Человеку, который выслушает

Расцветают анютины глазки на небе, все в кровавых слезах…
Во что мне теперь верить, если все мечты превратились в прах?
Что мне теперь делать, если мое настроение близится к аффекту
и фрустрации передает эстафету?
Гетовское назначение человека удивляет многих,
Если поймут, конечно, в чем тут дело.

Сожалением душа моя преисполнена,
А твоя чем? И есть ли она у тебя?
У тебя жизнь из чего соткана? Из лжи? Случайностей? Может, меня?
И как мне теперь тебя записать в мою жизнь?
Захочешь ли ты оставить на прощание автограф на моих раскрасневшихся от слез щеках.
Солнце будет щемить глаза, и жара выбивать дух, я каждый июнь буду взрослеть по годам,
И когда-нибудь по уму.
И я в смятенье и надежде вновь с духом собираюсь впопыхах,
и отыскать пытаюсь вечное в жилистых лабиринтах Себя.
И нахожу, представь, и нахожу расстояние трехкратное и волны невыразимой грусти.
Но от чего она? Кому она действительно присуща?
Я рассуждаю в тишине, пытаюсь дать ей определение,
но лишь молчание звука, ровная полоса губ будет излучать истинную могучую тишину.
Застенчивость, скрытность блещет в глазах,
Безмолвие на бровях,
Тишина… тишина…
Спустя каких-то два дня в моей жизни что-то изменилось,
И, скорее всего, изменения были плавными, но только сейчас до осознания дошли.
Когда не знаешь, что и спрашивать у себя, чего требовать?
Остается только напрашиваться, распахивать истертый плащ доброты,
Стыдиться покинутых чувств и прошлых угасших страстей,
Сожалеть и сочувствовать закату с примесью фиолетового,
Облака проплывут и мысли забудут слова,
Движения не потребуют звука,
Прекрасная, прекрасная пора -  утонченная душевная разлука.
Умиленностью застенчивой брожу я, шаркая и горбясь,
И мелодии прохрустывают, и мороз пропевает мурашек боя –
Лицо мое омраченное памятью, ненужной любовью и нуждой –
Гордится невозмутимо своей нетребовательностью.
Там… болит…  за пустотою, за душой…