Siegfried Sassoon To Any Dead Officer

Как там на небесах? Я был бы знать не прочь, вечный ли день ты сыскал? или вечную ночь?
Как ты? Я вижу тебя - стоит глаза закрыть; слышу голос, готовый всякий раз подбодрить...
Как ты? Твоё лицо передо мной до сих пор, словно бы ты не ушёл в вечный ночной дозор.

К чёрту траншеи! Тебе был по душе покой; много бы ты отдал, чтоб воротиться домой;
много бы ты отдал, чтоб воротиться к друзьям... всё - позади, они могут не ждать телеграмм.
Зная, что обречён, ты отправлялся в бой; всякому - свой конец: в пулемётном аду был твой.

То, что ты был не жилец - я мог сказать наперёд:
выживают обычно те, кто того совершенно не ждёт,
ты же был жизнелюб, шутил, когда сверху падали бомбы,
говорил постоянно, что мол, это длится три года - слишком уж долго,
говорил, мол, пора наконец уже сдвинуть линию фронта...

Потому-то, узнав о том, что ты брошен ждать свою смерть,
я не верил, хотя и знал - так, конечно, оно и есть.
"ранен... без вести..." - пара слов, очень лёгких для тех, кто там не был,
а за ними - лишь боль от ран, да пустое серое небо,
да мольбы о глотке воды (слышу голос, он глух и стиснут)...
а потом - опускается ночь, и вставать - уже нету смысла.

Что ж, прощай, старый друг... Да Богу сказать не забудь, что политики наши клянутся с пути не свернуть
до тех пор, пока не разгромлен будет прусский народ... эй приятель, слышишь? Да, пусть прежде год или два пройдёт,
но у нас - огромный людской резерв...

Я смотрю пред собой во тьму,
я от слёз ослеп.