Уильям Шекспир. Сонеты. Перевод Натальи Ивановой

Литературное наследие Шекспира и спустя столетия притягивает, словно магнит. Каждое поколение находит в нём созвучное себе. Его гениальные сонеты по праву можно назвать квинтэссенцией любовной страсти. Их энергетика и сверхсмыслы так невероятно концентрированы, что каждый, соприкасаясь с этим чудом, ловит себя на мысли: «А ведь это написано обо мне!» Это и есть особенность литературы гениальной. Шедевры живописи время от времени проходят реставрацию. Специалисты скрупулёзно вычищают поздние напластования, дабы подлинный авторский слой донёс руку и замысел творца. В преддверии 450 – летия Шекспира у меня также возникло желание с благоговением прикоснуться к величайшему сокровищу мировой словесности.
Сличив уже имеющиеся варианты переводов с оригиналом, я не могла не заметить, что (при всех их несомненных достоинствах) там многого нет. В плане содержания – это атрибуты и реалии Англии рубежа 16 – 17 веков: многочисленные банковские, мореходные, юридические, мифологические, астрономические, астрологические и алхимические термины. В плане художественной формы – часто встречающиеся в подлинниках стилистические фигуры (параллелизмы, противопоставления, анафоры и т. д.); отголосок средневековья (Или первая ласточка литературы барокко?) – магия чисел; типичные для эпохи Возрождения аллюзии и образы античной литературы. А самое главное – я нигде не обнаружила переданным во всей полноте духа протестантской культуры - духовной опоры Британии той поры. Тема индивидуального противостояния (один на один) человека и Времени, человека и Смерти, человека и Страстей; воспевание свободной, мощной, сильной личности, имеющей право на счастье независимо от  предрассудков и общественного мнения – вот, на мой взгляд, соль и краеугольный камень всех 154 сонетов великого Шекспира.

1

Потомства ждём прекраснейших созданий,
Чтоб розам красоты не умирать.
Коль зрелой розы близко увяданье,
Наследник нежный пусть продолжит мать.

Ты обручён с собою, ясноглазый,
Для пламени сжигаешь сам себя.
Внимаешь ты лишь собственному гласу,
Себя, меж тем, ни капли не любя.

Изысканное украшенье мира,
Глашатай многоцветия весны!
Бутон стал саркофагом для кумира,
Скупец голодный зрит о хлебе сны.

Мир пощади! Не поглоти с могилой
Красу неизреченную, мой милый!

2

Коль сорок зим чело избороздят
И прелести лишит годов осада,
То юности изношенный наряд
Лохмотьями не околдует взгляда.

И если дерзко спросят: «Где ж краса?
Где дней счастливых пышное богатство?»
Ответ: «Ушли в запавшие глаза!»
Да будет осуждён как святотатство!

О, если б ты сказать достойно мог:
«Ребёнок мой – в нём расцветает радость,
Подводит он судьбы моей итог,
Оправдывает немощную старость!» -

Как вновь помолодеть, когда ты стар
И увидать в крови холодной - жар.

3

«Пора настала новый лик создать», -
У зеркала напомни отраженью;
Лишится благодати юной мать,
Когда ты не узнаешь обновленья.

Где та, чьё против пахоты твоей
Восстанет невозделанное лоно?
Чтоб не оставить вечности детей,
Гробница ль ты, нарцисс самовлюблённый?

Ты – зеркало для матери, в тебе
Её апреля прорастает семя.
Увидишь в детях, покорясь судьбе,
Назло морщинам, золотое время.

Не пожелаешь род продолжить свой -
Умрёшь один. И образ твой – с тобой.

4

Прелестный мот! Всё тратишь на себя,
Наследье красоты транжиришь праздно!
Краса – не дар, а займ под векселя,
Природою пренебрегать опасно:

Она щедра, но много ждёт взамен -
Не злоупотребляй обильем дара;
Ты ростовщик без прибыли. И тлен,
И нищета – скупцу в лохмотьях кара.

Так, заключая сделки сам с собой,
Ты сам собой обманут, драгоценный!
Не будет ли убыточен счёт твой,
Когда придёт пора уйти со сцены?

Твой мёртвый капитал – земли удел.
Наследник – продолжатель славных дел.

5

Часы  - те, что трудом неукротимо
Творили образ, приковавший взор, -
Лишат его красы неумолимо.
Тираны, чей бесстрастен приговор:

Ведут неутомимыми шагами
Цвет жизни на заклание зиме,
Чтобы укрыть, как саваном, снегами,
И лето погубить во льду и тьме.

