Смех издалека. Ницше - одним файлом

предложение помощи •  проводник навсегда •  дела и слова •  единственное оправдание •  два вопроса •  искусство спрашивать •  тайное желание •  передышка •  возвращение Заратустры •  слишком рано •  конец пути •  лучший дом •  оглянись! •  великая мысль •  случай на дороге •  время заката •  шарманка •  танцевать на горе •  закат Заратустры •  американцы •  огорчение Заратустры •  праздник •  в компании зверей •  поздним вечером •  пояснение посредством сравнения •  способы выразить свое почтение •  сила духа •  шутка •  на лугу •  о листьях •  слова бесполезны •  смех издалека •  остановка в пути •  вопрос об островах •  неожиданный обмен

=================================================

ПРЕДЛОЖЕНИЕ ПОМОЩИ

     Я был среди тех, кто слушал Заратустру на площади, и я помогал ему нести труп канатного плясуна. «Кто этот человек? – спросил я Заратустру. – Почему ты так заботишься о его останках?» – «Это мой собрат по профессии, – сказал Заратустра. – Когда-то я тоже ходил по канату. Непростое занятие, по-правде говоря». – «Поэтому ты его бросил?» – спросил я. – «Нет, это оно сбросило меня, – сказал Заратустра. – Я разбился на ярмарке – в точности как этот канатоходец. И сейчас мне кажется, что я несу труп самого себя». Странно было это услышать. Дрожь пробрала меня, и я чуть было не выпустил ноги трупа. Но, собравшись с духом, продолжал нести холодеющее тело. Когда мы вышли из городских ворот, солнце уже садилось. «Почему бы нам не нанять повозку и не отвезти тело на кладбище?» – спросил я. – «Для такого, как он, любое кладбище будет неподходящим, – сказал Заратустра. – Но ты ничем мне не обязан. Ты можешь оставить нас здесь и вернуться. Ты ведь просто случайный зритель». – «Ну нет, – сказал я. – Донесем его вон до того леска и там закопаем». – «Только не ошибись, когда будешь закапывать, – сказал Заратустра, – и не закопай вместо него меня».

ПРОВОДНИК НАВСЕГДА

      – Я давно собирался уйти из этого города, – сказал я, – но мне хотелось найти попутчика. Не было у меня такой беззаветной веры в свой идеал, чтобы странствовать одному. Сколько раз выходил я за городские ворота – и всегда возвращался. Я привык к книгам, газетам, кино, айфону, компьютеру, магазинам, офисам, ресторанам. Я привык по утрам искать, где бы припарковаться, а ночью – чем себя усыпить. Но с юности мне грезилась какая-то другая жизнь. Вот только я не мог объяснить себе, что она собой представляет.
      – А теперь ты знаешь, куда идешь? – спросил Заратустра.
      – Я знаю только, что иду вместе с Заратустрой, и мне этого достаточно.
      – Но что будет, если однажды ты проснешься, и меня не будет рядом с тобой?
      – Как же ты оставишь меня? Ведь мы убили канатного плясуна.
      – Что ты говоришь?! – вскричал Заратустра.
      – Он был еще жив, когда мы его несли, – сказал я. – И он еще дышал, когда мы его закопали.
      – Ты в этом уверен? – спросил Заратустра.
      – Еще бы, – сказал я. – Теперь мы связаны прочнее, чем кандалами. Ты не можешь меня бросить. Теперь ты мой проводник навсегда.
      – И тебе неважно, куда я тебя веду? – спросил Заратустра.
      – Представь себе, да, – ответил я.
    

ДЕЛА И СЛОВА

     Мы прошли мимо больного, и Заратустра плюнул на его носилки.
     – Не нравятся мне люди, которые плюются, и особенно плюющие на больных, – сказал я.
     Мы прошли мимо старика, и Заратустра посмеялся ему в лицо.
     – Не нравятся мне люди, смеющиеся над другими людьми, особенно – над стариками, – сказал я.
     Мы прошли мимо покойника, и Заратустра пнул его ногой.
     – Не нравятся мне люди, пинающие других людей, особенно, если эти другие мертвы, – сказал я.
     – Ты много сегодня говоришь, – сказал Заратустра, – но за весь день не сделал ничего хорошего. Смотри, как бы тебе не отстать. Я уже с трудом разбираю твои слова.

–––––––––––––––––
      «Повстречается ли им больной, или старик, или мертвец – и тотчас говорят они: “Жизнь опровергнута!”» – Ф. Ницше. «Так говорил Заратустра // О проповедниках смерти».


