Об издании сборника стихов Закира Дакенова

Выхода в свет сборника стихов моего друга и сверстника Закира Дакенова (1962-1995) я жду почти полжизни. Блестящий прозаик, сверхталантливый поэт прожил на свете лишь 33 года и не успел вступить в Союза писателей, хотя за свою яркую и короткую, промчавшуюся, будто комета, жизнь, много публиковался – в журналах «Волга» и «Парус», альманахах «Мосты» и «Зелёный луч», средствах массовой информации России и Казахстана. Его считали лучшим учеником Руслан Киреев, в творческом семинаре которого Закир учился в Литературном институте имени М. Горького, и Николай  Ваганов, астраханский литературный наставник Дакенова.

Закир Дакенов - автор одной из первых, ещё в доразвальном Союзе изданных книг об армейском беспределе, лишь полушёпотом называемом тогда "дедовщиной", повести, опубликованной сначала в журналах "Парус" и "Степные просторы", а затем, в 1991 году, и в отдельном издании - книге "Вышка", выпущенной издательством "Московский рабочий".

Сегодня важно одно - чтобы помнили. Или вспомнили - те, кто успел подзабыть. А особенно важно - чтобы узнало Закира новое, успевшее подрасти поколение читателей.

Кто желает пожертвовать на издание книги стихов Закира Дакенова - кто сколько может - обращайтесь ко мне, Дине Немировской... Рукопись будущей книги готова!

Дина Немировская, поэт, публицист, член Союза писателей России и Международной Ассоциации русскоязычных литераторов

***
Мысль моя пришла ко мне под утро.
Дверь открыв, стояла под дождём
Я смотрел, не узнавая чудо,
А узнал, и – обдало огнём!

Что же ты мне сразу не сказала?
Что же не подашь ты мне руки?
Отчего под тихими глазами
Синие оттиснулись круги?

И от взгляда никуда не деться,
Потому что этот взгляд был мой!
«Я пришла к тебе на миг, как детство,
Я пришла, как из страны чужой.

Первым впечатленьем поделиться –
Сколько обошла домов! – поверь:
Двери есть, похожие на лица,
Лица есть, похожие на дверь,

Что обита равнодушной кожей,
С хитрою цепочкою стальной –
Можно видеть, даже слушать можно
И при этом не впустить домой.

Так я шла и шла на каждый свет,
И вернуться чтоб путём бесспорным,
Я бросала за собою зёрна
И они взошли! Хотя не все…»

Слушал я и жала сердце жалость –
Я тебя такою провожал!
Прямо в утро радостно бежала
И, как шарфик, смех не отставал.

«Я пришла к тебе на миг, как детство,
Чтоб прочесть в глазах твоих ответ.
Дай мне отдохнуть и отогреться
И скажи: идти вновь или нет?..»

БАБУШКИНЫ СПИЧКИ

В бабкином доме,
в каморке,
Где от прохлады знобит,
Ящик огромный картонный
Спичками густо набит.
В стираных шортиках – сыщик! –
Лоб напрягая, стою.
- А почему столько
спичек? –
К бабушке я пристаю.
Тихо мой чуб она треплет.
- Надо! – в раздумье твердит…
В нынешний день
с табуретки
Зорко сквозь годы глядит.

***
То тут, а то там
Адреса-голоса замолкают –
Тот умер, а тот изменили –
В Перми, в Самарканде…
И только один
Остаётся по-прежнему в силе,
В том доме, которого нет,
Но по-прежнему милом.
В том доме живёт моя бабушка –
Дальнее лето,
Что семь лет уж как умерла,
Тихо канула в Лету.
Я слышал, что дом
Разломали и продали доски
Ложь это! Подарков куплю
И поеду я в гости.
Ах, бабушка! Ты
Во дворе самовар ставишь снова,
Под вечер сгорающий ждёшь,
У тебя всё готово.
В багровом огне, чуть согнувшись,
Спускаешься с горки.
Дым сизый идёт из трубы,
Он курчавый и горький…
Давно самовар
В дымный призрак расплавился в танце,
А я погулять убежал
И совсем заплутался…
И наш дастархан во дворе
Засыпался не раз снегом липким,
Но только безмолвно опять
Ты бредёшь за калитку.
Неужто не врут?! –
Я к тебе ну никак не доеду! –
Опять пропадаешь вдали…
Всё кончается бредом:
Что с домом твоим? –
Расплываются стены и окна…
Нет-нет, всё на месте стоит,
Просто это – далёко.
И хлыщут дожди
В место то, где была раньше крыша.
Ты там не озябла? Скажи!
Слышишь, милая? Слышишь?..

ЗОВ ЗЕМЛИ

В сумрачном парке,
в затишке,
Средь суеты городской
Косит траву мужичишка
Мокрой упругой косой.
Вздулись под кожею вены.
- Джиг! – раздаётся. –
Джиг! Джиг!
Косит степенно и верно,
Здорово косит мужик!
Граждане возле ограды
Шаг замедляют, стоят,
И отчего-то все рады,
Все говорят, говорят…
Вон и, обруганный в давке,
Сипло вздыхает толстяк:
- Эх, босиком бы по травке!
Сердце болело б не так!

***
Сад полночный, как рябая кошка,
Выгибает спину, блеск меча.
Выгибает спину, весь ерошась,
А мы всё сидим и ждём врача.

Наша Мурка поломала ножку.
Дозвонились в город мы едва,
А теперь сидим, глядим в окошко,
Утираем слёзы – ох, беда!

Сорок километров до райцентра.
Хлещет дождь и гром гремит, как цепь,
Доктор наш пешком пошёл, наверно,
С саквояжем двинул через степь.

А навстречу вышли с фонарями
Люди близлежащего села,
Прыгают по кочкам через ямы,
Побросав жилища и дела.

Скоро и солдат тут будет много,
Мы звонили в воинскую часть.
Там, конечно, поднялась тревога,
Все в тревоге бегают сейчас.

И вот-вот в космические недра
Трёх столиц три «Спутника» уйдут –
Русские, японцы, немцы, негры
От экранов глаз не отведут.

Потерпи же, Мурочка, ответит
Нам по телефону президент.
Сколько добрых есть людей на свете!
Хочешь жить и жить в такой момент.

КРЫЛЬЯ

Ты чувствуешь: что-то неладно? –
Пустынное небо окинь, -
Там птицу вот-вот безвозвратно
Поглотит кипящая синь.
Она, высоту набирая,
Попалась жестоким ветрам…
И вверх я тянусь, замирая:
Та птица, быть может, я сам?
Да полно! Не выпало время
И крыльям расти и расти…
Но раз уже брошено семя,
Ростку непременно – взойти.
Однажды придёт, и, взлетая,
Врифмуюсь в небесную звень!
И только вздохну, провожая
К земле устремлённую тень.

***
Меркнет за окном моим свет белый,
Точит ночь булатные ножи…
Мама, мама, что я буду делать?
Мама, мама, как я буду жить?

Я как будто нарисован мелом
На стене, которая дрожит…
Мама, мама, что я буду делать?
Мама, мама, как я буду жить?

Полон мир людей больших и смелых,
Всё, что есть готовых сокрушить…
Мама, мама, что я буду делать?
Мама, мама, как я буду жить?

На земле всей нету таких денег,
Чтобы время вдруг остановить…
Мама, мама, что я буду делать?
Мама, мама, как я буду жить?

СОВЕТСКОЕ

Эта тонкая шея
С белёсым пушком!
Написать бы прошение,
Мол, товарищ нарком:
Есть в стране нашей чудо –
Не канал, не завод,
А такая вот шея,
Что на подвиг зовёт!