Коль дух его не спас текучий пленный,
Что заточён среди стеклянных стен,
С красой уходит сила неизменно,
Ни памяти, ни жизни - только тлен.

Раз есть эссенция, зима – не в счёт:
Потерян вид, а суть цветов – живёт.



6

Пока зимы не умертвил кристалл
Твою красу, как ароматы лета,
Наполни квинтэссенцией фиал,
Доколь её не поглотила Лета.

Растить алмаз до тысячи карат –
Ни ростовщичество, ни вероломство.
Ты вправе повторить себя стократ,
Стократ благословив своё потомство.

Пускай цветёт и множится твой род,
Божественным чертам даря бессмертье!
Природы мудрой сонмище щедрот
Преодолеет пусть тысячелетья!

Не преврати же скупостью своей
В наследников кладбищенских червей.
7

Лишь юное светило на востоке
Явленьем осчастливит небеса,
В молитвенном и трепетном восторге
К нему стремятся жадные глаза.

А солнце поднимается к зениту,
Красавец лучезарный в цвете лет;
По-прежнему сердца ему открыты,
И, кажется, конца триумфу нет.

Когда же на убогой колеснице,
Как старец – в землю, солнце канет в ночь,
Брезгливо опускаются ресницы,
Предатели-глаза стремятся прочь.

Вступая в полдень, помни: только сыну
Ты будешь нужен в смертную годину.

8

Сам - музыка, что ж горек песни звук?
С отрадою не борется отрада.
Сам в песню превращаешь всё вокруг -
Ужель тебе услада - как досада?

Когда так оскорбляет, милый друг,
Тебя многоголосье струн звенящих,
То слышишь сквозь безбрачия недуг
Упрёки в одиночестве всё чаще.

И струны, где одна – другой супруг,
Семье подобно, дружной и счастливой,
Исторгнут в единенье дивный звук,
Что укорит тебя красноречиво.

О тщетном одиночестве без слов
Споёт тебе созвучье голосов.
9

Не из боязни ль вдовьих слёз потока
Ты бесприютен, одинок и сир?
Бездетным коль скончаешься до срока,
В надгробном плаче сотрясётся мир.

Он овдовеет! Вечно скорбь продлится:
Бесследно ты уйдёшь, оставив прах!
Тогда как заурядная вдовица
Супруга в детских сохранит очах.

Сокровища беспутного транжира,
Места меняя, не покинут свет.
Растрата красоты – ущерб для мира,
Увянет праздно молодости цвет.

И над чужой бедой теперь не плачь:
Ты сам себе – убийца и палач.

10

Презренный идол с сердцем ледяным!
Война с самим собой вдвойне постыдна.
Ты сколь угодно многими любим,
Но никого не любишь, очевидно.

Как самый изощрённый изувер,
Ты в саморазрушенье безрассуден.
Ты, прелести божественной пример,
Заботься о доверенном сосуде,

Перемени воззрения свои
И совершенство сохраняй усердно!
Иль ненависть достойнее любви?
Так поступи с собою милосердно!

Меня лишь ради в детях повторись!
О, красота! В потомках вечно длись!
11

Старея мерно, расцветёшь в ребёнке,
Отдав ему свою когда-то кровь.
И молодость твоя вскипит в потомке –
В него вдохнула жизнь твоя любовь.

И в этом – мудрость, рост, приумноженье,
Без этого – безумье, старость, тлен,
И времени земного прекращенье,
И гибель человеческих колен.

Все грубые и низкие уроды
Да сгинут, не оставив и следа!
Тебе вручила лучшее Природа –
Хвалу ей многократную воздай!

Тебя печатью сделала Природа,
И оттиски твои – бессмертье рода!

12

Когда часов удары я считаю
И вижу погруженье света в тьму,
И как фиалка вянет, созерцаю,
И на собольих кудрях – седину,

И вижу обнажённой и безлистной,
Ту рощу, что стада спасала в зной,
Снопы на дрогах зелени душистой
Под белой и колючей бородой,

Вопрос о красоте твоей терзает:
Ведь ты исчезнуть должен, как и все,
Все прелести собой пренебрегают,
Дав место новоявленной красе.

Серп времени не ведает пощад,
В предвечный час лишь дети защитят.