ЕДИНСТВЕННОЕ ОПРАВДАНИЕ

     Из открытых дверей церкви доносились звуки органа.
     – Это Бах! – сказал я. – Зайдем и послушаем.
     – Ну уж нет, – сказал Заратустра. – Когда-то я слушал его музыку каждый день. В то время я любил музыку и не любил жизнь. Но теперь все изменилось: жизнь я люблю больше музыки. А музыку не люблю вовсе. Уйдем отсюда. Где слушают Баха, там любят смерть. Бах – предатель своего имени. Единственное извинение для него – то, что музыка всегда говорит о смерти.
     – Даже музыка Пуленка? – недоверчиво спросил я.
     – Уж поверь мне, старому меломану, – сказал Заратустра и, схватив за локоть, потащил меня прочь.


ДВА ВОПРОСА

     – Друзья ли мы, Заратустра? – спросил я.
     – Что претерпел я от тебя, чтобы ты стал моим другом? – сказал он.
     Я посмотрел ему в лицо – он не улыбался.


ИСКУССТВО СПРАШИВАТЬ

     – Есть ли у человечества другая цель, кроме той, чтобы создать человека? – спросил меня Заратустра.
     – Но разве человечество не состоит из людей? – в свою очередь спросил я.
     – Мой вопрос был риторическим, – сказал Заратустра. – Подозреваю, что и твой – тоже. Но при этом мой вопрос гораздо интереснее твоего. Ты еще не научился задавать вопросы.
     – Что же нужно сделать для этого? – спросил я.
     – Перестать интересоваться ответами, – сказал Заратустра.
     – То есть… – начал я, но Заратустра остановил меня, приложив палец к губам.


ТАЙНОЕ ЖЕЛАНИЕ

     – Теперь, когда мы укрепились душой и телом, – сказал я, – почему бы нам не войти в этот город? Я вижу: ворота открыты, прохожие кажутся дружелюбными…
     – А что мы там будем делать? – спросил Заратустра. – Чего нам здесь не хватает?
     – Бабенок, – сказал я. – Молодых и не очень молодых, неважно.
     – Ты угадал и мое желание! – воскликнул Заратустра и добавил: – Кроме этого, у меня есть другое желание. Попробуй угадать и его.
     – Ты хочешь купить плетку? – спросил я, вспомнив одну из его притч.
     – Дьявол! – выругался Заратустра. – Когда же кто-нибудь прочтет эту притчу внимательно? О плетке там говорит старуха. Это ее истина, не моя.
     – Да, конечно, конечно, – говорил я, потихоньку подталкивая его к воротам.


ПЕРЕДЫШКА

     – Заратустра, – обратился я к своему спутнику, – ты подарил мне цель, ты сделал мою жизнь осмысленной. Теперь я знаю: мы здесь для того, чтобы на земле родился сверхчеловек. Но скажи, чем он будет заниматься? Мы уйдем, и земля будет принадлежать ему. Что же он с ней сделает? И в чем будет цель его жизни?
     – Ты не понял самого главного! – огорчился Заратустра. – Столько дней мы странствуем и беседуем, а ты еще не уяснил, в чем особенность сверхчеловека, в чем главная его добродетель.
     – В чем же она, Заратустра? – спросил я, с нетерпением ожидая ответа.
     – В том, что сверхчеловеку не нужна цель и не нужен смысл. Он живет по ту сторону всякого целе- и смыслополагания. Тем-то он и отличается от нас, высших людей, – нам все еще нужна цель, чтобы выносить эту жизнь. Но сверхчеловек будет лишен и этого недостатка.
     – Вот как, – сказал я. – А почему бы нам самим не попробовать жить таким способом? Давай представим, что нам не нужно никакой цели, забудем о смысле нашего странствия и всей нашей жизни. Что, если у нас получится…
     – О простодушный! – воскликнул со смехом Заратустра. – Если бы ты действительно мог подумать такое, эта мысль расплющила бы тебя, как пресс, который превращает старые автомобили в брикеты. Многое еще времени должно пройти, прежде чем появится сверхчеловек, способный вынести эту мысль. И все, что мы можем, это лишь попытаться приблизить день его появления.
     Мы сидели в кабачке под названием «Пеструшка». Заратустра к тому времени уже порядочно нагрузился. Я тоже выпил не меньше пяти кружек пива. И собирался выпить еще столько же. В нашем путешествии мне больше всего нравились такие вот передышки и то, что, по мере продвижения, они случались все чаще и чаще.

