Осенью 43-го
Всё яростней, ниже. Несчастным казалось вот-вот
Не тучи, а «ИЛы» по прозвищу «чёрная смерть»
Сорвутся в пике, завершив боевой разворот.
Сигнальной ракетой ударила молния в ель,
Гром кинул на землю осколки дневной тишины,
Хлестнула по спинам дождя ледяная шрапнель –
Гнала их: гнала из чужой, непонятной страны…
Подъём не кончался, колонна увязла в грязи,
Размокшая глина лишала терпенья и сил.
Охрипли конвойные, только грози-не грози,
Спешить пленным некуда. Старый фриц громко спросил:
«Ми будет покущать?» Наш старший огладил усы:
«Щас скоро деревня. Там можно водицы набрать,
Покушать – звиняйте. Два хлеба, да круг колбасы –
охране не хватит на зуб, вас-то, эвона рать».
«Нье поньяль». Вздохнул старшина тяжело: «Слышь сюда.
До станции «Кушать» осталося вёрст двадцать пять.
Топ-топ надо шнель*, или нихт – не дождётся еда».
«Нье поньяль». – «Да ну тебя нерусь. Шагать! Шнель шагать!»
Утихла гроза. Повернул, стал пологим подъём,
Слегка отдышался унылый строй горе-вояк.
Закончился лес, подступили поля со жнивьём.
При виде деревни, невольно прибавился шаг –
Нет, нет, не к колодцу спешили за парой глотков –
Хотели они миновать, и, как можно скорей,
Заслуженных гнева, проклятий, ударов, плевков,
Но более взглядов сирот, вдов, сестёр, матерей.
А вот и они, у закрытых калиток стоят,
Те крестятся молча, те шепчутся, кто-то кричит.
Одна за другой убегают и быстро назад,
В руках держат... камни – никто гадов не пощадит!
Худая высокая женщина в чёрном платке
Решительно вышла, махнула соседкам: «Пошли».
На узенькой улочке немцы, что рыбы в садке:
Кому-то уже не уйти с этой дикой земли…
Седая старуха приблизилась первой, и вдруг,
Хромого солдата – тот трясся, и будто ослеп –
За локоть взяла. Парень вздрогнул, скрестил кисти рук,
Застыл, разглядев на ладони у матери
хлеб…
Предивные чистые души, живые сердца,
Ни место рожденья, ни имя, ни в паспорте штамп
Вас делают русскими - но, что постичь до конца
Не смогут враги! Победить?.. А как видится вам?
* быстро (нем.)
Свидетельство о публикации №115061006300