В закромах

В закромах обветшалой памяти
я ищу сокровенный смысл.
На стене неслучайно замерли
ходики.  Всюду – синяя высь.
В окно  луч – прям и отчаян –
пробивается с криками чаек.
Радиола шепчет музыкой и гремит о сборе урожая.
Кошка рожает –
пацаны сказали: здесь, за сараем.
Бежим смотреть – полный экстаз. 
А кошка уже не рожает –
спряталась подальше от  дурных глаз.

В закромах сокровенной памяти
я ищу обветшалый смысл.
Мне пятнадцать. Беседа с мамою
о различиях двух полов.
Полный абзац! Опоздала  на тысячу чисел.
Радиола шепчет музыкой и гремит катарсисом колоколов.
За окном – весенние грозы.
На окне – слезы.
Моя девочка пока не рожает –
это точно. Мы сегодня идем в кино.
Мама девочки знает – не возражает.
Моя мама не знает. Отцу – все равно.

В закромах сокровенного смысла
я ищу обветшалую память,
находя только выси и числа,
и часы, ход которых замер,
получив отсрочку,
 чтобы  вновь с заведенным боем
оторваться от мертвой точки
и позвать меня за собою…
И позвать меня в даль, такую,
из которой уже не слышно
радиолы, что саксом дует,
мамы, родины, Харри Кришны,
первой девочки, первой дочки,
третьей встречной, седьмого друга…
Только зуммер
 - тире да точка –
говорит, что теперь я умер…

В закромах обветшалого смысла
сокровенная память лучше,
потому что – зачем нам числа,
если жизнь ничему не учит?
Если смысл настолько вечен,
что вторичен, едва родившись.
Пьянство – гадость и портит печень – 
кто не знает, в соплю напившись?
Сокровенная память – это
то, что так и не смог постигнуть:
крики чаек на нитке света,
и окно со слезами ливня.