелина...

Возвысился до божества,
и вот листвой опали крылья,
но духа светлая мантилья
еще к познанию жива.

Нет, мне пещерная постылость
противна с волею жреца,-
уж лучше Божия немилость,
но с сохранением лица...


                73
               

Уйду отшельничать в пустыню,-
в познанья превращать грехи;
уж лучше безымянным сгину,
чем жить ослепшим и глухим...

Пустое - гладкость биографий;
порочна похвала людей;
все видит Бог без монографий:
себе ты благо иль злодей.

Не зря ли вы сюда явились:
для ваших душ здесь чуждый мир,
здесь сущность каждая - вампир...
Как сном вы разумом укрылись...

...Спокоен странник, как восход,
ответ безмолвием дает:
- Пришли мы правильно - к истокам,
чтоб уподобиться пророкам...

Давно мы ищем сей предел,
где разум не стоит над духом;
здесь слышно первозданным слухом
яснее то, что Бог велел.

Сюда, с расширенным сознаньем,
стремится всяк, кто сердцем чист,
кто духозарным покаяньем
трясет себя, как древа лист.

Кто в Боге ищет наказанья
в сознании своей вины.
Мы тут не ищем оправданья,
глядя в себя со стороны.


                74
               

...Гигант в ответ кивнул туманно:
- Ну, что ж, прощайте, мне пора;
устал я от речей пространных,-
на мне печаль, как та гора...

Я слушал вас, сам третьим оком
пещеру тайно осмотрел;
кто перед вами прилетел,
там так мытарятся жестоко.

Но в них раскаяния нет,
они нутром совсем не с вами...
...В гиганте вспыхнул лунный свет
и он исчез, сверкнув очами.

Слетел в раскаянье поэт:
- Греховны даже полубоги,-
легко ли нам сыскать тот свет,-
любовь, не потеряв в дороге.

Гордился музой я в миру:
казалось - я поэт вселенной
и, что в народе не умру
с напором слов своих нетленных.

Довел тщеславье до огня,-
спалил способность ясно видеть...
Потом любовь свою обидел...
И муза кинула меня.

И началась не жизнь, а проза:
я надрывался, как Спиноза,
но творчество рождало зло,-
и я оставил ремесло.


                75


В запое жизнью куролесил,
да Бог болезнью наказал,-
о близкой смерти думать стал,
безвольно крылышки повесив.

Тут, в церковь начало тянуть;
ходил и, как умел, молился,
и сам себе я удивился:
поэт, а словом не блеснуть...

Владеть учился в Боге словом,
как будь-то, с детства был немым;
язык был толстым и кривым...
Я так корил себя сурово...

...Вздохнул сочувственно монах:
- Со мной такое же бывало,
да преуспел я в этом мало -
слова немели на кубах...

Лукавил я чужой молитвой,
с которой кто-то отстрадал,
кто отсражался честной битвой,
а я лишь внешне сострадал.

Не нужно много словословить,
пред Богом душу отворив,
Он в мыслях чаянья в нас ловит
и знает кто, в чем сиротлив.

Слова цитирует лишь память,
а нужно мысль в себе явить,
и к Богу тождество направить,
чтоб в яви с библией сравнить.


                76
               

Так, супротивно фарисеям,
нам надо в Боге пребывать,
свою молитву отстрадать,
не плевел, а зерно посеяв.

И камни лишь в мирской суме,
коль всуе опыт не достигнут,
здесь ничего уж не постигнуть,
здесь лишь вина мелькнет в уме...

Безгрешных нет и уж не будет,
но Богом создан бренный мир…
Бежать из мира - Бог осудит…
И слаб во мне монаший клир...

...Вздохнул и странник, хмуря брови,-
присел, сутулясь на бархан:
- Ты прав, монах,- тут мало нови,
безгрешен только истукан.

Земная плоть, по воле Бога,
дана до смертного одра,
чтоб мог бороться до порога
с грехом с утра и до утра.

Не знаем, где нас смерть застанет.
Кто знает полный цикл в борьбе?
А святость так в объятья манит,
смывать свой грех в немой мольбе…

Нет! Есть один Христос - довольно!
Кумиром слыть я так боюсь:
прозревшим падать дико, больно,
но я не этого страшусь.


                77
               

Страшусь сказать себе: - Спасен я.
Страшусь сказать, что жизнь познал.
Страшусь, над бездной занесенный,
понять, что Богу недодал.

Я был, в сей оторопи черной,
о, много, много, много раз;
я видел дно,- там нет гримас,
там безвременью все покорно.

Сломив гордыню, злобу, страх,
я выл в ладони покаянья,-
без чувств, заветных крыльев взмах,
вытягивал из тьмы изгнанья.

И прилетал я вот сюда,
где есть неслышная вода,
где аромат цветов тактичен,
где плотью я не обезличен.

Лишь здесь я выверяю путь.
Тут суета - мираж далекий.
Здесь, третье, открывая око,
гляжу с прозрением на суть.

Не чуждо мне ни что земное.
Господь, испытывай меня,
покуда все во мне живое:
запретов лед и пыл огня!

Сюда, к смиренному истоку,
где разум не затменье оку,
где чувством светишься меж звезд,
я рвусь, в познаньях чуя рост.


                78