15. 06. 15

…А, быть может, истинная сладость счастья, да и само оно – тихое, безмолвное, каким ему и пристало быть, счастье – в том как раз и заключено, что только ты один его понимаешь?! Сколько же мы страдаем, томимся, скрипим, сколько же мы дрожим и взрываемся своей внутренней болью, словно черного чая чаинки на дне океана-заварки, когда сталкиваемся лоб в лоб с пресловутым «непониманием»! Непонимание родных – казалось бы, самых близких, по крови родных, да и «родственных» душ наших дружеских – а друзья ли они в самом деле? А нужно ли оно нам, в самом деле, это их «понимание»?

Событийность всего. Раз, два, три, пересчет. Я считаю каналы твои, стружки твоих ободранных парапетных решеточек. Я считаю твои коммунальные комнаты, я считаю квадратные сантиметры изразцовых каминов. Я провожу окружностью пальца по выпуклости своей большой винтажной пуговицы с оторочкой из кружевного металла. Я провожу ладонью, истосковавшейся по ласке и теплу, по поверхности своего ветхого пальто, прислушиваясь к его простудившимся катышкам, их горенью и пению в сиюминутной тиши. А нужно ли мне твое понимание? Зачем оно мне?

Я понимаю себя и порывы свои, что суть есть поистине крепчайшей и прекраснейшей любви порывы. В этом смысле я не боюсь прогадать. Я знаю, что буду с тобою всегда, я знаю – ты будешь со мною всегда. Будешь честен всегда, будешь резко на «ты», бескомпромиссно близок духовно, категорически влюблен. Потому что я люблю каждую твою каплю, что омывает носки одиноких моих ботинок, когда я ищу ответов на свои изразцовые вопросы у твоих каменных, для кого-то – бездушных, берегов.

Берегу. Бережешь. Я не стала чужой на отчизне.

Я нашла понимание в себе себя; и оттого мое счастье в твоих объятиях стало ценней, что осталось лишь только моим. Это переживание оказалось настолько интимным и настолько прекрасным, что я вдруг осознала, поняла: я не нуждаюсь в этом «понимании». Эта сокровищница только моя. И оттого она мне теперь еще дороже, еще ценнее.

Когда вдруг осознал это, когда осознал до такой степени, что можешь прикоснуться к этому своему осознанию пальцами, словно к москитной сетке летней ночью, тогда вдруг обретает душа поистине невыразимые спокойствие и кротость, опускается грудная клетка большим пушистым выдохом, словно надежное, большое, теплое одеяло из станичных бабушкиных закромов.
Безмолвная гармония, уверенность, увесистость и вместе с тем легкость перин, все тех же, бабушкиных…

…И твои личные закрома, твой неприкосновенный уголок души, объятый никому, кроме тебя, не нужным счастьем.

Шепот парадных, глухой стук опьяненной внезапно наступившим летом походки. Оголтелые, словно родные уже тебе, предрассветные чайки; полуразвалившаяся, но, вместе с тем, увековеченная в трагическом своем падении возвышенная роскошь бытия.
Катарсис.

Ветхое пальто.

…Еще дороже, еще ценней.