с Дырой-от-Бублика

- бублик в нарезку –

Маразм крепчал. Окреп вполне,
На прежней Миллер-ской волне:
Был Калач – стал с-дыркой-Бублик.
- Корпус есть. А где же кубрик?
Где ж серёдка,- не на рублик?
С сердцевиной на червонец,-
Обличал монах-чухонец.

Академик-из-германцев
Кинул нас под бусурманцев
Возвестил: Была Орда!
Запишите, господа.
Так и знайте наперёд:
Монголы, Орды!.. Обормот!

Кочевые иноземцы,
Поступив как изуверцы,
На-распах раскрыли «дверцы»:
Татаро-монгольской нации «перцы»,
Врубая «пи-арно-Ордынские»-герцы,
Ярлык назначали князьям-иноверцам.

Но Татищев, Ломоносов
Наскребли кулёк вопросов:
Был Пирог. А где серёдка?
Чем заесть теперь селёдку?!
Язвой был Василь Татищев,-
Накопил вопросов – тыщу!
Ломоносов – тоже Перец,-
Он из наших был,- туземец,
ХолмоГорский – не пришелец,
Да к тому ж ещё сиделец.

Ломоносов - не подарок:
Он учён, драчлив и ярок
Труд создал и сел на нары.
Но на нарах не дремал,
А Историю кропал.
Он на нарах мыслил: сколько
Миллер лет сховал «за стойку»?
Пётр списал 5 тысяч лет,
Уложив БыстьТворь в буклет.

От Каравая – только Бублик,
Точнее, дырка, в дырке – рублик.
Пирог-с-начинкой был когда-то.
С какой? Неведомо, ребята!..
Пирог-с-начинкой Миллер съел?
Как так? Да как же он посмел?!.
А мы куда глядели, братцы?
А если ныне рас-стараться?

Так что же было ДО Крещенья
Да с Византией обрученья?
Не жаль нам 5 тыщёнок лет?
Тогда полезем в Интернет.
У нас История богата,
Да только дырами чревата,-
В те дыры напихали ваты,-
И тем испортили характер:
Мы знаем лишь про русский трактор;
От Мамая - до Батыя…
Не знаем только: кто такие?
Кабы прознать зачатки Ига:
Дин-лины дали как амиго.

На вид румяный, но засохший,-
С ГиперБорею утопшей,-
От Китежа – одна легенда,-
На бережке – коттедж-фазенда.
Вот в эти дырки нас и трахнут,-
А, кайф словив, ещё и АХнут.

Затерян древний наш фарватер;
Дырой накрыло русский кратер
И не цепляет русский стартер,-
Вот намутил нацист-бухгалтер!..
Событье было? Будет «бартер»,-
Чтоб подчеркнуть, хватает маркер,
Опять подстроит лет «адаптер».

Стал известен Аркаим,-
Немцем он необъясним.
Так заветная серёдка
Выбита ударом плётки
И теперь толкуют ловко.
Удирает немец вскачь:
Дырка – там, где был Калач,
Чтоб матроны-вологжанки
Целовали сквозь баранки,
Нас усаживая в санки.
С ними вступим в пере-бранку.

У нас без цифр Циферблат,-
Их изучаем наугад:
Нет ни Героев, ни наград
Пропал былинный наш собрат.
Тот, что остался, ненадёжен:
А ну, когда он нам под-ложен?
Тор лукавых норманистов
Говорит нам: тут НЕчисто:
Циферблат без цифр и стрелок -
Результат лихих проделок.

Ломоносов против лживой русской истории
http://slavyane.org/history/lomonosov-against.html
Автор: Admin
 
Фальсификации в истории России
В XVIII в. разразилась настоящая война за русскую историю. Лжеакадемикам, выполнявшим политический заказ, противостоял великий русский учёный Михайло Васильевич Ломоносов. Его пытливый ум и жаркое сердце не могли смириться с засильем иностранцев в Российской академии наук, с остервенением взявшихся за перепись русской истории.
Масштабы фальсификаций в русской истории можно оценить, приведя такие цифры. Со дня основания Российской академии наук и до 1824 г. её членами были всего лишь трое русских из 34-х академиков-историков! Это Ломоносов, Устяров и Ярцов. 117 лет длилась иностранная оккупация процесса написания истории.
Война за русскую историю.
 