2

ВОЗВРАЩЕНИЕ ЗАРАТУСТРЫ

     Заратустра сказал, что ему нужно отлучиться по делам. Он ушел и не возвращался три года. Все это время я ждал его в трактире «Пеструшка». Он не сказал, когда вернется. Прошло время, и мое ожидание стало отдавать горечью, и тогда я припомнил, что Заратустра не сказал, вернется ли он вообще. Он ушел, предупредив, что уходит, и не обещал вернуться. А я не спросил его об этом. Я не спросил его, сколько времени нужно ждать и нужно ли ждать вообще. Три года тянулось мое ожидание. За это время я познакомился со всеми постоянными посетителями трактира и со всеми проезжими. Иногда мне казалось, что в каком-то из проезжающих я узнаю Заратустру. Но всякий раз я обманывался. И вот, когда уже терпение мое было на исходе, Заратустра вернулся. Я сразу узнал его – облик его почти не изменился. Он обратился ко мне так, как будто никуда и не уходил. Но, с другой стороны, он дал мне понять, что помнит, как долго отсутствовал. «Пиво здесь по-прежнему отличное?» – спросил он меня. Я кивнул. Язык не повиновался мне. И я не хотел, чтобы Заратустра это заметил.


СЛИШКОМ РАНО

     Заратустра решил, что он должен ходить нагим. «Красивое тело убеждает сильнее самых прекрасных речей», – объяснил он. Великого труда стоило мне отговорить его от этой затеи. «Ты убедишь только тех, кто больше доверяет своим глазам, чем ушам, – сказал я. – Но где ты найдешь таких людей? А главное, где ты найдешь такие глаза, которые бы видели красоту?» – «Я пришел слишком рано, – сказал Заратустра. – Я всегда прихожу слишком рано. Как ни приду – слишком рано. Мне это надоело. Но я не хочу ждать – боюсь, что когда-нибудь услышу: “Ты пришел слишком поздно”».

––––––––––––––––
      «Нагими хотел бы я видеть их: ибо только красота должна проповедовать покаяние». – Ф. Ницше. Так говорил Заратустра // «О священниках».


КОНЕЦ ПУТИ

     – Ты рассказывал как-то о блаженных островах, – сказал я Заратустре. – Почему бы нам не направиться туда? Не пора ли сделать перерыв в наших странствиях, а может быть, и совсем закончить их?
     – Ты хочешь закончить свой путь на блаженных островах? – спросил Заратустра. – Но ты закончишь его там, куда он тебя приведет. Не в нашей воле выбирать себе путь и конец своего пути. И потом – что такое воля? Обман… может быть, чуть-чуть сложнее других обманов.


ЛУЧШИЙ ДОМ

     – Напрасно я увязался за тобой, Заратустра, – сказал я. – Лучше бы я оставался дома. С какой тоской вспоминаю я свои книжные шкафы, рояль, ноты, диски, собрание картин…
     – А не вспоминаешь ли ты летние вечера и летние закаты? – спросил Заратустра. – И то странное томление, когда все окружающее делается несущественным? И странное желание оказаться там, куда падает солнце?
     – Да, – сказал я, – это я тоже припоминаю.
     – Тогда прекрати ныть, – сказал Заратустра. – Человек – существо томящееся на любом месте. Поэтому странствие для него – лучший дом.


ОГЛЯНИСЬ!

     Заратустра любил рассказывать притчи и анекдоты. Но все притчи его были о животных и птицах, и анекдоты его тоже походили на басни, потому что их населяла разная живность – жуки, змеи, млекопитающие – все что угодно, кроме человека.
     – Почему ты никогда не говоришь о людях? – спросил я Заратустру. – Ты, хвалитель честности и прямоты, почему ты не говоришь о людях прямо, а пользуешься обиняками?
     – По-твоему, животные – это обиняки человека? – сказал Заратустра. – Напротив, это люди – обиняки животных: некоторые – обиняки зверей, некоторые – птиц и рыб, а есть и такие, которые обиняки червей и личинок.
     – Да черт с ними, личинками и червями! – воскликнул я. – Мне скучно в твоем террариуме. Как будто мы не в «Пеструшке», а в Парке юрского периода!
     – Так оно и есть, – сказал Заратустра. – Оглянись!
     И я оглянулся...