13

Пусть был бы ты сокровищем своим!
Но мимолётно время обладанья.
Готовься в путь, прекрасный пилигрим,
И подари другому обаянье,

Чтоб в вечности скрижали занести
Красу, что получил на миг в аренду.
И облик твой потомок воплотит,
Как феникс возрождённый из легенды.

Разумно ли великолепный дом
В упадок приводить, покуда молод?
Спаси его заботой и трудом –
Пускай идёт в атаку смертный  холод.

Ты нежности сыновней образец -
Твой сын да скажет гордо: «Мой отец!»

14

Мне недоступны звёздные знаменья,
И всё же я – отменный астроном,
Хоть не предвижу голод и затменья,
И радостей, и горестей фантом;

Когда кого настигнет гнев кометы,
Не укажу ни год, ни день, ни час,
Мне не откроют на небе планеты
Судьбу царя или стихии глас.

Лучистые негаснущие звёзды,
Свет мудрости моей – твои глаза
Пророчествуют мне: «Пока не поздно –
Сражайся: отцветёт твоя краса!»

Тебе я предреку, как вещий жрец:
«Твой век бесплодный – прелести конец».
15

Я думаю о том, что совершенно
Живущее лишь на короткий срок.
Спектакль разыгран на огромной сцене,
И воля звёзд заключена меж строк.

И человека рост и тлен, и древа -
Всё равнодушно допускает рок;
Всё исподволь уйдёт в забвенья чрево,
Хоть юности тщеславной сладок сок.

Мы вечно увядающее племя!
В моих глазах ты – молодости бог,
Но вижу, как безжалостное время
Подводит ясных дней твоих  итог.

Отобранную молодость твою
Обратно, как садовник, я привью.

16

Смелей сражайся с деспотом жестоким,
Со Временем, кровавым палачом!
Что значат восхваляющие строки
Средь поединка с жалящим бичом?

Ты почиваешь на вершине счастья,
Но прозябает множество садов,
И лишь в твоей благословенной власти
Им ниспослать созвездия цветов.

Я ученик, моё перо постыло,
И никакая кисть, и ни резец
Твою красу запечатлеть не в силах,
Божественного замысла венец!

Лишь отдавая, сохранишь верней
Свой образ, милый мастер, для людей.
17

Кто правдою сочтёт мои страницы,
Мои стихи о прелести твоей?
О, видит небо, это лишь гробница,
И половина правды только в ней!

О, если б я, твою красу поющий,
Смог описать всевластье милых глаз,
«Ты лжёшь, поэт! - сказал бы век грядущий, -
Черты небес немыслимы средь нас!»

Болтливых старцев были бы презренней
Те рукописи, жёлтые от лет,
Сочли бы, что античных песнопений
Наслушался восторженный поэт.

С любовью повторив себя в потомке,
Ты дважды жив: в искусстве и в ребёнке.

18

Сравню ль тебя с погожим летним днём?
Его ты ласковей, нежней и краше:
Терзает вихрь бутонов майских сонм,
И слишком мимолётно лето наше;

Порою раскалён небесный глаз,
А часто золото его туманно;
Изменчиво прекрасное подчас -
И прелести лишается нежданно;

Но лету твоему не потускнеть,
Твоя краса – навек твоё владенье.
В стихах ты жив. Не будет хвастать смерть,
Что ты в её блуждаешь гиблой тени.

Глаз видит, дышит род людской пока,
Ты жив – пока жива моя строка!


19

О ты, всепожирающее Время!
Сотри льва коготь! Клык тигриный рви!
Пускай Земля своё поглотит семя!
И Феникса сожги в его крови! 

И радость, и печаль носи беспечно,
Сменяя своевольно пору года!
О, Время быстроногое! Навечно
Цари над мимолётностью природы! 

Одно лишь запрещаю преступленье:
Любимых черт не тронет твой резец!
Для вереницы новых поколений
Оставь его, как дивный образец!

Бесчинствуй, впрочем, старец: вред твой – прах -
Любимый вечно юн в моих стихах.


20

Написанным Природой женским ликом
Ты наделён, царь и царица страсти!
Богато сердце нежностью великой,
Но в нём непостоянства нет напасти.

И ярче женских глаз твои играют,
Всё золотят, но только без обмана.
А стать мужская взоры похищает,
Мужей и дам пленяет непрестанно.

Красавицу творя, сполна искусство
Капризная Природа проявила.
В тебя влюбившись, от избытка чувства
Добавив нечто, нас разъединила.