Сегодня нам известны имена самых злостных пакостников тех лет. Это «великие русские» (!) историки Шлёцер, Миллер и Байер. Эти ребята имели бесконтрольный доступ к любым историческим документам. Сколько таких документов было подчищено и подделано можно только догадываться. Например, во многих летописях отсутствуют листы именно раннего исторического прошлого. Таким образом, создавалась почва для нормандской теории. Очень удачно и ко времени пришёлся пожар 1812 г., в котором сгорели подлинники: Троицкая летопись и "Слово о полку Игореве". Но, несомненно, апогеем их работы служит редактирование Радзивиловской летописи с плавным вытеканием из неё нормандской теории, против которой открыто выступал М. В. Ломоносов. В "Кратком летописце", основываясь на свидетельствах античных историков, он доказывал, что славянские народы имели значительное влияние в Македонии, Истрии, Далмации и во Фракии; и даже «весьма много» способствовали разрушению Рима. Неоднократно критиковал диссертацию Миллера и труды Байера, показывая предвзятость и ложь, изложенную в его трудах. Заявлял во всеуслышание, что у русской истории украли минимум 1 500 лет, установив отчёт о начале государственности с призвания Рюрика, который и норманом-то не был. Это никак не вязалось с новой исторической картиной, которую так усердно писали немцы. Лжеучёные пытались всячески дискредитировать имя Михайло Васильевича, писали пасквили и давили на первых лиц государства (Елизавету, Екатерину II), пытались добиться его исключения из Академии наук. Ломоносов даже сидел в тюрьме 7 месяцев за поддержку жалобы, поданной Нартовым о положении дел в Академии (см. ниже). Многих тогда сослали в Сибирь, Горлицкого казнили, зато наградили Тауберта и Шумахера (руководители Академии).
Маразм крепчал.
 
После назначения Блюментроста президентом Академии наук, а Шлёцера - секретарём и Академиком по истории, руководство гимназией также отдали немцам. Мало кто знает, что занятия в гимназии проходили на немецком языке, которого молодые студенты совершенно не знали. А преподаватели совсем не владели русским. Гимназия за 30 лет не подготовила ни одного студента для поступления в высшие заведения. А так как русские обучению не поддаются, решили привозить студентов из Германии. На жалобу Нартова в Сенат, правительство ответило арестами, казнями и ссылками.
После смерти М. В. Ломоносова бесследно пропал весь его архив по русской истории. Удивляться не приходится, т.к. ещё при жизни, бессовестные воры нашей истории предприняли попытку передать Шлёцеру архивы Ломоносова по русскому языку. Черновики Татищева постигла та же участь. Его работы, нисколько не подтверждённые черновиками, издали после его смерти.
Вот что пишет Тауберт Миллеру в своей записке:
На другой день после его (Ломоносова) смерти граф Орлов велел приложить печати к его кабинету. Без сомнения, в нём должны находиться бумаги, которые не желают выпустить в чужие руки.
Низкий поклон вам, Михайло Васильевич! Помним дела ваши светлые и радения бескорыстные за историю русскую, за правду-матушку. Имя ваше не затмят веков седины. Честь и хвала вам, великий муж своей страны с великой историей!

Шапиро Историография (1982)
Лекция 11. М. В. Ломоносов и его борьба с норманской теорией. Г. Ф. Миллер http://readbookz.com/book/207/7796.html
 
Корифей русской науки XVIII в.— Михаил Васильевич Ломоносов (1711 —1765 гг.), как и титаны Возрождения, отличался необычайной многосторонностью дарования. Наиболее значительным был его вклад в химические и физические науки. Одновременно он работал над проблемами астрономии, геологии, минералогии, географии, экономики, филологии, теории литературы. Велика его роль в распространении просвещения, в организации первого русского университета, в подготовке научных кадров в Академии наук, в разработке научно обоснованных проектов подъема промышленности, сельского хозяйства, торговли, мореплавания. Ломоносов писал стихи и создавал мозаичные картины. М. В. Ломоносов явился и автором самых читаемых во второй половине XVIII в. трудов по истории России, и острым полемистом по дискуссионным историческим проблемам…
              …между Миллером и Ломоносовым возникли разногласия, связанные с диссертацией «Происхождение имени и народа российского», которую Миллер подготовил в качестве речи для прочтения на публичном собрании Академии в 1749 г. Следуя стародавнему мнению о происхождении имени славян, Миллер говорил: «Прадеды ваши, почтенные слушатели, от славных дел своих славянами назывались, которых от Дуная волохи выгнали». По поводу этого словесного оборота Ломоносов писал: «Здесь весьма явны противные вещи слава и изгнание». Если бы даже римляне действительно вытеснили славян с Дуная, в торжественной речи это следовало бы «изобразить инако», например, так: «Славенский народ, любя свою вольность и не хотя носить римского ига, переселился к северу». Впрочем, суть возражения Ломоносова сводилась не к словесным оборотам, он был возмущен тем, что, начав славные дела прадедов с изгнания, Миллер затем представил всю их жизнь «в разорениях и порабощениях», почти на каждой странице говоря, что русских бьют, побеждают, «благополучно» грабят и истребляют огнем и мечом. Сам Ломоносов усматривал замечательную храбрость славян в том, что они изгнали с места их обитания скифов, которых не смогли победить ни персидский царь Дарий, ни Филипп и Александр Македонские, ни сами римляне. Миллер пропустил этот «самый лучший случай к похвале славянского народа».