***
Бывает: ночь стоит глухая,
И вдруг ракета жахнет ввысь!
У ней короткая такая
И расточительная жизнь.
Летит, малиновый свет сея.
Летит – ты только погляди! –
Как ослепительное сердце
Из чьей-то взорванной груди.

ЧАБАН

Отара у воды ложится.
Устало солнце полыхать.
Седой чабан в потёртых джинсах,
В сыновних, надо полагать.
Его лошадка неказиста,
Но восседает он, как хан!
А на груди висит транзистор,
Спят звуки в нём далёких стран.
Не знали встарь такого шика.
Век удивительный настал!
А всё же жизнь промчалась шибко,
А всё ж душа болит мал-мал!..
Эх, что-то загрустили овцы!
Покрутит ручку – все дела,
Транзистор музыкой взорвётся,
Старик отпрянет: «Вах алла!..»
Качает белой головою
И, кончик уса закусив,
В гуденье, бульканье и вое
Всё ищет он родной мотив.

ОЖИДАНИЕ

Старик казах навис над степью
На палке чёрной и кривой.
Недвижен, будто сросся с тенью,
Безмолвен, словно неживой.
А степь сияет ликом мокрым –
Расцеловал и скрылся дождь!..
- Скажи, ата, куда ты смотришь?
Скажи, ата, кого ты ждёшь?
- О, путник! Ты недавно вышел.
Ты всё постигнешь в свой черёд.
Я зрю, чего уже не вижу.
Я жду того, кто не придёт.

КОРНИ

Село называется Корни.
Без всяких пожаров, невзгод
Оно умирает покорно,
Как влагу, теряя народ.
Уходят отсюда. Уходят!
Штакетники падают ниц,
Дворы зарастают, и – холод
В провалах огромных глазниц.
Здесь детство моё прокатилось,
Как обруч, гонимый рукой!
Но память уж больше не в силах
Показывать сон дорогой.
Тот воздух хватаю, как рыба.
Как будто вся в дырочках грудь!
Нельзя ли поделать что-либо
И Корни спасти как-нибудь?
И мне отвечают учтиво,
Бумагами в тон шелестя:
- В том нет никакой перспективы,
Поделать что-либо нельзя.
Да, жалко Пизанскую башню,
Да, жалко «Титаник» на дне;
Но эта потеря… Как страшно
Остаться без главного мне!
Подобно качнувшейся кроне,
Живой и цветущей на вид,
Болят у которой не корни,
А место пустое болит.

СЕЛЬСКАЯ СУМАТОХА

Солнышко, словно медный кумган,
Свет разливает – уходит туман.
Тянутся в трещинах склоны ложбин –
Лодочкой кто-то ладони сложил.
В нашем селенье – пятнадцать дворов
Улицы краем касается ров.
А под единственным деревом сник
В чёрном костюме белёсый старик.
Возле забора застыла коза.
А на заборе – вверх днищем казан.
Кот пробегает с цыплёнком в зубах.
Бабушка палку кидает – ба-бах!
Наземь – казан. Удирает коза.
Белый старик открывает глаза.
Ай, суматоха! Пятнадцать дворов
Шума такого не знали давно.
Эй, побегу я к соседу скорей! –
В нашем селе нет давно новостей.

***
Белая улица. Солнце.
Куры под зонтиком крыл…
Вдруг на глазах у колодца
Вихрем закрутится пыль!
Звонко ведро кувыркнётся,
Грянет набатом – беда!
В землю собака уткнётся.
Кинутся куры бежать.
Прах в небесах заклубится,
Высей преграды сломав…
«Это шайтан веселится» -
Помню я с детства слова.
Ах, до чего же он чёрный!
Хохотом, хохотом – пыль.
Что уж так весело чёрту?
Душу ли чью загубил?
В бешеной гуще завиты
Белых бумажек клочки,
Лица ль знакомые чьи-то? –
Кто разберётся тут – чьи…
Мимо завалинки нашей,
Мимо дряхлеющих лип
С шумом проносится страшным,
Как бы скрывает свой лик.
Где он? Опять остаётся
То же, что было уже:
Белая улица. Солнце.
Сумрак и скука в душе.

БАЛЛАДА О КОРОЛЕ-СТИХОТВОРЦЕ

Приключилось это дело
В королевстве
«Ми-фа-соль»
Горячо и неумело
Стал стихи писать король.
Ну, а тут бегут министры
И, хватаясь за сердца,
Сыплют слов тревожных искры:
«Враг стоит у стен дворца!»
Но король кричит: «Я занят!
Передайте, - говорит, -
Пусть они приходят завтра,
Дело важное горит!»
И бормочет, и бормочет
Очень тёмные слова,
Превращая в клочья, в клочья
На манжетах кружева.
Ждут враги: вот-вот внезапно
Им сюрприз преподнесут.
Но опять же слышат: «Завтра!
Мне сегодня недосуг!»
И в смятенье отступают.
Рассуждая: нет, не зря
Нас словами усыпляют…
Факт: ударят втихаря!
А король сидит усталый,
Вороша пустой очаг,
Нос медовыми устами
И величием в очах.

ВЕРНИТЕ ГУЛЛИВЕРА!

Верните Гулливера!
Как было хорошо бы,
Чтобы поднялась вера
В высокое, большое…

Верните Гулливера!
Словам верните крылья,
Что высшее – есть мера
В любви, стихах, открытьях!

Что высшее – есть норма!
Лишь рядом с ним заметно,
Что гномы – это гномы,
Пусть ростом по два метра.

Верните, а иначе
Не видно, кто шельмует,
И карлики, корячась,
В гиганты претендуют.

***

Поезд мелькнул хвостом.
Вот уж и скрылся весь.
Я на перроне пустом,
Я богат, но не здесь.

Прижимаю к груди
С пирожками пакет.
Чемодан мой в пути,
А я уже нет.

А я не у дел,
Я как песня без слов.
Я отстать не хотел,
Я хотел пирожков.

Поезд уж скрылся весь,
Смолкла песня колёс.
Я любим, но не здесь.
Тебя поезд увёз.

***

Немая ночь и холод,
Полоски перехода.
И ты по ним шагала,
Как будто по роялю.
С балкона, затаившись,
Шагам твоим внимал я…
Нет музыки той выше!
Запела ночь немая!
И так до поворота
По клавишам ступала,
До самой тонкой ноты…
А после – всё пропало.
Лишь сердце гулко слишком
Восторга стук роняло.
… И люди шли по крышке
Закрытого рояля.

***

И послышался всплеск на реке…
Ты уже пять минут, как молчишь,
На моей задремавшей руке
Так уютно, доверчиво спишь.
Изменить ничего не могу.
Не могу… Что же я натворил?
Приоткрыты вблизи моих губ
Беззащитные губы твои.
Глядя, будто на стрелку, на бровь,
Осторожно я руку согну.
Сберегу я тебя от врагов,
От себя самого – не смогу.
Смутно смотрится мне в далеко,
Словно мчится по лугу самум…
Сберегу от любых дураков!
От себя самого – не смогу.
Вся душа полыхает, чиста.
Как же это выходит? Хоть плачь,
Что для милого мне существа
Стану враг, и дурак, и палач?..
Ну и пусть! Это будет потом…
И спасибо за эту вот тишь,
Где ты рядом со мной тихим сном
Так уютно, доверчиво спишь.

