Феодосия 1919. Вход в AIDs. 1. 2

    Феодосия 1919 - вход в AIDs
 
  часть I - триколор
   (продолжение)

   Собственно Маей её звали только избранные. Только смешные поэты-интеллектуалы, видевшие в её облике роковое предзнаменование в своей судьбе. Но поэты - это особая каста, способная воссоздать из пепла птицу Феникс, разглядеть невидимый мир и дать ему право на жизнь.

   Ещё до войны, только-только вступив в мир больших и умных людей Мари Кювилье, попала к русским коробейникам идеи возрождения Ренессанса на полях самой духовно чистой и светлой нации в Европе. Её французскую кровь возбудило это русское начало.

   От своего холодного норманнского Мон-Сен-Мишель Мари унаследовала тягу к божественному единению человека и верховных сущностей, которые ей всегда казались развоплощенными белокрылыми чайками, не касаясь земли скользящими по древним каменным мостовым. Белые одеяния монахов её родины, которые были единственным рождественским праздником в детской, мало украшенной радостями жизни, незаконнорожденной дочери француженки и русского офицера, который так и не смог забрать с чужбины вторую, невенчанную жену в далёкую невозможную для его девочки Россию. Почему-то всегда страна отца ассоциировалась со слезами матери и дуальностью: J'aime и jamais - люблю и никогда.

   Однако, Россия всё ж таки возникла в её судьбе, причем совершенно неожиданно и закружила в хороводе свободы и необузданности: желания любви, перемен, познания своей женской сущности в этом бурном водовороте страстей и вседозволенности. Строгие нравы Каролингов с их Храмом Подземной Богородице сменились позолотой куполов иноверия, где Бог был как-то по-домашнему нестрог к чадам: "гром не грянет - мужик не перекрестится".

   Мари была далека от сего Бога, как от родного отца признаком незаконнорожденности. Но это мало угнетало. Казалось на руинах беспечной доморощенной веры, начинает просыпаться и приходить в сознание настоящее Божество земли русской. И чтобы не ощущать себя полукровкой в российской семье, девушка опрометчиво бросилась в объятья первого русского, проявившего к ней интерес - такого же искателя единения с духовным правом выбора не по фальшивым устоявшимся светским традициям, а по зову человеческого естества.

   Сережа Шервинский казался ей самым значительным приобретением в жизни: на двоих им было почти тридцать пять - больше чем Христу, а ей - столько же сколько Деве. Радость от наполнения новой сущностью, казалась приобщением к библейским тайнам, за которые непослушные дети Бога были изгнаны из святого места. Но она уже была изгнана, точнее не принята в этот мир на равных со всеми его детьми, мать так и осталась для своих родственников величайшей грешницей и её грехом была вот эта - в пене морской причащающая свою плоть древним Понтом.

   Серж научил её понимать чуждую культуру с какими-то другими темными и светлыми силами. Память хранила скальные берега Нормандии с похожими на них как близнецы и братья стенами храмов и городских улиц, однако французские побережья ни в какое сравнение не шли с безудержными просторами русских полей. И нечисть здесь у славян была совсем другой. Она не таилась за непроницаемо-громоздкими древними стенами гротов и туманами северного моря, она просто материализовалась в любом удобном для неё месте из ничего, как Див, глашатай земли русской - с предупреждением "иду на вы".

   Мари полюбила эту перекличку: с одной стороны, языков её Nord моря, в молоке туманов; со второй - этого моря - в седине северного средиземноморья, там - в дымчатом камне родного берега Норманов - и в этом рассыпанном в гальку, ворочающем валуны, только-только проклёвывающемся исконным русским чувством ностальгии ко всему близкому душе, вплоть до этого черноморского побережья. Побережья черных вод, черного бога, в отличие от его северного собрата. Белого.

(продолжение следует)