Большое историографическое значение полемика Ломоносова и Миллера имеет потому, что она начинает борьбу антинорма-нистов с норманистами, которая не прекращается ни в XIX, ни в XX в. В течение этого длительного периода делались неоднократные попытки использовать летописную легенду о призвании варягов и другие показания источников о варягах в Восточной Европе для утверждения о неспособности славян самостоятельно создать государство и о решающей роли пришлых германцев в деле создания русской культуры. Однако мы жестоко ошибемся, если станем думать, что все норманисты отстаивали такие оскорбительные для русского народа и далекие от науки утверждения. В числе норманистов кроме прямых фальсификаторов было много выдающихся ученых и бесспорных патриотов (вспомним А. А. Шахматова и А. Е. Преснякова).

В современной историографии спор антинорманистов и норманистов включает несколько сложных и важных проблем: 1) о роли внутренних причин и роли иноземцев (варягов) в процессе формирования и развития древнерусского государства, причем советские историки единодушно отводят решающую роль воздействию внутренних причин и особенно возникновению классовых антагонизмов; 2) о степени норманского влияния на развитие социальных отношений и культуры, причем для ответа на этот вопрос привлекаются данные археологии, языкознания, памятники культуры (советские историки отметили сравнительную слабость норманского влияния, по сравнению с византийским и татарским); 3) о происхождении имени Русь, русского народа, причем этот терминологический вопрос, представляющий широкий интерес, все же имеет меньшее научное значение, чем первые два.

В середине XVIII в. вопрос о происхождении государства еще не связывался с возникновением общественных классов и непримиримых противоречий между классами. Он сводился к этническому происхождению правящей династии. Ни Ломоносов, ни Миллер не сомневались в призвании Рюрика с братьями; спорен только вопрос, был ли Рюрик норманном или славянином, и откуда от пришел. Если Байер и Миллер полагали, что варяги (Русь) с Рюриком во главе пришли в Новгород из Скандинавии и были норманнами, то Ломоносов считал, что они пришли с юго-восточных берегов Варяжского (Балтийского) моря. Здесь между Вислой и Двиной жило славянское племя Русь, призванное в 862 г. в Новгород.

Происхождение имени Русь Миллер выводил из термина россалайна, которым финны именовали шведов. Ломоносов считал невероятным, чтобы Новгород стал именовать пришлых варягов, а затем и самих себя финским словом. Он обращал внимание на сходство имени россияне с именем роксаланы — древнего народа, жившего между Доном и Днепром, откуда часть этого народа распространилась к северу, дойдя до Балтийского моря и Ильмень-озера. Название старинного города Старая Русса свидетельствует о том, «что прежде Рурика жил тут народ руссы или россы, или по-гречески роксоланы называемый».9 Соображения, выдвинутые спорящими учеными в XVIII в., фигурируют в трансформированном виде и в XX в.

Развивая тезис Миллера о финском происхождении имени Русь, А. А. Шахматов указывал, что финны называли себя — suomi, а шведов — ruotsi. При переходе этих имен в язык славян suomi превратилось в Сумь, ruotsi должно было превратиться в Русь. Возражающие Шахматову ученые вслед за Ломоносовым считают совершенно невероятным утверждение, что славяне стали именовать пришлых шведов не их собственным именем, а именем, которое им дали финны. Антинорманисты спрашивают также, почему славяне именовали шведов Русью только до призвания, а в дальнейшем перестали их так именовать; как могло случиться, что финское наименование шведов-стало обозначать только княжества славянские, не закрепившись за финскими племенами (чудь, весь), которые вместе со славянами призвали варягов.