***
Ты любишь меня,
Человека, с которым
Я почти незнаком,
Но он стал мне укором.
Ведь он и добрей,
И всесильней намного.
Он бродит во сне
Постоянно и строго.
Живёт взаперти,
Но как чувствует чётко!
Он мне запретит
Обмануть тебя в чём-то.
Я часто его подвожу не нарочно.
Я буду – никто,
Если он – нехороший.
Но я ведь – не он.
Что ж ты смотришь влюблённо?
Глупышка! Зачем?
Мне ведь так неудобно.
Но крепче люби!
И от ревности даже
Я сделаюсь им.
Посмотри ещё так же!..

ПУШКИ И МУЗЫ

Солдаты слушают стихи,
Сложили руки на коленях.
Они задумчиво тихи.
А на груди, как в каплях, -
Ленин.
Стихи о сумраке ракит,
О доме с выцветшим карнизом
И о девчатах дорогих,
Пусть временами и капризных…
А где-то, в стороне чужой,
Такие ж парни, но … другие
День расстреляли голубой,
В дыму шагая по руинам…
И это вам не пустяки.
Лети же, слово, не напрасно!
Солдаты слушают стихи…
Что может быть ещё прекрасней?!

ЗЕЛЁНЫЙ КОНТУР

Услышать сто раз – маловато,
Я видел, солгать не могу.
Хорошие наши ребята
Границу страны стерегут.
Совсем они не из гранита,
Закалку прошли не в печах,
Но эту (поклон им!) границу
На собственных держат плечах.
Страна наша очень большая,
Дела, словно дети, растут.
Ну только бы нам не мешали.
Не лезли, кого не зовут!
Пока ещё люди не братья,
Пока ещё есть рубежи.
Как жить и за что умирать нам,
Мы как-нибудь сами решим.
Ведь все мы – солдаты.
Неважно,
В цехах ли, в стихах -
это бой.
Ребята в зелёных фуражках!
Вы - Родины контур живой.

ПРОЩАНИЕ С ЗАСТАВОЙ

До свиданья, застава!
Что ещё мне сказать?
Ах, не раз ты заставишь
О тебе вспоминать.
До свиданья, граница,
Эй, шофёр, не гони…
Мне теперь будут сниться
Эти майские дни.
Не забуду как счастье,
Загорелых ребят.
Вот уходит, прощаясь,
Пограничный наряд.
... Где диверсии Горя,
Где лазутчики Зла –
Наши парни в дозоре:
Под присмотром – Земля.

***

Вершины всегда открывали –
На то нам и смелость дана.
Вершинам всегда отдавали
Любимых своих имена.
И в мире большом оставляли
Надежду и светлую грусть…
Сквозь годы, сквозь синие дали
Я тоже к вершине стремлюсь.
Вершина – всей жизни причина!
Как зов подступающих дней.
Откликнется, знаю, вершина
На имя любимой моей.
В глазах закачается солнце
И ахнет душа, как взберусь!
И к солнцу навек прикоснётся
Надежда и светлая грусть.

У ПОРОГА

Вновь стою, дышу как загнанный:
Вот он, хмурый твой порог!
Как надежды голос сдавленный,
На стене ищу звонок,
Звук его на поиск бросится,
Чуя дрожь моей руки,
И услышу: прямо по сердцу
Застучат твои шаги.
И пластинкою запетою
Речь моя и робкий вид.
И опять твой смех монетою
По ступенькам зазвенит.

***

Устало глядя в темноту
Стоит твой раб. А я…
А мне-то что? А я пройду –
Пускай он ждёт тебя.
Стоит мальчишка. Снег и тьма
Скрывают бледный лоб.
На всей земле кружит зима
И сердце бьёт озноб.
Стоит он, ночью окружён,
Стоит он, как на спор!
… Я год назад стоял, как он
И мёрзну до сих пор.

В СЕРДЦАХ

Хоть назови всё это вздором,
Но факт, увы, неумолим:
На фотографии с другим
Ты улыбаешься задорно.

Что ж, улыбайся мне из мести,
А я вот ножницы возьму.
Чик-чик! И вы по одному.
Чик-чик! И вы уже не вместе!

Так всё решится взмахом стали.
Я стану вашею судьбой!
Тебя поставлю пред собой
И на себя смотреть заставлю.

Как хорошо, клянусь всем светом,
Что вас могу я разлучить!..
Но только плохо, хоть кричи,
Вы не узнаете об этом.

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

Снег идёт. Как тогда, в моём детстве. И вот:
Ты по лужам бежишь, по хрустящим.
И мальчишка с тобой. Он куда-то зовёт…
День был чистым. Как имя звенящим.
Мягкий снег на плечах… Неужель ты – была?
Чёлку варежкой с глаз убирала.
И вздыхала. Не шла. И по-детски врала,
И ледышку ногою толкала.
Я один уходил. Мне в глаза сыпал снег,
На щеках почему-то не тая.
Шумный день угасал. Чьи-то крики и смех
Я ловил, те края покидая.
Тишина… Что со мной? В чистом зеркале льда
Память болью куда-то уводит.
Как далёк милый край! Нас не пустят туда.
И оттуда никто не приходит.
Но всё жду. Где ты? Где? В ярко-красном пальто,
Может, бродишь всё так же по лужам?
Будь со мной, светлый миг! Грей меня, как никто.
… В небе снег белым аистом кружит.

В ГОСТЯХ

Цветастые подушки,
Раскинут достархан.
Все навострили уши:
Читается Коран.

Как будто бы в кавычки
Затиснут я в углу,
И ноги с непривычки
Сложить всё не могу.

А старых лет и средних
Все гости в один лад
Скрутили ноги в крендель,
И ничего! – сидят.

Лишь я один, отчаясь,
Не примощусь никак,
Кручусь, верчусь, качаюсь…
Какой тут бишпармак!

Измученный, усталый,
Молю я об одном:
Когда тут самый старый
Благословит подъём?

Куда там! – друг за другом
Дают сурпу и чай,
А там – домбра по кругу…
Аллах мой, выручай!

Вот прокатился снова
От чьей-то шутки смех.
Я, хоть не понял слова,
Смеялся громче всех.

Смеялся, чтоб казаться,
Мол, тоже в доску свой!
... Как мне потом сказали,
Смеялись надо мной.

***

Дрожью синей дождь мерцает,
Словно принца плащ мерцает,
Изумительно мерцает
В свежем свете фонарей.
Вот и чудится местами,
Надоевшими местами,
Всё меняется местами
Из-за прихоти твоей.
Я теперь не одинокий,
Я совсем не одинокий,
Хоть стою и одинокий
С сигаретой в рукаве.
И давно промокли ноги,
Насмерть загнанные ноги,
Столько вынесшие ноги,
Что несли меня к тебе!
Без причины совершенно,
Не подумав совершенно
И серьёзно совершенно
Ты сказала: я люблю…
Значит, надо быть волшебным,
Как-нибудь, но стать волшебным,
Обязательно волшебным!
А иначе – всё к нулю.
Ночь вдыхая без предела,
Разволнован без предела,
Я счастливый без предела,
Заискрю окурок в грязь…
Завтра нужно переделать,
Столько нужно переделать!
Нужно мир весь переделать
Ради света твоих глаз.

НОЧЬ ПЕРЕД ВЕСНОЙ

Ах, ночь! Сиянье месяца
В окошке не уместит он!
И виден голый тополь,
И свищет ветер тёплый.
Как псы, уткнувшись мордами,
Лежат сугробы мокрые,
И грязь блестит повсюду,
Как битая посуда.
Бессонница! Бессонница!
А с крыши льётся звонисто.
Пьянит меня веселье
И пахнет так весенне!