3

ВЕЛИКАЯ МЫСЛЬ

     Весь день Заратустра был задумчив. Мне это даже нравилось, потому что я устал от его речей. Но к вечеру его молчаливость стала меня тревожить.
     – О чем ты думаешь? – спросил я. – Солнце уже садится, а ты еще не сказал ничего нового и вообще мало чего сказал.
     – Пришло время для моей самой тяжелой мысли, – сказал Заратустра. – Но я не могу еще выговорить ее.
     – Попробуем сделать это вместе, – предложил я. – Разделим тяжесть на двоих.
     Заратустра печально улыбнулся.
     – Эту тяжесть невозможно разделить, – сказал он. – Я должен выговорить эту мысль сам. А все остальные будут нести ее по одиночке.
     – Ничего не изменилось, – сказал я. – Ты по-прежнему – адвокат всех одиноких,
     – Не всех, – сказал Заратустра. – Есть такие одинокие, которые хуже толпы. Но моя великая мысль отделит их от подлинно одиноких. Только те и выживут, кто по-настоящему одинок.
     – Выскажи наконец эту мысль, – поторопил я его, – и пойдем ужинать. Прислушайся, какие запахи доносятся из трактира!
     – Слишком тонкое у тебя обоняние, – сказал Заратустра. – Как бы не оказаться тебе среди тех, кого раздавит моя великая мысль.
     – Ну хорошо, – сказал я. – Достаточно и того, что ты заговорил. А мысль пусть подождет.
     И, подхватив Заратустру под руку, я повел его к «Пеструшке».


СЛУЧАЙ НА ДОРОГЕ

     Однажды я внезапно почувствовал усталость и опустился на дорогу. Я сидел в пыли, а Заратустра прохаживался вокруг меня. Наконец он сказал:
     – Если бы в руке у меня была крепкая палка, ударил бы я тебя этой палкой, чтобы выбить из тебя твою лень. Но нет у меня палки, а пинать тебя ногой – значит унижать мою ногу. Поэтому оставайся там, где сидишь, а я пойду дальше. Если силы вернуться к тебе – ты знаешь где меня искать.
     И он ушел. Усталость моя была так велика, что я не мог даже помахать ему на прощание.
     Дальше и дальше уходил Заратустра, и когда он совсем скрылся из виду, меня охватил смех. Долго смеялся я, удивляясь, откуда у меня берутся силы для смеха. А потом вскочил и быстро зашагал по дороге. Заратустра всегда ходил быстрее меня, но я знал, что к вечеру догоню его.


ВРЕМЯ ЗАКАТА

     Когда я нагнал Заратустру, солнце уже касалось вершин холмов. Заратустра стоял посередине дороги и смотрел на закат.
     – Всего прекраснее мир в час заката, – сказал он, не оборачиваясь.
     – Ну да! – сказал я, с трудом удерживаясь от смеха.


ШАРМАНКА

     На одной из улиц старого города нам встретился шарманщик. Заратустра остановился, чтобы послушать его игру. Слушал он долго, а потом предложил шарманщику продать шарманку за деньги, которых тому хватило бы, чтобы безбедно жить до конца своих лет.
     – Зачем тебе эта механическая музыка? – спросил я. – Что в ней хорошего?
     – Хорошо в ней то, что я часто слушал ее в молодости. И я хочу повсюду носить с собой свою молодость: не для того, чтобы оставаться молодым, – ведь молодость моя больше походила на старость, – а для того, чтобы помнить, какой опасности я избежал, и какая удача для меня и тебя в том, что я повзрослел.


