Мотив, навеянный предгорьем

Так  уж сошлось,  так  уж случилось, так небеса  распорядились -  помаявшись слегка (довольно долго), увидев старый свет, себя в нём показав, решил к отечеству прибиться. День к вечеру клонился, когда мой бумеранг (у классиков - "чёлн утлый, неприкаянный") у дома отчего на время приземлился. Коль небеса окажутся щедры и  время милостиво подождёт,  здесь  предстоит по новой  возродиться.
Вся наша  жизнь земной пролог - скитание среди  людей, обычаев и правил, сказал бы  доморощенный теолог. Вживание в среду, назвал бы проницательный писхоЛог.  Биолог был бы жёстче, без окраса - вживленье клетки в биомассу. А я решил простецки - там тепло и больше шансов.
...  Спустился с северных широт в пенаты,  вроде бы домой, но если честно, без затей, то  этот  дом пока не мой.  Разъят - иными заселён, иными обжит...  Казалось,  люди  вроде бы  похожи, и  зной по-прежнему тягуч, не слышно  гроз, не видно  туч,  и  ветер также всё летуч...  Но  "бабочки"  моих  ночных зарниц,   наивной  юности страниц  -  по миру  разлетелись. А той, что помню, след простыл.  Жива ли?..  Думаю,  едва ли...
Сейчас об  импрессивном -  первичных ощущениях и  мимолётных звуках.
  Итак, передо мной пейзаж предгорный - контрастный, яркий, страстный. Чуть вычурный, не камерный, картинный,  так не похожий на простор равнинный, - умеренный,  спокойный,  смирный;  с раздольем перспектив привольных и горизонтов дальних, грустных и прощальных.
Но это там, в стране волхвов - оптических иллюзий не питаю, теперь я здесь, в стране огней - здесь с краю обитаю. А вот надолго ли...  не знаю.  Я не знаю...
К предгорьям  подбираешься с низин, с песчаного морского  побережья, где выжженной земли безбрежие. Земля в солончаках, растительность скудна, зато сполна верблюжьих пустоцветов и колких  трав,  пожухших до начала лета. Ландшафт неинтересный и пустынно пресный, но путь проложен вверх, дорога как змея петляет серпантином, а это вестник чудных перемен. 
Сначала возвышенья незаметны. Растительность приземиста,  скромна - не разодета. Точней скажу, земля  обнажена,  лучом обожжена   -  почти раздета. Затем поверхность зеленеет, с вкраплением кустов  темнеет, и  это только первые приметы. А дальше по отметкам высоты деревья  кое-где: сначала редко, потом всё чаще, чаще - словно метки.
Навстречу ряд холмов, разбросанных случайно.  Прикрыты,  вроде бы нечаянно, зеленым покрывалом. Массивы всё плотней, а зелены всё больше.  Растительность  всё выше, гуще.  Холмов уже не мало. Цепляясь друг за друга, охотно множатся, плодятся.  Растут и ввысь, и вширь: теснятся,  набирают высоту и как-то незаметно  в горы превратятся.
Гляжу, на горизонте скальная  преграда. Протяжная гряда и первые откосы, как обнажённый торс колосса. Стеной стоит, а  стены босы;. Кавказский мыс. Застывший, скученный и горбоносый космос. Чурается чужих, не любит мимолётных встреч.  Закрытый, неподвижный, молчаливый остров. Но это выше, мы  в предгорье - ниже, в локальной, уникальной  эконише.
Здесь приходилось быть и  год назад, и два, а кажется,  бывал и сто,  и  двести лет тому; времён давно ушедших, отстоящих.  И даже дальше вглубь  веков, особняком  смотрящих.  Всё было так же.  Неизменно. В себе - могуче и надменно.
Вдали морщинисты отроги, сиреневые складки, скалы, горная гряда  и  пики в небо к облакам, причудливым бесформенным коронам.  К ним тщетно тянутся белёсые вершины, надеясь на свободу  в небесах. А там, внизу, от сдавленных громад услышишь гулкий стон ущелий. Так уж устроено в миру, так испокон ведётся, глухой  утробный  стон лишь снизу раздаётся.
 Из приспособленных к той  скудности на склонах, кустарник низкорослый,  вечный странник,  корнями вгрызся в каменистые уклоны, так и живёт покладистый  избранник.  Опять  же  древа, как бы  лес, ползущий кряжисто по скосам, и рассекающие тени - косо, по откосам, и лысая макушка вдалеке.
   