СЫНЫ НЕВОЕВАВШИХ ОТЦОВ

Год-два до фронта не хватало
Отцам.
И только потому
В подъезды, парки и вокзалы
Внесли свою мы кутерьму.
Да, мы не грызли черствой корки -
Не прихватили тех морок.
Болели мы (как раньше корью)
Клешами, Фирсовым, Монро
Мужали мы в такую пору:
Впадало в дрему все вокруг.
Неизрасходованный порох! -
Он стал причиной наших мук.
Как мы о подвигах страдали,
Свершая их в тревожном сне!
Как улыбался нам Гагарин
Средь желтых фоток на стене!
Как нам арен недоставало,
Где б шло на бой добро со злом!..
И тишину глухих подвалов
Взорвал неистовый "музон".
Взревели дико мотоциклы,
Летя куда-то по ночам
Чем становился мир сонливей,
Тем громче тосковалось нам.
Мир застывал
Но вещь такая
Была вокруг, что чуть не все
Меняя, хапая, толкая,
Крутились белкой в колесе!
Мы стали, может быть жестоки
От впечатлений тех иных.
Учителя старались.
Только
С ухмылкой слушали мы их.
Он исчезал, тот мир, бесследно,
Что в наших детских жил мечтах, -
Терялся в кожаных браслетах,
Тускнел с булавками в штанах.
И вот брейк-данс - общенья способ,
И рок - "металл" и прочий "рок"
Богаче сделали запросы
Там, где богатство - не порок.
Идут юнцы в одеждах пестрых,
Рождая хохот и галдеж.
А взрослый мир им вслед плюется:
Мол, сволочная молодежь!
Мол, только шум и нету проку.
А мы, успевши повзрослеть,
С каких-то пор уперлись в "пробку",
И нам уже шумят вослед.
Свистят вовсю, как мы когда-то
Ах, нам ли это - неужель? -
Уже студентам и солдатам,
И, аж, начальникам уже.
Однако некогда нам охать.
Добро бы вовремя понять,
Что юность - зеркало эпохи
А что на зеркало пенять?

***
Просторно поле. Снег блестит.
Кусты позвенькивают слабо;
Их фиолетовые лапы
Мороз слегка посеребрил.
Листочек скрюченный возьми,
Возьми листочек конопляный,
Чтоб высверк солнечной поляны
В усталой памяти возник.
... Листочек пальцами растёрт.
Как запах нам щекочет ноздри!
Как будто всё, что было - возле,
Вот-вот как будто оживёт!
Мы - листья солнечной судьбы!
Давай друг к другу вновь прижмёмся,
Давай как прежде, без притворства,
И всё вернётся, может быть...
В свеченье мёртвенном земля,
Глаза от яркости той режет.
Как пусто! Как всё безнадежно!
Как чудно пахнет конопля!

ПЛОХО

Днём уснул я, как в мешок зашитый.
Я проснулся в сумерках, угрюм.
Во дворе, у мусорной машины –
Стуки вёдер и мотора шум.
Я лежал, с трудом соображая:
Утро или вечер за окном?
С улицы огни отображая,
Шкаф в углу поблёскивал стеклом.
Отчего же я такой усталый?
Где я? Что я? И в каком году?
В горле от тоски защекотало,
Стало сразу так невмоготу!
Что со мною было? Чуть не воя,
Я смотрел на белый потолок…
Почему висит над головою
От плаща зашитый поясок?

***

Только дрогнула чуть занавеска
На окне, где когда-то… А может
Всё вернулось, что сгибло навеки? –
Даже фикус в кастрюльке всё тот же!
Вновь любуюсь окном в белом шёлке,
Вновь в груди что-то сладко заноет,
Ах, ещё бы – она через щёлку
Наблюдает, наверно, за мною.
Она выйдет ко мне! По ступеням
Я в прохладу подъезда спускаюсь.
Вот звоню и звоню с нетерпеньем:
Видно, ходит за дверью, босая…
Дама с сумками, пахнув ванилью,
Проходя, обронила мне сонно:
- Молодой человек, не звоните.
Никого нет, уехали сёдня…
Долго-долго спускаюсь я… Резко
Оглянусь я… всё верно. Всё верно…
Только дрогнула чуть занавеска
От попавшего в форточку ветра.

***
Белый полдень. Жара.
Голубь стонет под крышей.
Зной звенящий с утра.
Щели шторные рыжи.
А у нас – полумрак.
Полусон, полуправда.
Вот сидим по углам.
И не хочется – рядом.
Я – один гражданин.
Ты – одна лишь гражданка.
Ты глазами не жги,
И без этого жарко.
Это просто тупик…
Во дворе крикнул кто-то:
- Петька! Хлеба купи!..
Я те дам «неохота»!..
Голос детский заныл –
Петька этот ломался,
И заслушались мы
И услышали ясно
Тишину. Всю, до дна!
В этот полдень я понял,
Что её никогда
Нам с тобой не заполнить.

***
Ах, ветер встревоженной белкой
По крышам уносится прочь.
Из чёрного сыплется белое
И белой становится ночь.
Я вновь от тебя, тобой пахнущий,
И снег этот – чудо! – и жаль:
Куда же, зачем же ты падаешь? –
Что будет – ты знаешь едва ль.
Что вскоре пойдут все по городу,
Грязюку и небо кляня…
Но вновь запрокину я голову,
Снежинки губами ловя.
Так падай… Ну падай, пожалуйста,
Ты – новый, и этим хорош!
И даже неважным покажется
Пропавшее всё ни за грош.
Что путь мой усеян разлуками,
Что следом опять фонари.
Сияют, сияют сосульками
С замёрзшею розой внутри.

ВСПОМИНАЮ…

Сидели мы, и утро в окнах брезжило;
Светилось в лицах будущее смутно.
А за стеной кого-то словно резали, -
Соседка разговаривала с мужем.
Противный визг, когда он сдохнет, спрашивал,
А муж рычал, что ей башку отрубит.
… Мы улыбались, пред судьбой бесстрашные, -
Как хорошо, что мы друг друга любим…

ПРОЩАНИЕ

Самолёт уходит на закат.
Восемь без шести…
Будто рану в животе зажав,
Он убрал шасси.
Я остался с этой пустотой,
Без тебя один.
Что-то говорит мне постовой…
Сам ты проходи!
Кажется, я плакался в рукав –
Мокрым стал перрон,
И меня диспетчер обругал –
Испугался он.
Не ругайтесь! Вот он, самолёт.
Ах, прощай, прощай!
Катастрофа не произойдёт…
Всё, произошла.
Улетает боль моя – любовь
На закатный свет.
А за ней в просторе голубом –
Красный-красный след.

***

Ты снова стала обычной женщиной,
Но в том паденье не виновата, в общем.
Весь пол в осколках посуды бешеной…
То крах иллюзий, а не на счастье вовсе.
А настоящее – вот настоящее:
Приходит опыт, как опоздавший доктор.
И объясняет происходящее,
Как будто этим теперь спасёт кого-то…
Окно закрою, дожём уколотый.
Осины, чёрными блестя листами,
Дрожат – сегодня впервые холодно,
А первый холод, он ощутимый самый.

***

Луну сиянье рвёт на части,
И лает пёс, на клумбу сев.
А на столбе висит, качаясь,
С тоски повесившийся свет.
Стою, виновным в этом тайно.
Летит с балкона мой пиджак…
Мне то окно облаять тянет –
Прогнали, пёсик… Как же так?
И пёс срывается, заплакав;
Глаза сияньем исколов.
Ну что ты, милая собака? –
Ведь там же нету никого.
А вдруг и видит в своём лае:
На лунном камне, словно бред,
Сидит собака голубая
И лает радостно в ответ.
… Ах, только б стерва эта вышла!
Я б ей сказал тогда вблизи!..
И звонкий лай летит всё выше,
И свет – стеклянный взгляд висит.