ТАНЦЕВАТЬ НА ГОРЕ

     – Недостаточно холоден ты для меня, – сказал Заратустра. – И горяч недостаточно. На ощупь ты – как выдернутая только что морковь. Если омыть тебя в холодной воде, может быть, ты и станешь приятнее на вкус и на ощупь. Но нет у меня досуга, чтобы искать холодный источник.
     – Как же ты до сих пор выносил меня? – спросил я.
     – Я упражнялся в терпении, – сказал Заратустра. – Я хотел написать об осле, верблюде и духе тяжести. И я написал о них. Теперь хочу я написать Танцевальную песнь.
     – Можно, я станцую перед тобой? – попросил я. – Что, если тебе понравится мой танец…
     – Я знаю, что не понравится. Кто видел когда-нибудь танцующую морковь?
     – А кто видел когда-нибудь танцующего Заратустру?
     Мои слова поразили Заратустру в самое сердце. Взгляд его потух, и он опустил голову.
     – Нам нужно больше доверять друг другу, – сказал я. – Будем верить в свои способности. Вера движет горами.
     – Но движет ли она ногами танцующего? – спросил Заратустра. – Прости меня. Иногда я делаюсь чересчур самонадеянным. И воображаю себя на вершине горы.
     – Может быть, когда-нибудь мы там и окажемся, – сказал я.
     – Ты в это веришь? – спросил Заратустра.
     – Нам удалось выйти из города – почему бы не удалось и взойти на гору? – сказал я, сам не очень понимая, что хочу сказать. Заратустру мои слова обрадовали. Он повернулся, словно волчок, на одной ноге.
     – Это еще не танец, – сказал он. – Но у нас уйма времени – и для того, чтобы подняться на гору, и для того, чтобы научиться танцевать.
     – Ты это сказал, Заратустра! – улыбнулся я.
     – Да! И могу повторить это еще раз! На каждой горе оставим мы отпечаток своей ноги! И каждый танец впечатается в память нашей ноги! Мы облазим все горы и станцуем все танцы, даже те, которые еще не придуманы. И вот еще что – я слышу плеск холодного ручья! Поспешим!


ЗАКАТ ЗАРАТУСТРЫ

     Заратустра смотрел на закат, а я смотрел на Заратустру, и на глазах у меня наворачивались слезы. Вдруг Заратустра обернулся, и я увидел, что он улыбается.
     – Отгорят еще миллионы закатов, и вернется этот закат, – сказал он. – Утешительно думать об этом, не правда ли?
     Я зарыдал.


АМЕРИКАНЦЫ

    Мы сидели за столиком открытого кафе на площади то ли в Генуе, то ли в Риме.
     – Посмотри, – сказал Заратустра, – вот идет Хемингуэй.
     – Кто это? – спросил я.
     – Один старый знакомый. За ним – Уитмен.
     – А это кто?
     – Тоже старый знакомый. И вот еще один – Эмерсон.
     – По виду, все они – американцы.
     – Так и есть.
     – Может быть, они ищут тебя?
     – Вряд ли. Они слишком разные, чтобы искать одно и то же.
     – Но ведь ты знаком с каждым из них?
     – Это они думают, что знакомы со мной, – сказал Заратустра и закрыл лицо программой скачек.


ОГОРЧЕНИЕ ЗАРАТУСТРЫ

     – Много было тюрем на нашем пути, – сказал Заратустра. – Из некоторых мы сбежали, а некоторые обошли. Теперь мы – самые свободные на этой земле.
     – А наша привычка к странствиям? – сказал я. – Не ты ли говорил, что любая привычка – это тюрьма?
     – Ты все понимаешь слишком буквально, – огорчился Заратустра. – В твоем уме нет никакого люфта – все привинчено намертво. Боюсь, что ты буквально поймешь и то, что я сейчас сказал.

––––––––––––––––––––––
      «Ускользнул из всех тюрем (брак, должность, местность и т.д.)» – Ф. Ницше. Черновики и наброски. Осень 1884, 28 [32].


ПРАЗДНИК

     Люди в городе были нарядно одеты. Играла музыка. По улице мимо нас шла торжественная процессия.
     – Что они празднуют? – спросил я.
     – День независимости, благодарения, труда, матери, защитника, весны, солнцестояния, урожая, завершения, начала, воздвижения, разрушения, любви, гнева, верности, измены… У них всегда найдется что праздновать. Поистине, они ведут счастливую жизнь, – сказал Заратустра.
     – А есть ли у нас хоть какой-то повод для праздника? – спросил я.
     – Тебе тоже захотелось немножко счастья? – насмешливо сказал Заратустра. – Празднуют только те, кто обречен на труд. Праздные люди, вроде нас, трудятся ради будущего. В этом их счастье – сделать так, чтобы наступающее оправдало прошедшее.
     Едва он договорил, как к нему подбежала девушка, накинула на шею гирлянду цветов и поцеловала в щеку.
     – Похоже, настоящее высоко ценит твой труд ради будущего, – сказал я.
     – Что Заратустре до настоящего! – улыбнулся Заратустра и нежно коснулся пальцами своей щеки.


