Три стихотворения

ТРИ   СТИХОТВОРЕНИЯ








SUMMA  MONUMENTORUM





Столбом  бы  стать,  как медь,  и  никуда  не  деться,
Пусть  воет  надо  мной  зубатый волк  Могут –
на  волчью сыть  ему,  как  зрю,  не  наглядеться,
хоть  волкодлаки  днесь  вселенну  стерегут.

Нет,  весь я не  помру, в  каком  бы граде-веси
меня б не  вешали  вниз  головой  -
что  б ни навесили,  пускай  их  куролесят
над  неисследною  изнанкой  мировой.

Я  долго  буду  тем,  кто  не  изгладил  тему.
Шумит-гудит-волну-   народная толпа.
В  ней каждый носим  знак  на  каждом на  ногте  мы
и  вместе – армия,  котора   chant  trop  pas.

Я  сам  на  Пинде псарь. 
-   О,  где  же  вы,  собаки ?
-   Да  на бегах  летим  превыше  аонид,
и  друг  степей  бишкек  нам  заливает  баки,
и  срочно  шлет  послов  седмиголовый  МИД.

Но  в  сей  жестяный  век  любезен  хоть  кому-то
с  итифаллической  клюкою  старикан,
стучащий  о  пол  весть,  что  где-то там  во Тмуто-
ракани  бытия  завелся  таракан  ?

Лишь  тот  есть  существо,  лишенное  от детства,
в  опорожненный  мной  попавшее  стопарь.
Так  стой  же,  столб, сколь  ни  гудит  вселенско  бедство,
И  роет  под окном торжественный  копарь.


1996-2015









ДВЕ  ТЕМЫ  ДВУХ


Писать  в  стихах  о  музыкальных  темах
банальнее, чем  спорить  о  системах
обществополитических – оно
как  бы  глядеть  весь  век  в  одно  окно.
А  то,   о  чем  я  здесь,  прошло давно.
О  ком  все  это ?
Да  не  все ль  равно.
Так  есть и  будет -  с  ним, с  тобой,  со  мною,
конечно, с нею,  и никто  виною,
что  крутят  всем  единое  кино.

И  все  же,  все  же…
Нет,  не  надо…

Но…

«Но все,  что было мною,  в  ней  казалось
моей  изнанкой,  всякий  миг,  вся  малость…» -
он  понял  это  только  через  год.
Сказать  «она не  та,  и  я  не  тот»  -
такая  ж  ложь,  как  и  сказать  иное,
такое  же,  без  смысла,  ледяное.
А  суть  вся в том, что  эту, или  ту,
или  все вместе  -  всякую  черту
внутри  и  вне  обратно  истицало
овалом  обрамленное  зерцало,
в  котором некто,  стоя  на  посту
изнанки  выдавал  за  отраженья.

Платить  за все ценою отверженья
Всего  себя  -
Вот  был  его удел.
Он прежде  полагал,  что всех-то  дел –
кровать  и  стол,  и  более  не надо
вещей  для  дома, дыма  и  тепла.

Но было  все не так:
гнездо  для  женщин
не  более,  чем  сноп, коль  не увенчан
искусственным  позлатием крыла –
ведь  лишь  тогда  жена  и весела.

Ему  все  мелочь…  Пыль,  а  не  окрада…
А  для  нее  и  цвет носков  преграда, 
которая  была,  казалось  рада
их  разделить и  бросить в два  угла
квадратной  комнаты,  когда  тела
тянулись  в  темноте,  ища  друг  друга
по  кругу  рук, по  замкнутому  кругу…
Вот  потому  и  содроганья  тел
в ночи,  под лампой  им  напоминали
о  теме  отражения  в  финале.

Он   помнил,  как  тяжелый  жук  летел
под  крышу их,  как бы  на  голос  тел,
туда,  как он  писал  чрез  время,  «где  мы,
как  два  листа  тетради,  спали…».
Тема
Слиянья  рук,  варьируясь,  звала
туда, где  ночь, безлика  и  бела.
Не  странницей  бродила  за  порогом.
но  стремницей  в  унынии  нестрогом,
весьма  имевшей  странные  дела
помимо  этих  двух,  двоих…
Причина
премены  лика  страсти  на личину
страстей  по  поводу  всегда  одна.
хоть  и неуловимая она.

Он     помнил:  все  давным- давно  казалось
умершим деревом, на  коем  жалость
вьет  гнезда  новые…
Он  понимал
и  то,  что  не  имеет  права  боле
ее  морочить  выдуманной  болью,
и  то,  что  каждый безконечно  мал
пред  волею  несущего  неволю
не  сущего,  сверхмножества,  тьмы  тем…
Оно-то  вот и  мнет начала  тем
всей безымянной  хотью волн, и это
посмертьем  подуяви-полусвета
казалось  -  лишь казалось -  но  тому,
тому  Оно  вверяло  ону  тьму
явь тем  и  тел.

Вставая  спозаранку,
они  касались  ветра,  как  подранка,
и  думали :   “Как  счастливы  же  мы…»
И  окна  нараспашку  открывали,
и  старый  стол  неспешно  накрывали,
и  ничего  вокруг  не  понимали.

Он  долго  помнил:
Сад,  весна,  холмы.
А  в  теме  света длилась  тема тьмы.
Как  с  ними  быть, не  научились  мы.


2015( 1978)




+   +   +



Толпой  прохожею истолчен,
Подземной  выточен  рекой,
На паперти  сей лупень  волчий
Стоит  с протянутой  рукой.

Кто  ослепил его ?
Чья сила,
Свет  очию его  отъяв.
Кроя,  крошила  и  месила
С  его  рудой  весь ил канав ?

Сей  род есть  склеп.
В  сем склепе  слеплен
И  велелепен  труп залит.
Но где  исплывт и кеи зацеплен –
Юрод и  слеп определит.

Он  сам  и слеп,  и  нищ, как  пища,
Единая  на  семь  потреб.
От  бывшего  -  лишь  голенища.
В  грядущем  -  спирт,  и  дух, и  хлнб.

И  он стоит, и  меркнет  паперть,
Под  ним,
Но,  все  и  вся  паля,
Под  бельмами  пылает,  заперт,
Огнь  безконечного  нуля,

Когда,  неузнанный,  бездомный,
Но,  всею властью  наделен,
Вот  под  вот этой  песней  темной
Приподымает  веки  он.


1996  -  2015