ПРЕДЗИМЬЕ

Вот-вот зима, и верно будет лютой,
И как-то надо с нею быть в ладах…
Взломав асфальт, оранжевые люди
Готовят город к близким холодам.
А мы идём с тобой куда-то рядом,
Шагаем вдоль зияющих траншей.
Зачем, зачем докапываться правды? –
Она всей лжи бывает пострашней.
Ах, из чего слова твои? – любое
Мне обещает стольким обладать!
А на душе такое голубое,
Как тотпросвет в тяжёлых облаках.
Смотри, как землю взрезали до мяса,
И в ямах трубы чёрные видны,
Как будто нервы вскрытые дымятся
И первый снег ложится без вины…
Давай же, дней сияющих любовью,
Наобещай отважно, так и быть!
Огромный город к сроку подготовят,
Но как и чем нам душу утеплить?
Так говори! Пусть верится обоим
В предзимний день. Чтоб хоть жалеть о нём!..
Благодарю за это голубое,
От всей души спасибо за враньё.

***
О, боже, за что так жестоко? –
Ведь я же всего-то хотел,
Чтоб рядом сидела ты только,
А я бы смотрел и смотрел.
Потом захотелось так много:
Ладошку твою тихо взять,
Как клавиши, пальчики трогать,
Вдыхая, как музыку, взгляд.
Потом мысль мне в душу закралась,
Неслыханна столь и дерзка:
К губам, словно к крылышкам алым,
Лишь раз прикоснуться слегка!
… Лицо твоё тонет в подушке,
Над полом рука, будто плеть.
И новая мысль меня душит –
Что – завтра? Что завтра хотеть?

РАНЬШЕ И ТЕПЕРЬ

День весенний на убыль.
Я смотрю на неё:
На горящие губы
И на прядей литьё.
Мы вдвоём с ней остались.
А со стенки «тик-так…»
То ли стрелки отстали:
Раньше было не так!
В миг такой, вспоминаю,
В грудь толкало: скорей! –
Только губы поймать бы!
Ну, а там – хоть сгореть.
А теперь я подумал:
- Что тут выйдет – как знать?
Надо выглядеть умным,
Что-то нужно сказать…
Всё вопросы, вопросы:
- А уйдёт – догонять?
Знать бы, что будет после –
Вдруг обман всё опять?..
И поэтому еле
Подбираю слова…
Раньше сердце болело,
А теперь – голова.

***

Брела по кладбищу малютка
В тени разрушенной стены.
Шуршала аленькая куртка,
В руках букет цветов степных.
Могилы горбились устало
С водою талой пополам.
Девчушка шла, цветы срывала
И прижимала их к губам.
А я стоял, ограду гладя,
В глазах дрожала пелена…
И привалился я к ограде!
А тут – она. Зачем она?
Был полон я вселенской скорби,
Вдыхал, читая имена
О том, что мне, быть может, скоро…
А тут – она. Зачем она?..
- Тебе на луг пойти, гулять бы,
Чем здесь бродить среди крестов…
Она сказала: - Что ты, дядя!
Здесь больше синеньких цветов.

***
Снег идёт. Как тогда… И опять наяву:
Мы на речке, продрогшие оба.
Я смотрю на тебя. Я куда-то зову
И любовь обещаю до гроба.
Белый снег. Белый снег…Неужель ты была?
Чёлку варежкой с глаз убирала
И вздыхала. Не шла. И, краснея, врала
И ледышки ногою толкала.
Всё, что было тогда. Уходил я, а ты…
Превращалась ты в точку на белом,
Точку в детстве моём! Но за мною следы –
Многоточья, хоть сколько ни бегал.
Невидимкою став, может, ходишь ты там?
Заклубится ли вьюга любая –
В снегопаде густом вдруг мелькнёт пустота, -
Вьюга твой силуэт огибает.

ГРОЗА

Повисело облако над Волгой
Как воздушный шарик золотой:
После обернулось серым волком,
А потом шарахнуло грозой!
И промчался ветер что есть силы –
Закачался яростно тальник,
Потемнело… Дух перехватило!
А камыш как в панике поник.
Лопнул гром – и темень раскололась;
Каждая травинка на свету!..
И кричать хотелось во весь голос
Или падать, падать в пустоту!
…Над рекой густого ливня полог.
Не вернуть уже минуты той!..
Повисело облако над Волгой,
Словно детский шарик золотой.

***

Конец свиданья! До свиданья…
Автобус гадко-голубой
Пришёл назло без опозданья.
Лишь опоздали мы с тобой.
Ах, не успели, не успели!
И ни сказать, и ни понять…
Деревья, счастье в платье белом, -
Всё побежало от меня.
И только помню, как стояла
Фигурка тонкая в лучах –
Весь мир собою закрывала,
Хоть уменьшалась на глазах.

***

Гляну в эти глаза – те же ветры подули,
В этой звёздной росе, словно ночи июля…
Отчего и зачем столько чистого света? –
В них осталось навек отшумевшее лето…
В них рассветы летят и скрываются снова,
В них горит и болит то заветное слово.
В них однажды, застыв, песня дальнего лета
Всё молчит… И кричит фотографией этой.

***

Не с потолка вдруг и не наскоро
Пишу письмо к тебе, мой город.
Далёкий, солнечный и ласковый,
Ты ждёшь? Ведь я приеду скоро.
… Там Волги дали взгляд весь заняли
И песни льются чистотою!
И чайки белые, как ангелы,
Мерцают над водой святою.
Там фонари склонились астрами,
Наверно, что-то обещая…
Я возвращаюсь в мою Астрахань,
Как будто долг свой возвращаю.
За всё, что есть, иду в поклоне я.
А есть там – всё! И грусть, и радость.
Она – моя Страна Лимония,
Хотя бы тем, что в боль – отрада.
И песнь свою я лишь тебе спою,
Как я живу не одиноко! –
Мой город белою невестою
На берегу стоит далёком.
И поезда, и самолёты все
Встречает вновь и провожает…
Над нею - солнце алым лотосом
Для тех, кто рад, что приезжает.

***

Где алым лотосом рассвет
И лица светятся оконные,
Среди толпы идёт, как все,
Моя прекрасная знакомая.
Там солнце светится аллеями
И радость с каждым днём ясней…
А здесь у нас ревут метели
И стонут ели в тяжком сне.
… С такими чистыми глазами,
Что лужи вспыхивают все!
Вот будто устлан зеркалами
Весь путь твой долгий по весне.
Каких мне у судьбы наград просить?
Мне столько нужно на земле!
Но где найдёшь такие радости,
Чтоб о тебе мне не жалеть?
Хочу я в белое молчание –
Твоё письмо в словах простых…
Пришли акаций воркование
И запах вечера, где ты…
Ты очень, очень далека…
И море снега расстилается.
А сердце бьётся так… А как? –
На каждый шаг твой отзывается!
Пусть далеко сейчас от дома я,
Но вся душа судьбой полна!
А ты такая мне знакомая,
Как ожиданье и весна.

В БОЛЬНИЦЕ

Тишь. Покой. Говорить бы! Да не с кем.
Тянет светом большим от окна…
Ах, сестра! Ты откинь занавески,
Там, наверно, уже весна.
Хлынет свет и захватит дыханье.
И глаза посветлеют, как миг…
… А напротив, пришедший в сознанье,
Тихо плачет, сквозь кашель, старик.
Из весны уходить – ах, как трудно!
Так вцепилась за простынь рука.
… И лежу я – отчаянно юный,
И нельзя мне вставать лишь пока.