В КОМПАНИИ ЗВЕРЕЙ

     Стражники у ворот соглашались пропустить нас, но отказывались пропустить змею, орла и льва. «Диким зверям не место в городе», – говорили они.
      «Если им не место в городе, то и Заратустре там не место», – сказал рассерженный Заратустра. – «Может быть, – отвечали стражники. – Может быть, и Заратустре лучше не входить в город».
      «Как они боятся моих зверей!» – повернулся ко мне Заратустра. – «По-моему, они больше боятся тебя», – тихо прошептал я ему. – «Глупцы! – сказал Заратустра. – Орел легко перелетит через стену, а змея найдет какой-нибудь подземный ход». – «Ну а лев? – сказал я. – Льва придется оставить здесь?» – «Как бы не так! – воскликнул Заратустра. – Мой лев подобен орлу, и нет такой стены, через которую бы он не перепрыгнул».
     С этими словами он сел на льва и стукнул его пятками. Лев вместе с седоком перемахнул через стену. Стражники изумленно проводили их взглядом.
     Мы встретились вечером в таверне «Золотой лев». Заратустра сидел за столом в компании своих зверей. «Ты припозднился, – сказал он. – «Я шел за вами следом, – сказал я. – Обходил все трактиры. И везде мне говорили, что вы улизнули, не расплатившись». – «Да, мой лев способен и на это», – Заратустра потрепал льва по загривку. – «Но я отдал все свои деньги, расплачиваясь за вас!» – воскликнул я. – «У друзей все общее, – сказал Заратустра. – Не печалься. Теперь этот лев будет служить и тебе. Верно?» – Лев что-то проворчал. – «Он согласен, – перевел Заратустра. – Вперед! В самый лучший ресторан этого города! Если не ошибаюсь, он называется “Причал в открытом море”. Ты ведь не станешь отговариваться тем, что у тебя разыгралась морская болезнь?»

4 (?)

ПОЗДНИМ ВЕЧЕРОМ

     – Если не удалось наше путешествие, – сказал я, – значит ли это, что не удались и мы сами? И если мы не удались, то не было ли наше путешествие обречено на неудачу еще до того, как началось?
     – Пустые вопросы, – недовольно сказал Заратустра. – Ты все еще в ловушке старых противопоставлений – причина и следствие, основание и заключение… Забудь о них. Может быть, наши ноги были обречены на это путешествие, а путешествие – на неудачу. Но узнать это мы сумеем, только попытавшись пройти свой путь.
     – Значит, все, что нам остается, это попытки, авантюры? – спросил я.
     – Да. Само существование мира – попытка, не более, – сказал Заратустра. – А уж нам остаются только попытки попыток. Может быть, я напрасно ограничился в этой фразе двумя употреблениями слова «попытки». Может быть, его нужно употребить здесь десять раз или больше.
     – Это все равно что представлять нас тенями теней теней и так далее, – сказал я.
     – Мир и есть тень без предмета, который ее отбрасывает, – сказал Заратустра.
     – Тень, отбрасывающая другую тень? – уточнил я.
     – Не стоит искать последнего определения, – сказал Заратустра. – Нет последних вещей, и нет первых вещей. Нет последнего человека, и нет первого человека.
     – Раньше, мне кажется, ты говорил по-другому, – заметил я.
     – «Раньше» – это другое время. Когда оно вернется, я повторю это еще раз. Но сейчас я говорю: нет ни первых, ни последних. И вот этот стакан виски, который ты пьешь, – разве он первый или последний?
     – Стакан – точно нет, – сказал я, радуясь, что могу ответить с уверенностью.
     – Вот так и со всем остальным, – сказал Заратустра.
     Был уже поздний вечер, и трактирщик собирался запирать дверь.


ПОЯСНЕНИЕ ПОСРЕДСТВОМ СРАВНЕНИЯ

     – Я учу тому, – сказал Заратустра, – что прошлое не формирует будущее. Оно не накладывает на него своей печати, не пришпоривает его своими шпорами, не терзает его своей уздой. Прошлое не имеет к будущему никакого отношения.
     – Как же тогда они связаны? – спросил я.
     – Так же, как кадры на киноленте: они следуют друг за другом, но никакой кадр не является причиной другого кадра. В каком-то смысле они существуют одновременно.
     Мы сидели на первом ряду в старом кинотеатре и смотрели вестерн с Клинтом Иствудом.