Из аргументов, приведенных Ломоносовым в пользу мнения о южном происхождении Руси, до сих пор используется его указание на наличие на юге топонимов с корнем рос (например, приток Днепра Рось-река). Мнение М. В. Ломоносова о происхождении россиян от роксалан не удержалось в науке. Миллер справедливо писал, что в древности фигурировало слово Русь, а слово россиане возникло и вошло в употребление недавно и не может служить доказательством этого мнения. Не удержался в науке и тезис Ломоносова о приходе Рюрика в Новгородскую землю со славянского юго-восточного побережья Балтики.

Иначе дело обстоит с вопросом о масштабах культурного влияния норманнов на восточных славян. Вызвавшее решительные возражения со стороны М. В. Ломоносова мнение Миллера и Шлецера о совершенной дикости восточных славян до прихода варягов отвергнуто современными историками, как и утверждение о решающем цивилизующем влиянии норманнов. Поддержана и подкреплена специальным анализом мысль Ломоносова о том, что в славянском языке не заметно «знатной перемены» в сторону языка скандинавов, между тем «и поныне имеем мы в своем языке великое множество слов татарских».12 Этот аргумент сохраняет свое значение сегодня. Вместе со сравнительно небольшим количеством скандинавских археологических памятников на территории Руси он опровергает мнение о сильном норманском влиянии.

Около 1751 г. Ломоносов начал подготовительную работу над «Древней Российской историей от начала российского народа до кончины великого князя Ярослава Первого». До 1754 г. он собирал и выписывал данные русских, античных и западных средневековых источников, а затем в течение нескольких лет писал СБОЙ труд. Хотя Ломоносов был прежде всего химиком и физиком, его занятия историей отнюдь не являлись тем, что сейчас называют «хобби». Он работал долго и систематично. Об увлеченности историческими занятиями свидетельствуют слова из письма Эйлеру от 1754 г. Занимаясь другими делами, писал Ломоносов, часто «ловил себя на том, что думой я блуждаю в древностех российских».

В противоположность широко распространенному среди дворян убеждению, что славой отдельных фамилий, как и целых народов, является их древность, Ломоносов указывал, что «большая их древность, не отъемлет славы у других» и «не время, а великие дела приносят преимущество». Вместе с тем многочисленность и могущество славян-вендов в период первых письменных упоминаний о них свидетельствует «о дальней древности славенского народа».

Подобно Татищеву, Ломоносов посвящает первую часть своего произведения «веку древнему до Рурнка» и высказывает в ней ряд оригинальных и ценных мыслей. К ним относится тезис об участии славян в походах германцев на Рим. Предположение Ломоносова о славянском происхождении завоевателя Рима Алариха нельзя признать обоснованным, ко его утверждение, что «между готами множество славян купно воевали», вполне справедливо.

Характеризуя древний быт восточных славян, Шлецер писал, что это были «люди без управления, жившие, подобно зверям и птицам» в состоянии «блаженной для получеловека бесчувственности». В западной литературе XVIII в. подобная точка зрения едва ли не доминировала. Поэтому доказательство, что в древней России не было «толь великой тьмы невежества, какую представляют многие внешние писатели»,15 и требование сличать происхождение, обычаи и склонности западных народов и славян имели существенное научное значение. Последнее требование Ломоносова представляет интерес и потому, что свидетельствует о его убежденности в отсутствии коренных различий между историческими судьбами древних славян и других древних европейских народов.

К числу замечательных историографических мыслей Ломоносова относится и его тезис об отсутствии «чистых» в расовом и этническом отношении народов («ни о едином языке утвердить невозможно, чтобы он с начала стоял сам собою без всякого примешения»), и слова о роли как славян, так и финнов (чуди) в деле освоения обширного пространства русских земель, и утверждение, что в состав варяжских дружин в Древней Руси входили не одни шведы, а и представители других северных народов. '6 Отметим также соображение М. В. Ломоносова об изменчивости быта и нравов славян как во времени, так и в пространстве. Спустя столетие С. М. Соловьев говорил, что решения великого русского ученого XVIII в. по ряду частных исторических проблем были блистательны по «тогдашним средствам науки».'7 И сейчас, по прошествии более ста лет после Соловьева, мы принимаем эту оценку.