***
На улице с летящею листвой
Отец фотографирует ребёнка,
А сын бежит к нему по мостовой
И ручки тянет, и смеётся звонко.
На корточки присел отец его,
Закрыл лицо он фотоаппаратом,
Видна одна улыбка, но легко
Представить взгляд, где вечная отрада.
И сердце озаряется тоской,
И отчего-то вспыхивает жалость…
Остановись, мгновение! Постой!
Постой чуть-чуть и дальше продолжайся.
Верней, не ты. Верней, уже не ты –
Мгновения другие на подходе,
Как будто кадры, что ещё чисты.
Мы жизнь увидим при любой погоде!
Но это всё легко так засветить,
И крик немой мне стискивает скулы:
Пусть на ребёнка смотрит объектив,
Не дай Господь, чтоб автомата дуло…
Как я хотел бы всемогущим быть,
Когда бегущим будущим любуюсь!
Мгновенье можно так остановить,
Что следом уж мгновения не будет.

***
Немая ночь и холод.
Полоски перехода.
И ты по ним шагала,
Как будто по роялю.
С балкона, затаившись,
Шагам твоим внимал я…
Нет музыки той выше! –
Запела ночь немая!
И так до поворота
По клавишам ступала,
До самой тонкой ноты…
А после – всё пропало.
Лишь сердце гулко слишком
Восторга стук роняло.
… И люди шли по крыше
Закрытого рояля.


ПЕРВЫЙ СНЕГ

Сугробы под солнцем блестят,
По чёрному полю раздуты.
Как будто спустился десант –
Остались одни парашюты.

***
Ты ушла. Ну и пусть! Не пойму одного:
Было лето вчера, а теперь – ничего…
И сочится закат, на полнеба разлит,
Будто кто-то содрал присыхающий бинт.

***
Я распрощался с ней
Под шум ночного ветра.
И мир не стал светлей
В часы рассвета…

***
Погасло окно, и чёрный квадрат,
Как чёрный рентгеновский снимок.
И в нём, не моя, стоишь ты, горда,
И тем моя боль объяснима.

***
В какие попал я века?
Болото, где звуки погибли.
Тончайшая чаша цветка
Светает над чёрною гнилью.

***
Ты любишь меня,
Человека, с которым
Я почти незнаком,
Но он стал мне укором –
Ведь он и добрей,
И всесильней намного.
Он бродит во мне
Постоянно и строго.
Живёт взаперти,
Но как чувствует чётко!
Он мне запретил
Обмануть тебя в чём-то…
Я часто его подвожу не нарочно.
Я буду – никто,
Если он нехороший.
Но я ведь – не он.
Что ж ты смотришь влюблённо?
Глупышка! Зачем?
Мне ведь так неудобно.
Но крепче люби
И от ревности даже
Я сделаюсь им!
…Лишь взгляни ещё так же!

***
И послышался всплеск на реке…
Ты уже пять минут, как молчишь.
На моей занемевшей руке
Так уютно, доверчиво спишь.
Изменить ничего не могу.
Не могу… Что же я натворил?
Приоткрыты вблизи моих губ
Беззащитные губы твои.
Глядя, будто на стрелку, на бровь,
Осторожно я руку согну…
Сберегу я тебя от врагов,
От себя самого – не смогу.
Смутно видится мне в далеко,
Словно мчится по лугу самум…
Сберегу от любых дураков!
От себя самого – не смогу.
Вся душа полыхает, чиста.
Как же это выходит, хоть плачь,
Что для милого мне существа
Стану враг,
и дурак,
и палач?
Ну и пусть! Это будет потом…
И спасибо за то, в эту тишь,
Что ты рядом со мной тихим сном
Так уютно, доверчиво спишь.

***
Ты в деревню уехала.
Мы с утра разругались.
След помады на зеркале –
Словно губы остались.
На него в суеверии
Покрывало накину –
Как ненастьем повеяло!
Вот такая картина.
Дверь зияет прорехою…
Ах, какие мы психи!
И зачем ты уехала? –
Стало в городе тихо.
И гулять – не утехою –
Никого нет. И верно
Все куда-то уехали…
Не в твою ли деревню?

***
Ты, затихнув, дышишь на груди,
А окно безжалостно синеет…
Утро! Ты немного подожди,
Подожди, хоть ты и мудренее.
Взгляд блеснёт, исчезнет в темноте –
Краткий свет на фоне чёрной рамы,
Будто он распят судьбой заранее
В пахнущей тобою темноте.
Но забуду всё, на ласки падкий,
И что счастье чисто, как вода,
Что остатки лишь бывают сладки,
Ну, а горе – горькое всегда.
И что ты – в который раз не та!
Что опять мне чудится, послушай,
Будто грудь – могильная плита,
Голова твоя – букет пахучий…
Уже виден коврик на стене
И видны ботинки у порога.
Уж не завтра, а сегодня мне
Выпадает дальняя дорога.
Талисманом соскользнёшь с груди,
Оборвётся рук твоих цепочка…
Подожди, разлука, подожди!
Утро будет мудренее после.

БОЛЬ ПОКОЛЕНИЯ

Лошади морда склонённая…
Боль…Не поднимешь руки.
Кончено… Тёплая, тёмная
Фыркает кровь из груди!
Скачут в коммуну товарищи,
Жизнь будет райская там.
Как мы мечтали… Пораньше бы!
Жаль, не увижу я сам.
Мама, мне холодно, холодно.
Что это? Я ж молодой!
Я не узнаю, проколотый,
Как он закончился, бой.
Тихо. Труба где-то слышится.
Топот коней поутих…
Через полвека мной пишется
Яростно скачущий стих.

ИЗ ФОТОХРОНИКИ

Яркий кадр расправы зверской:
При народе, не в лесу
Бьёт дубинкой полицейский
По голодному лицу.
Я разглядываю снимок –
Смел и хваток репортёр!
Демократии во имя
Зло разглядывал в упор!
Щёлкал он дубинкой рядом,
Весь в азарте, как в прыжке…
Взял – да врезал аппаратом
Полисмену по башке!

ОБОРВАННЫЙ РАЗГОВОР

Я шагал по степи, покрывал расстоянья
От столба до столба близ жилья чабанов.
Сатанел ураган… Но опоры стояли
И стонали на них провода в сто тонов.
Голоса в темноте. Пот полился со лба.
Будто вкопанный, встал перед брошенным домом,
Где оборванный провод свисал со столба.
Всё я понял. Инстинкт самый тонкий сработал.
Это были обрывки разговоров ночных,
Не дошедших к кому-то, не нашедших кого-то…
Оказался в ночи я один среди них.
И стою, обливаясь растерянно потом.
Оказался средь них, погибающих, разных,
А они налетели, не сводя с меня глаз,
Вопрошали, хватали и кричали все сразу!
Я сказал: «Успокойтесь. Я выручу вас.
Я свяжу вас, как тот, сжавший провод зубами,
Одинокий связист, ваши боли узнав.
Пусть тогда на листе вот такими ночами
Проступают слова, словно кровь на губах.

ВОТ ВАМ!

Я в детсаду, за что – забыл –
Однажды был поставлен в угол.
Стоял я смирно и не ныл,
В кармане куртки пряча уголь.
Я рожиц никому не строил.
Стоял и нюхал запах стен.
И воспитательница строго
«Вот вам пример!» - сказала всем.
Я отстоял при всём народе,
А на стене, обтёртой мной,
Дымил мой скромный пароходик,
Дымил малюсенький такой.