СПОСОБЫ ВЫРАЗИТЬ СВОЕ ПОЧТЕНИЕ

     Человек, преградивший нам дорогу, поклонился и сказал:
     – Прости меня, Заратустра! Я остановил тебя, чтобы передать тебе приглашение от твоих поклонников. Они хотят, чтобы ты посетил их собрание и обратился к ним.
     Заратустра отстранил рукой говорившего и продолжил свой путь, ничего ему не сказав.
     – Почему ты не принял приглашения? – спросил я. – Разве не приятно видеть лица поклонников и слышать их хвалебные речи?
     – В наше время – нет, потому что они не умеют хвалить и поклоняться, – сказал Заратустра. – Сегодня самым верным поклонникам не достает тонкой почтительности. Их грубая похвала для меня хуже поношения.
     – Как же им следует выражать свое почтение? – спросил я.
     – Молча, если уж они не умеют говорить, – сказал Заратустра. – А еще лучше – повернувшись ко мне спиной.
     – Словно ты – божество, на которое запрещено смотреть! – воскликнул я.
     – Да. Такое выражение почтительности было бы для меня наименее оскорбительным, – сказал Заратустра.
     Я поглядел по сторонам. Все окна были закрыты ставнями. Заратустра размахнулся и сбил палкой верхушку чертополоха.

–––––––––––––––––
      «Никто уже не способен почитать…» – Ф. Ницше. «Так говорил Заратустра» // «Беседа с королями».
      «…Заратустра радовался словам его и их тонкой почтительности». – Ф. Ницше. «Так говорил Заратустра» // «Пиявка».


СИЛА ДУХА

     Мы распили бутылку мерло, и Заратустра неожиданно захмелел. Язык у него стал заплетаться, глаза – косить, и вскоре он свалился возле меня и захрапел.
     – Дух Франции победил Заратустру! – засмеялся я.
     – Не дух, и не Франции, – пробормотал, очнувшись, Заратустра. – Меня победила земля – та земля, которая не знает границ, – и он снова заснул.


ШУТКА

     – Все бесполезно, – сказал я. – Наше странствие бесполезно. Никогда нам не найти высшего человека. Высоких людей мы уже видели, а высший человек – это мираж, выдумка, призрак твоего воображения. Такой человек никогда не появится на этой земле или на какой-то другой планете. Никогда не появится человек, который сумел бы жить без цели и смысла, не нуждаясь в иллюзиях, – разве что он будет наполовину автоматом.
     – Случайно ты угадал будущее, – сказал Заратустра. – В разных странах уже работают над созданием «гумаников». Это будут человекообразные автоматы. В них воплотится моя мечта о сверхчеловеке.
     – Но разве автоматам не нужна будет программа, задающая правила поведения? И разве такая программа не сделает их большим подобием человека, чем ты рассчитываешь?
     – Программа – это совсем не то, что цель, – сказал Заратустра. – Я всегда говорил, что миром правит необходимость, и что эта необходимость делает излишними наши понятия воли и цели. То же произойдет и с гуманиками. Они не будут задаваться вопросом о конечной цели их существования. Они будут сверхавтоматами и сверхлюдьми.
     – Нельзя ли увидеть такого гуманика? – спросил я.
     – Он перед тобой, – сказал Заратустра. – Ты давно уже путешествуешь с копией Заратустры. А настоящий Заратустра отдыхает в своей пещере.
     – Но как же так… – растерянно начал я.
Заратустра громко рассмеялся и легонько ударил меня в живот.
     – Ага! – сказал он. – Ты поверил! Легковерие – врожденный недуг человечества. И ты до сих пор не избавился от него.
     Шутка не показалась мне смешной, и весь день я дулся на Заратустру. Того, впрочем, это нисколько не беспокоило. Он долго играл в кости в какой-то таверне, выиграл кучу денег и почти все роздал нищим, караулившим его у дверей.


НА ЛУГУ

     Мы свернули с дороги и оказались посреди коровьего стада. Тихо лежали коровы на траве и жевали. А иные стояли и жевали. И все они обмахивали себя хвостами.
     – Посмотри на них, – сказал Заратустра. – Они уже нашли свое счастье.
     – Но когда они вернутся в стойло, – сказал я. – Им захочется, чтобы кто-нибудь их подоил. Не бывает полного счастья на земле, да и неполного тоже. Поэтому давай поскорее выберемся из этого стада жующих и обмахивающихся. Не ты ли говорил, что есть другие звери, гордые и мудрые, не похожие на коров? Найдем этих зверей и научимся у них гордости и мудрости.
     – Но сначала я хочу представить себя коровой, – сказал Заратустра. Он лег на траву и закинул руки за голову. В это время солнце вышло из-за облако, и солнечный луч упал на лицо Заратустры.
     – Ох! – вскричал Заратустра. – Я чуть не ослеп. А может быть и ослеп? Кто это вокруг меня? Кто эти существа, похожие на коров?
     – Это и есть коровы, – сказал я. – Успокойся. Твои глаза видят все правильно.
     – Но если это коровы, то что мы делаем среди них? – воскликнул Заратустра. Он оглянулся по сторонам и побежал к ближайшей лесной опушке. Мне пришлось сильно постараться, чтобы его догнать. Ни одна корова не замычала нам вслед.


