Я помню!

               Я    помню!
  Первое,  что  я  помню,  это  грязная  улица  и  гусеничный  трактор  идёт  посредине.
Сзади  тесовые  ворота  и  пригорок  в  тюльпанах.
 Я  на  руках  у  матери.  Она  мне  потом ,  когда  вырос  сказала,  что  так  и  было.  Хорошо!
Потом  война.
Вокзал,  перрон,  мы  бежим   в  толпе  на  посадку.
Я  запнулся  и  упал.  Мать  накрыла  меня  собой,
чтоб  не  затоптали.  Затоптали  бы,  но  какой  то  здоровенный  военный  всех  растолкал, поднял  нас  и  посадил  в  вагон.
Мать  работала  рудничным   геологом  то ли  в  шахте
то ли  в  руднике.  Резиновых  сапог  тогда  не  было,
были  кожаные.  Но  они  в  шахте  промокали  насквозь.  Зимой  и  летом  в  шахте  сильная  вентиляция.
Двери  промежуточные  так  присосёт  женщине  не  оторвать.  Вот  и  приходилось  матери  с  помощницей
ждать  пока  пойдут  забойщики  на  клеть   и  оторвут  дверь.  А  зимой  сапоги  промокшие  на  ледяной  вентиляции  замёрзнут,  не  снять  и  приходится  ноги
в  сапогах  ставить  в   раздевалке  в   деревянное   корыто  с  холодной   водой,  чтоб  оттаяли  и  снимались.
Потом  я  тифом  заболел,  чуть  не  помер.  Мать  рассказала  лежал  без  памяти,  пришёл  старый  доктор – еврей, смерил  температуру, под  сорок  и  сказал,  что  сёдне  ночью  кризис  будет.  Или  помру  или  на  поправку  пойду.
К  утру  сильно  вспотел,  температура  спала,  пришёл  в  себя  и  попросил  картошки.  Потом  у  меня  левая  ножка
отнималась.  Отошла.  Болел  скарлатиной,  дифтеритом, корью, коклюшем  и  т. д.,  но  выжил.
К  концу  войны  мы  с  матерью  жили  на  окраине  СвЕрдловска.  Она  всё  в  руднике.  Жили  в  двухэтажной 
деревяшке  в  коммуналке.  С  едой  плохо – война.  Она  мне  отобьёт  вечером  страшно  просолевшую  воблу,
шкуру  сдерёт,  а  я  утром  встану  и  вымачиваю  её  куски  в  трёх  вёдрах  воды,  чтобы  соль  ушла.  Немного  пожую,  есть  охота.  Мать  вечером  придёт  с  неё  супчик  сварит  с  картошкой  и  немного  хлебушка  принесёт.
Сосед  по  коммуналке  дед  Егор.  Большой  труженик.  Весь  день  на  работе,  а  вечером  посуду  всем  соседям  в  округе  лудит.  С   ним  жила  дочь,  Татьяна  и  её  дети:  Славка(Слива)  и  Галька,  моя  подруга  и  погодка.
У  Татьяны  мужа  на  фронте  грохнули.  Вот  Егор 
из  кожи  и  лез.  Слива  сопливый  в  школе  начал 
уже  учится,  но  был  слегка  бестолков.  Егор  бывало  возьмёт  букварь  и  поставит  Сливу  между  колен.
Читай  мол.  Слива  читает:"З а е а ц",  ну :"Кролик!".  Дальше:"М е я с о",  ну:"Говядина!".  Егор  только  руками  по  коленям.  Раз  вечером  пришёл  с  работы 
на  столе  почищенные  сыроежки.  Взял  кусочек  хлеба 
и  съел  полтарелки:"Танька,  грибы  то  не  усолели!".  А  Танька  говорит,  что  она  их  только  ещё  почистила  для  засола.
Как  то  вечером  Егор  зашёл  к  нам  соли  попросить.  Мать  ещё  не  пришла  с  работы   и  я  сказал  ему  взять соль  на  полке.  Тут  входит  мать, поздоровкались.  Мать  сняла  одёжку,  засунула  шаль  в  рукав  и  повесила  на  гвоздь  в  стене.  Потом  скинула  подшитые  валенки  одела  самодельные  шлёпки.  Села  вдоль  стола,  положила  правую  руку  на  стол,  вытянула  ноги  и  говорит:"Посижу  пару  минут."  Егор  покачал  головой:
"Я  и  лошадь, я  и  бык,  я  и  баба  и  мужик!   Смотри,  Маруся,  совсем  надорвёшься!"  Как  в  воду  глядел.  Моя  мать  всю  жизнь  страдала  от  ревматизма  и  силикоза.   Раз  Егор  пришёл  и  сильно  матом  ругался,:" Танька,  слышь,  Совецка  власть  баб  от  кухни  раскрепостила!  Как  бы  я  хотел  тебя  счас    на  кухне  закрепостить!" А  по  вечерам,  мы    маленькими  ножечками,  Егор  наделал  из  обломков  ножовок,  резали  картошку  и  жарили  на  чугунине  плиты.  Очень  вкусно!
А  потом  была  Победа!
Не  было  ни  одной  части  в  стране,  которая  бы  не  садила  в  небо  из  всех  огневых  средств.  Почти  все  ревели  и  никто  не  стеснялся.