ИСТИНА В ВИНЕ

Верно, истина в вине,
От которой нет покоя.
Виноваты мы с тобою,
Если в мире счастья нет.
Если мрёт кругом народ,
Сможешь ты, живя в богатстве,
Крикнуть: «Я виновен, братцы!»
И взойти на эшафот?
А не сможешь – видит Бог –
Будет жить вина укором.
Виноватою рукою
Вывожу: «И я бы мог…»

ПОРОЧНЫЙ КРУГ

Связистками, в уши вложившими вату,
Вопрос продавца без ответа оставлен.
И вот у прилавка немедля в отплату
Глухой парикмахер отбрит и облаян.
А им оболванен директор «Стройтреста»,
А тем – директриса «Швейбыта» отшита,
А тою куда-то отправлены с треском
И повар, и зам – маяки общепита.
И вот, по закону порочного круга,
Через квартирный потоп и химчистку
Злостно расшатаны нервы хирурга,
Что оперировать должен связистку.

СТАРЫЙ КОТ

Замер котёнок. Что делать, решает.
Глаза – как в огне пятаки.
Валенок чёрный котёнка стращает
Видом ужасным таким!
Смотрит на детские глупости сфинксом
Кот из-под крыши избы.
Мог рассказать бы, сколько он вынес
Страшных ударов судьбы.
С важной ленцой изгибает он спину,
Нежа в себе скутоту.
Всё-то он знает, всё-то постиг он,
Всё, что возможно коту.

***
Подбирались год за годом
Из сумятицы молекулы
И ещё чёрт знает, что там –
Возникало чудо некое –
Человек. Но зваться гордо
Он ещё не мог позариться.
Ведь могла его природа,
Как с ладони, сдунуть запросто.
Он ходил нагим, разутым,
Блеска молнии пугался.
А теперь он всё разумней,
Надевает даже галстук.
Он - всё выше по ступеням.
Силой стал необратимой.
Впору падать на колени,
Чтобы мир не опрокинул…

МАСТЕР

Руками думать, маяться
И сделать Бога краше!
Боится дело мастера.
Но мастеру – так страшно…
Идеи в сердце – иглами.
Придумать лишь осталось,
Чтоб шли, стучали, двигались,
А не в шкафах валялись…
Не устаю надеяться,
Но сталкиваюсь вечно
С сочувствием бездейственным,
Что всех заслонов крепче!
Я знаю: будут хлопоты,
Меня поддержат, знаю!
И по плечу похлопают:
«Давай вперёд, дерзая!»
И я дерзаю всё-таки
Стучаться в кабинеты,
Чтоб выслушать раз в сотый,
Что дверь совсем не эта!
«Ступайте – дверь такая-то,
Пусть там «добро» приклеят.
Как только протолкаете,
В такую-то скорее!..»
Как узел тот расшатывать?!
Я руки опускаю…
Эх, взять – к такой-то матери
Посыльников послать бы!
Ведь грезится (не даром ли?)
Идея мне такая,
Чтобы вода ударила
Под равнодушья камень.

***
Говорят, я подаю надежды.
А кому, зачем – не говорят.
Хочется увидеть их на деле,
Крутится, как флюгер, голова.
Вот я и задумался, как лучше
Подавать их, верные, суметь –
Подавать их, как снаряды к пушке?
Или – как хирургу инструмент?
Широко замыслю или узко –
Только не хочу их продавать.
Не дай Бог надежды, как закуску,
На столы чужие подавать.

***
А жизнь эту делаем мы! -
Илюбим об этом кричать.
Пропорции света и тьмы –
Обязанность наша – ничья…
Но вот перебрали, кажись.
Вздыхаем, напрягши умы:
Такими нас делает жизнь!..
(А жизнь эту делаем мы).

МОНОЛОГ СТЕНЬКИ РАЗИНА

Я изрублен сегодня на площади Красной.
Эта мука – погоня – прервалась. Напрасно
Мою жизнь наказаньем вы звали так часто.
Я и сам без названья разрывался на части.
Мне понять было трудно: что во мне за мученья –
Ненавистные трупы были как облегченье…
Я, ей-Богу, бессилен поступать был иначе.
Вот зачем так бесились палачи мои, значит!
Государево слово, государево дело –
Ему платою словно. Плаха! Где моё тело?
Хоть всего изломайте за боярские туши,
Но, в три господа матерь, я отвёл свою душу!
А на дыбе, как кости вон из кожи полезли,
Не меня – это совесть прижигали железом.
Отчего же я вздрогнул? Что за боль в моём теле?
Это – кости народа на всю Русь захрустели.
Состраданье, не Стеньку, били крученой плетью.
Били мордой об стенку – очень выбить хотели.
Вот что им не по сердцу – задрожало боярство!
Не татар и не немцев – беспокойных боятся!
По частям разрубали со старанием псовым,
Потому что не знали, где она, эта совесть…
А она отлетела невредимой от плахи
И была уже с теми, кто украдкою плакал.

МОНОЛОГ ФОКУСНИКА ЗА КУЛИСАМИ

Усталым вдрызг волшебником
Себя я ощутил.
В пластроне, как в ошейнике,
Я столько отчудил!
Закрылся только занавес,
Сомкнулся, как Сезам…
Вставали даже с задних мест –
Не верили глазам,
Когда я ленту ласково
Руками изо рта,
Как душу вон вытаскивал,
Заране изодрав.
Сейчас я столько зла таю! –
В ней метров двадцать пять.
Теперь её, проклятую,
Мне сматывать опять.
И кролик изворотливый
Куда-то убежал!
Шмыгнёт вот за ворота –
Завхозу будет жаль…
Ну, вот и начинается:
Померкли взгляды ламп.
Вся магия кончается.
Я очень, очень слаб…
Куда ты, сила, денешься? –
Не отводя лица,
Меня просила девочка
Вернуть домой отца.
Когда не знал по совести
Волшебных слов я тех,
Чтоб вызволить свой собственный
Костюм из ателье!
А если к дрессировщику
Ушла моя жена? –
Распиленную проще мне
На сцене оживлять.
Приходится оплачивать
Бессилие своё.
Бессилье околачивать! –
Могу на сцене всё.
На зависть окулистам
Насыпать в глаз стекло.
… Вот только за кулисами
Мне тяжелей всего.

МОНОЛОГ ЗНАКОМОГО ЛЁТЧИКА

Мой лайнер, в закат устремлённый…
В багряных лечу облаках,
Сквозь них пролетаю стрелою,
Аж ломит в согнутых локтях.
Планета внизу улыбается,
Мозаикой яркой лучась.
Ой, как мне не хочется, братцы,
Идти на посадку сейчас!
Мне шепчет предчувствие ябедой:
Внизу, открывая на стук,
Супруга с порога заявит:
«Опять поломался утюг!»
Что дача ещё, мол, не вскопана,
Что сын-де отбился от рук…
Всё сразу как выложит скопом
И скажет вдобавок: «Дундук!»
Внизу там Аркадий Витальевич
С отдела труда и зарплат
Добавит, что, где-то витаючи,
Я снова не вытянул план.
… Лучи на пропеллере бесятся.
До солнца подать здесь рукой,
Здесь мысли и чувства небесные,
А там, на земле, я – другой.
Вот так, в полыханье утопленным,
Лететь и лететь на заре!
Да только кончается топливо.
А топливо там, на земле.