Коль дамам предназначен милый лик,
Отдай мне сердце! Остальное – их.
21

Я не из тех, чья Муза – истукан,
Разряженный в лохмотья яркой лести,
Чьи пышные метафоры – обман,
Кто лжёт, возлюбленных лишая чести,

Их сравнивая с солнцем и луной,
С алмазами земли и океана,
С апрельским первоцветом и весной,
Со всем, что в мире редко и желанно.

Кто истинно любил, не станет лгать.
Моя любовь прекраснее любого,
Кого земная породила мать,
Хоть не затмит небес огня златого.

Оставлю краснобаям славословья:
Я не намерен торговать любовью.

22

Мне зеркало не скажет, что я стар,
Пока ровесник молодости - ты,
Твои морщины нанесут удар
И будут знаком роковой черты.

Твоей красы блистательный убор -
Наряд венчальный сердца моего,
Груди твоей избравшего шатёр;
А у меня внутри - супруг его.

Себя мне поклянись оберегать:
Тобой живу я и тобой дышу,
И сердце сохраню твоё, как мать -
То сердце, что в груди своей ношу.

Погибнув, не верну я дар сердечный:
Я сердца твоего хранитель вечный.
23

Актёр бездарный, в страхе леденящем
Забывший на подмостках роль свою,
Иль чудище, чей яд, в глуби кипящий,
И сердце прожигал, и чешую -

Так, оробев, я напрочь забываю
Мудрёный куртуазный ритуал,
И, кажется, любовь ослабевает:
Избыток силы сам себя сломал.

Пусть взоры – сердца пылкого предтечи -
Займут места пустопорожних слов,
В них – о любви молитвенные речи
И нежности неизреченный зов.

Читай же, что гласит любовь немая –
Глазами слышь, уму любви внимая.

24

Мои глаза – художник вдохновенный -
Запечатлели все твои черты
На сердце – на скрижали драгоценной,
И тело стало рамой красоты.

Знак мастера – владенье перспективой:
Она поможет истину найти,
Прозреть твой образ, верный и правдивый,
Сквозь окна в мастерской моей груди.

Глаза глазам – помощники и солнца:
Мои тебя рисуют, а твои –
В груди моей прозрачные оконца,
Откуда всем видны лучи любви.

Лукавых глаз обманчиво искусство:
В плену иллюзии не видно чувство.
25

Пусть баловням судьбы все рукоплещут,
Пусть почитают титул и успех,
Мой дух от славословий не трепещет:
Безвестный, буду счастлив больше всех.

Властителей великих фавориты
Раскрылись, как под солнцем - ноготки,
Но хмурый взгляд – и все цветы закрыты,
И вянет слава, словно лепестки.

Герой, сто раз прославившийся в битвах,
Единожды познав позор и крах,
Окажется предательски забытым,
А подвиги его – ненужный прах.

Но я горжусь сокровищем своим,
Как всё, кто любит и в ответ – любим!

26

О, Лорд Моей Любви, властитель мой,
К тебе навек прикован я любовью!
О лучезарный! Скромное письмо
Полно почтенья, а не острословья!

Мой долг вассала перед тобой велик,
И не хватает слов для восхищенья!
И гол, и скудоумен мой язык:
Великодушно подари прощенье!

Лишь только судьбоносная звезда
Зажжёт в моей груди огонь надежды
И нищенке-любви продрогшей даст
В сиянье драгоценностей одежды,

Тогда любви продолжу величанье,
А до того – приму обет молчанья.
27

Устав в дороге, я спешу уснуть
В постели, что сулит покой желанный,
Но рвутся мысли тягостные в путь,
Уходят, как в пустыню – караваны;

В паломничество верное к тебе
Устремлена моих мечтаний свита.
Со сном глаза в отчаянной борьбе
И с темнотою, что слепцам открыта.

Души всевидящий, чудесный глаз
Твой призрак прозревает ежечасно;
В оправе тьмы – сияющий алмаз,
Он траур ночи делает прекрасным.

Так, тело – днём, а ум – ночной порою
Из-за любви не ведают покоя.

28

Как мне познать блаженство бытия,
Коль отдыха лишён судьбой коварной?
Страданья дня не лечит ночь моя,
А день лишь повторяет сон кошмарный;

И день, и ночь – заклятые друзья,
Пожав друг другу руки, истязают:
Один – тоской, другая – тем, что я
Тебя лишаюсь, боль превозмогая.

Я дню скажу, чтоб только угодить,
Что ты ему замена в час ненастный,
А смуглоликой ночи чтоб польстить –
Что вечер и без звёзд с тобою - ясный.