В сандалиях  и налегке,  решил пройтись вдоль  русла по  реке.
Ущелье изгибается меж гор, в ущелье том река изгибы повторяет.  В широком ложе узким  ручейком  бежит живительная влага. Минуя валуны, случайные преграды, бочком о камни бьётся бедолага. Несёт прохладу с ледника, единственную  в зной отраду.
 
Река, так странно,  непонятно, - зовётся  Киш.  Когда стоишь поодаль от неё,  курлычет и шуршит протокой мирной. Приблизишься - мелка,  прозрачна и невинна. На перекатах, будто бы бурчит, слегка ворчит, но сдержанна вакханка, смиренна до поры.  В сужении уже смелей,  а   ускоряясь,    намекает, -  вот выпадут дожди, тогда и жди. Узнаешь  норов мой - рык яростный и львиный, и грязевой  каток лавинный. Бурлящие стремнины, несущие с собой кусты, деревья, камни-мины.  Увидишь наяву, не мнимо, - бушующий поток, размытые протоки и обрушение зыбких берегов. И галечник шальной, летящий пулей  вслед.
 А то, на то и сила... 
Но то потом, когда взбунтует небо, пока же солнечно и тишь. То бишь, невольный каламбур -  на Кише тишь.
Вдоль русла цокот лошадей, они натужно волокут  длиннющие  стволы-обрубки.
 
Для  лошадей привычная тропа, тянуть хоть тяжко, но пора. По колее, накатанной за лето, ступают смело вдоль реки, пересекая мелководье вброд. И всадник начеку, следит за парной цепью, умело объезжая валуны, чтоб не задеть прицепом. Для наблюдателя издалека, забавно, экзотично, мило. Но, в сущности, картина  не нова,  всё это было в прежние века. Подобно, вероятно,  жили  предки, а  деды передали вслед, отцов  зарок, как заготавливать дрова для зимней топки впрок.
Увиденное подтверждает, здесь время не течёт и не ведёт отсчёт, оно не тает.
Отдельно о тенях. Обычно, нам привычно, горизонтально тень лежит. В горах не так, от склонов, что повыше, тень  между  складок в глубине удобно  ляжет и  замрёт. И, кажется, то ли  черноты скатываются вниз в расщелины холмов,  то ли карабкаются вверх к вершине.  Поверьте, впечатление необычно, как будто холм диагональю рассечён и вниз течёт зелёным водопадом. А водопад, меняя  очертанья, за солнечным лучом ползёт.
Ещё одна предгорная  примета, днем пекло, август, но уже заметно по вечерам стихает лето. Покров зелёный пятится и тихо отступает.  Настойчиво, без спросу, крадётся осень. Всё больше светло-желтых и рыжевато-красных пятен. Намёк отчётлив и понятен, природа жаждет перемен.
   
Пожалуй, ограничусь этим... Природа образна, глубинна и  извечна, а наша жизнь и виденье конечны.  Бездонному колодцу не излиться, а жажда лишь на время утолится.
Но всё же, подытожу... Умножилась копилка не напрасно, -  со временем, вполне возможно, спонтанно и  негласно,  какой-то  образ  сложится из слов.   А  может быть,  не сложится совсем...  ну,  не срастётся.  Так тоже не беда, припомнится мотив, отложится для снов и невзначай приснится.