В своих экономических и просветительских планах и проектах М. В. Ломоносов пошел значительно дальше Петра Великого. Но реформаторскую деятельность и военные достижения Петра он высоко ценил и писал об этом часто. Особо отметим «Слово похвальное блаженные памяти государю императору Петру Великому» 1755 г. Указав на огромное напряжение и героизм, которых потребовала от России и от царя Северная война, Ломоносов переходит к «петровым дарованиям», благодаря которым «основаны были науки и художества», и самая Россия «приобрела новый вид». Далее идет речь о ясных и порядочных законах, которые стремился установить Петр. Несмотря на то, что «Слово похвальное» было написано в жанре панегирика, автор указывает, что великому царю не удалось довести законодательство до совершенства. Затем речь заходит о личном примере царя и личных контактах с подданными, которые способствовали успеху его политических начинаний.

Для понимания общественно-исторических взглядов Ломоносова немалое значение имеют его высказывания о борьбе Петра со стрельцами, раскольниками, казаками и «разбойниками». Эта борьба оправдывается заботами об «общем подданых спокой-стве и безопасности». Ломоносов связал острую потребность петровского правительства в деньгах с военными нуждами и с затратами на реформы. «Того ради премудрый государь крайнее приложил старание, как бы внутренние и внешние государственные зборы умножить без народного раззорения». Мы хорошо знаем, что рост государственных доходов сопровождался народным разорением, но СЕЯЗЬ, В которую Ломоносов поставил рост обложения не только с Северной войной, но и со всей реформаторской деятельностью Петра, свидетельствует о глубине авторского анализа. Ведь в конце XIX в. В. О. Ключевский и П. Н. Милюков будут сводить всю финансовую политику Петра к военным потребностям.

Идеализируя податную политику царя, Ломоносов прославляет подушную подать, ибо она пресекла возможность «каждому, куда хочет переселяться и странствовать по своему произволению».Исчислив множество меняющих местожительство подданных и прикрепив их к жилищам, «премудрый герой» превратил «вред в пользу, леность в прилежание».21 Легко заметить, что Ломоносов хвалит закрепостительные меры Петра, как и меры, направленные на распространение наук и художеств.

«Слово похвальное» характеризует особенности патриотизма исторических воззрений Ломоносова. Гордясь своим отечеством и его героями, он высоко ценил Петра Великого и за то, что тот посылал русских людей за границу и приглашал из-за границы знающих людей, преодолевая, таким образом, отсталость и добиваясь, «чтобы всякого рода знания распространять в отечестве и людей искусных в высоких науках, также художников и ремесленников размножить».

Об общей восторженной оценке Петра Ломоносовым свидетельствует один из заключительных абзацев «Слова похвального»: «Я в поле межь огнем, я в судных заседаниях межь трудными рассуждениями, я в розных художествах между многоразличными махинами, я при строении городов, пристаней, каналов, между бесчисленным народа множеством, я межь стенанием валов Белаго, Чернаго, Балтийскаго, Каспийскаго моря и самого Океана духом обращаюсь. Везде Петра Великаго вижу в поте, в пыли, в дыму, в пламени — я не могу себя уверить, что один везде Петр, не многие, и не краткая жизнь, но лет тысяча». И далее Ломоносов говорит, что были в истории великие завоеватели, оставлявшие свое отечество без призрения, полководцы, проливавшие много крови «ради одного своего честолюбия». «Иной был на земле воин, но боялся моря. Иной на море господствовал, но к земле пристать страшился. Иной любил науки, но боялся обнаженной шпаги. Иной ни железа, ни воды, ни огня не боялся», но не имел разума. «Кому ж я героя нашего уподоблю?» Ведь, по сравнению с ним, все великие герои истории малы. Петра можно уподобить только богу: «Ежели человека, богу подобнаго, по нашему понятию, найти надобно, кроме Петра Великаго не обретаю».

Подобно Татищеву, Ломоносов считал Рюрика основателем «самодержавства» в России, а всю дальнейшую ее историю сравнивал с течением великой реки, которая иногда разделяется на малые потоки, теряя при этом «глубину и стремление», затем вновь соединяется в одни берега, приобретая при этом «вящую быстрину и великость», разливается и «умножает свои силы», присоединяя «иные великие от сторон реки».24

Ломоносов, как и Татищев, говорил о духовенстве и церкви как о поборниках невежества и противниках просвещения. Поднимал он свой голос и против религиозного баснословия. «Напрасно многие думают, что все, как видим, сначала творцом создано»,— писал он во «Втором прибавлении к металлургии» (1760 г.). Легко быть философами, «выучась наизусть три слова: бог так сотворил». Ломоносов выступал против библейской легенды о сотворении мира в шесть дней и против библейской церковной хронологии, в которую никак не втискивались известные факты древнейшей истории египтян, китайцев и других народов.