Сципион Калигуле

Не надо, Гай, всё это ни к чему.
Упоминанья об отце, ушедшем
вслед за Друзиллой (но – без языка:
ты мастерски придумываешь казни),
уже почти не ранят моего
остывшего до ненависти сердца,
и пепла не встревожат. Мы с тобой
сжигаемы одной и той же страстью,
то – жажда невозможного. Луны,
свободы, счастья, может быть – бессмертья.
Но люди умирают, и – увы! –
всеобщее возможно лишь несчастье:
болезни, несвобода, ложь… Тщета.
Страдания несчастного безумца!
Они близки мне, пусть и не в таких
масштабах – так природа утешает
меня, мой милый Гай, что я не цезарь.
Величье Рима. Приступы артрита.
Зловонный смех. Безудержная пляска.
И вкус во рту – вкус мёртвой лихорадки,
вкус чёрной крови, крови бестелесной.
То кровь познания великой язвы:
надрыв бессильный яростной свободы.
Её неумолкающие хрипы.
Твои неутихающие стоны.

Но я скажу о счастье. Только счастья
достоин человек, как солнца – небо.
И длится праздник, дикий и прекрасный,
мой бред и счастье, счастье без надежд.
Терзаемые прошлым, настоящим
и будущим незримых одиночеств,
мы бьёмся о зеркальную поверхность
и, кислород глотая ненасытно
уставшей жаброй, тщимся не закрыть
глаза на тьму. Инсомния зеркал
всей пустотой предсмертно отражает
утопленников; трещины морщин
разгладиться не в силах… Но – прощай,
мой бывший друг. Расходимся навеки.
История глуха к поэтам скорби,
и время беззащитно перед нею.
Уже готовит торжество невинность:
звенят мечи; но ты и не был трусом.
Рим исступлённо выдохнет «тиран!»

Как горько становиться человеком!..

Сентябрь 2015