О ЛИСТЬЯХ

     В полдень мы сидели под деревом и слушали, как шелестят листья.
     – О чем они шепчутся, Заратустра? – спросил я.
     – Какая разница? – сказал он. – Оседлые души всегда найдут, о чем поболтать. Но слышал ли ты, чтобы шелестел листок, летящий по ветру?
     – Глубока твоя мысль, Заратустра! – воскликнул я. – И все же – да, я слышал, как говорит странствующий листок, – я слышал тебя, Заратустра!


СЛОВА БЕСПОЛЕЗНЫ

     – Заратустра, – сказал я, – беда в том, что ты странствовал и до того, как мы встретились. Ты прошел много дорог, побывал на многих вершинах, спускался в глубокие пропасти. И тому, кто хочет понять твои слова, нужно пройти теми же путями, побывать на тех же вершинах, спуститься в те же бездны. Без этого понять тебя невозможно.
     – В общем-то, ты прав, – сказал Заратустра. – Я как раз думал о том, что лучше учить тебя по-другому, – так, как это делают учителя дзена, – и он ударил меня палкой по спине.
     – Неужели ты хочешь научить меня дзенской мудрости? – спросил я, потирая ушибленное место.
     Заратустра ударил меня еще раз.


СМЕХ ИЗДАЛЕКА

     – Подожди меня, Заратустра! – крикнул я. – Я натер себе ноги. Долог наш путь, и мало на нем привалов. Устали ноги мои. И сон смыкает мои глаза.
     – Ха-ха-ха! – послышался издалека чей-то смех, и я не поручился бы, что это был смех Заратустры.


ОСТАНОВКА В ПУТИ

     – Куда ни посмотрю, везде я вижу неудачу, – сказал Заратустра. – Ничто здесь не удается – ни хорошее, ни плохое. Самое грустное, что не удаются здесь высшие люди.
     – А мы? – спросил я его. – Мы тоже не удались?
     – Кто бы мог подумать обратное? – сказал Заратустра. – Стоит только на нас посмотреть…
     Мы побывали во многих городах, миновали много долин, перешли через многие горы, но никогда еще я не видел Заратустру таким удрученным.
     – Похоже, змея заползла тебе в глотку, когда ты спал, – сказал я, надеясь его рассмешить.
     – Скорее уж, она проглотила меня, – сказал Заратустра. – Нечем дышать.
     Он остановился и оперся на свой посох, переводя дух.


ВОПРОС ОБ ОСТРОВАХ

     – Где же твои блаженные острова? – спросил я. – Мы идем так долго, а еще не дошли и до берега.
     – Не в том ли блаженство, чтобы стремиться к цели? – сказал Заратустра. – Я – тот, кто дает цель и блаженство. А островами и прочим пусть занимаются океанографы.
     – Это софистика! – возмутился я. – Ты увлек меня за собой обманом.
     – Для того, чтобы жить, нужно обманываться, – сказал Заратустра.
     – Но я жил и до тебя, – возразил я.
     – Ты уверен? – спросил Заратустра, и на миг мне показалось, что со мной говорит герой голливудского боевика.


НЕОЖИДАННЫЙ ОБМЕН

     Встретился нам торговец животными, и Заратустра выменял у него на своих зверей осла.
     – Что ты сделал? – удивился я. – Ты предал своих лучших друзей! Зачем нам осел? В нем – ни мудрости, ни гордости. Не похож он и на льва. Что ты задумал?
     – Я решил перестать думать, – сказал Заратустра. – Ты что-то говорил о дзенских монахах. Так вот: теперь я буду проповедовать дзен. Разве ты еще не понял, что мое учение, доведенное до логического конца, превращается в дзен? И разве мы к этому пределу не подошли?
     С этими словами Заратустра хлестнул осла плеткой, и осел закричал: И-А!