МОНОЛОГ АКТЁРА

Чёрно-белый я маг, воскрешающий души.
Добро-злой чародей, награждён и наказан.
Я, на час-полтора жизнь умершим дающий,
Тем, что лично мою отнимают всю сразу.
Нет меня. Я исчез. Будто взрыв заклубится,
Оседают во мне эти Гамлеты, Чацкие…
Вот и кажется мне, что я Бог многолицый,
Но лица своего уж не вспомню, к несчастью.
Мне отец говорил с убедительной верой:
- Эка невидаль тож – пред людями ломаться!
Да, мой бедный отец! Я ломаюсь, наверно,
Разломался на «нет», вот, осталась лишь маска…
Сам себя предавал: я любил нелюбимых,
Я им клялся при всех! Своим чувствам – меняла.
Я – не я. Я – они. И они тоже мнимы.
Ненавидьте меня! Возлюбите меня вы…
Вдруг на сцене умру? Как моё будет имя?
Я ресницы сомкну, будто занавес куцый…
И умру-то не я, ведь ябуду под гримом.
В кульминацию ту мне в себя бы вернуться.

ПРО ПРИНЦЕССУ И СОСЕДА

К соседям, точно на Жар-Птицу,
Смотреть ходили телевизор.
Принцессу я в кино увидел –
Она в цветах встречала принца.
Она смеялась, и так мило!
А наш сосед, жуя редиску,
Сказал, что эта вот артистка
Троих мужей уже сменила.
Я брёл домой. Сияла слякоть.
И люди словно стали ниже…
Я до сих пор, хоть видел всяко,
Того соседа ненавижу.

У ГАЗЕТНОГО КИОСКА

Что вам, граждане, угодно?
Постепенно, незаметно
Всё ненужное уходит,
Будто бывшие монеты.
Вот Антонова недавно,
Хоть кривясь, но оправдали.
Вот нашли кувшин с деньгами –
Покумекали да сдали.
Ещё нехотя, с оглядкой,
Выпрямляют люди кривду.
Боле-менее, но гладко
Шерсть ложится на загривках.
Было времечко жестоко –
Проломить башку – что плюнуть!
А теперь попробуй только –
Возмущаться станут люди.
Просто – в грязь метнуть чинарик.
Сквозь деяния-уроды
Проступают очертанье
Человеческое, вроде.
Вот мужик с лицом убийцы,
Словно первый вестник, рядом,
Всё шумит на продавщицу –
Не досталась ему «Правда».

***
Погасло окно. И чёрный квадрат –
Как чёрный рентгеновский снимок.
И в нём, не моя, стоишь ты, горда.
И тем моя боль объяснима.

***
Я распрощался с ней
Под шум ночного ветра –
И мир не стал светлей
В часы рассвета…

***
Ты ушла. Ну и пусть! Не пойму одного:
Было лето вчера, а теперь – ничего…
И сочится закат, на полнеба разлит,
Будто кто-то содрал присыхающий бинт.

ПЕРВЫЙ СНЕГ

Сугробы под солнцем блестят,
По чёрному полю раздуты,
Как будто спустился десант.
Остались одни парашюты.
***
В какие попал я века?
Болото, где звуки погибли.
Тончайшая чаша цветка
Светает над чёрною гнилью.
***
Ненавижу праздники
За то, что кончаются.

***
В небе летал самолётик,
Маленький и безобидный.
Выронил тёмное что-то
Капелькой еле видной.
Свист нарастал параличный
И оборвался вдруг взрывом
Мир, что в глазах наземь брызнул…
Лётчик осклабился криво.
…Кончат войну, крикнут грозно:
- Выдать виновников быстро!
Я бы судил без разбора
Каждого, кто сделал выстрел.
«Мы подчинялись приказу», -
Эти слова и подсудны –
Носят солдат и фельдмаршал
Званье одно только – люди.
Что там приказы, присяги!
Этот, в пятнистой одежде,
Целящийся в человека,
Не человек – всего прежде?
Будет война справедливой,
Будет и трижды священной,
Но почему существует
Слово «война» в обращенье?
Люди с глазами, с сердцами,
Как не трясёт от такого –
Что человек – в человека,
То, что живой – и в живого?!
Фонд мира. День мира. Год мира.
Требуем мира!.. Но снова
Из стрекозы проскользнувшей
Капелька падает с рёвом.

О ЗЛЕ ПРИВЫЧНОМ

Есть зло, как привычка, сравнимое с гриппом,
Которым подчас общий воздух пропитан.
И мы выдыхаем то, что вдохнули,
Смиряясь с бедой, сохраняя вину ли…
Оно в автоматах с водой без сиропа,
В трамваях, которых мы ждём, как сироты,
В окурках привычных, не в урну летящих,
А также в отсутствии урны, что чаще.
Оно и в копейке, не отданной сдачи,
В не сказанном в срок «успокойтесь, не плачьте»,
В закатном «спасибо» и в частом «я занят»,
Когда «не хотели», «забыли», «не знали»…
В бездушных машинах, что мимо промчатся,
Просящие руки презрев и несчастья.
Оно в лицемерье, где в правду играют,
В смотренье сквозь пальцы и в хате, что с краю.
А скольких бы нас миновали печали,
Когда б это зло мы в себе задержали,
Да так, чтоб микробы его задохнулись! -
И в души нам хлынул озон с наших улиц.

***
Был разжалован Бог. Стал совсем уже плох?
Нет, не в этом суть дела.
Просто в умный наш век умным стал человек –
Спину гнуть надоело.
Церкви есть – Бога нет. Да остался портрет.
Но ведь Бог – он бессмертен! –
Может, где в суете, в распроклятой судьбе
Бога этого встретим.
Может, в грязной пивной, бесподобно хмельной,
Выражаясь излишне,
Бьёт он в грудь кулаком и сипит чёрным ртом:
- Я же Бог! Я Всевышний!
Вот тебе ни хрена… Уж не те времена –
Не поют Богу славу.
- Друг, ступай-ка путём, всё равно не нальём,
Много вас на халяву.
Но представьте на миг: докатились в тупик.
И отчаянны жесты –
Вновь востребован Бог! Пусть хорош или плох,
Лишь бы был он божествен.
Лишь бы нас он увлёк, ведь на то он и Бог,
Чтоб погрязнуть бояться,
Чтобы чудо хранить и подолгу копить
Только мыслей богатство!
Всемогущим дыша, повторяет душа
Чьё-то смутное имя
И надеждой горит, что сейчас говорит
Бог устами моими.
… Вот он, вот – небомер, словно яркий пример –
Самолёт серебристый,
Заставляя привстать, как распятье Христа,
Пролетит очень быстро.

***

И вышел я в город,
где ветер неистовый
Нёс облако пыли и шляпы с голов
Бегущих за ними прохожих,
на лицах
Которых чернели кружочки очков.
Прошляпив свои головные уборы,
Неслись они, пряча пустые глаза,
В одном направленьи
за целью убогой…
Тип, рядом стоящий,
мне что-то сказал.
Но ветра удар был особо отчаян,
И с плеч у него сорвалась голова,
И вдаль покатилась
со стуком кочанным,
И клацали зубы, съедая слова…
Я видел, как тело летело по городу.
Видать, дорожил головой своей жлоб!
И прежде, чем снова
надеть свою голову,
Он тёр рукавом перемазанный лоб.
… Я вышел из детства
и шёл, как по лучику
На всё, что творилось,
что видел вокруг,
Мне было плевать, как и многим попутчикам…
А лучик, мой лучик
рассеялся вдруг.
И дальше пошёл я.
Кругом были знаки.
И больше запретных…
А ветер всё злей!
О, я их усвоил. Теперь-то уж знаю:
Витай в небесах, но живи на земле!