И с каждым днём печаль моя сильней,
И с каждой ночью рана всё больней.
29

Презрен Фортуной, позабыт друзьями,
Отвержен всеми, горько слёзы лью.
Глухое небо тщетными мольбами,
Проклятьями судьбе я лишь гневлю.

Тому – краса, другому – обаянье,
Кто разумом, кто властью наделён…
Какого я владелец состоянья?
Ужель ль даров я начисто лишён?

Средь самобичевания, унылый,
Вдруг вспомню о твоей любви – и вот
Моя душа, взлетев с земли постылой,
Как жаворонок в небесах, поёт.

Мысль о твоей любви – бесценный клад,
И я по-королевски с ней богат.

30

Когда на суд моих заветных дум
Я память вызову дать показанья,
Тщету стремлений всех постигнет ум,
Оплачу все утраты и терзанья,

Ко влаге непривычные глаза
В солёные озёра превратятся,
И окропит друзей моя слеза,
Что в этот мир уже не возвратятся.

Былые испытанья тяготят,
И за бедой беда прийти готова,
Давно оплачен счёт моих утрат,
Но я плачУ и плАчу вновь и снова.

Лишь о тебе подумаю, мой друг -
Тоска бесследно исчезает вдруг.
31

О, грудь твоя полна сердцами всеми,
Что в мир иной ушедшими я мнил.
Любовь здесь разделяет царство с теми,
Кого по смерти искренне любил.

Как много слёз почтительных, священных
Похитила любовь из скорбных глаз!
Процент законный дум о незабвенных
В тебе одном заключены сейчас!

В тебе, как в обожаемой гробнице,
Погребена любовь моя навек.
Над нею память о друзьях клубится.
Всех возродил единый человек.

И сонм любимых – весь в тебе одном,
Владеете вы мною целиком.

32

Переживи меня и на погосте,
Когда укроет прахом точно в срок
Сквалыга-смерть мои родные кости,
Коснись глазами безыскусных строк.

Сравни их с достиженьями эпохи –
Перо любое пусть летит вперёд!
Пусть памятью любви струятся строки,
Хоть виртуоз их блеском превзойдёт.

Подумай нежно и не будь жестоким:
«Отстал мой друг от моды наших лет.
Мчись Муза вровень с веком быстроногим,
Он был бы коронованный поэт.

Иные превзошли его искусство,
Меня ж в его стихах пленяет чувство».
33

Я видел часто: утро славит пики,
Вершины величает царский взор;
Лугов и рек златым касаясь ликом,
Алхимией небес златит простор,

Но вскоре дозволяет подлой туче
Уродовать божественный свой лик;
И вот тайком на запад с горной кручи
Невидимый, в стыде, крадётся блик.

Так ты однажды утром, как светило,
Чела коснулся моего и глаз. 
Но только час судьба блаженство длила:
Твоих щедрот лишила туча враз.

Земному солнцу всё любовь простила,
Коль в пятнах поднебесное светило.


34

Зачем ты, посулив мне ясный день,
Отправил в путь далёкий без плаща,
Чтоб я попал под низкой тучи тень?
Ты скрыться мне во мгле не обещал.

Но мало, что развеял мрак ты сам,
Меня спасая от беды в буран;
Ведь бесполезен дорогой бальзам,
Не лечащий бесчестья тяжких ран.

Твой стыд даст исцеление едва,
Моя душа позора не простит;
Лишь призрак утешения - слова
Тому, кто носит тяжкий крест обид.

Ты жемчуг слёз роняешь, не тая,
И вся вина искуплена твоя.
35

Не мучайся над тем, что совершил:
У роз – шипы, источник загрязнён,
Затмения и тучи – бич светил,
И червяками осквернён бутон.

Никто не совершенен, и я сам,
Коль о твоей вине пишу стихи
И счёт веду ошибкам и  грехам,
Как будто ты порочнее других.

Я разум призову на страсти суд –
И я уж не истец – твой адвокат,
И сам себе устрою самосуд,
От ревности люблю сильней стократ.

О милый вор, ограбивший меня –
Тебя благословляю я, кляня!

36

Позволь признать: расстаться суждено,
Хоть наши две любви неразделимы,
Чтобы своё позорное пятно
Я нёс один, без помощи, любимый.

На две любви – привязанность одна -
Зла разного в обеих жизнях бремя.
И, хоть любовь им не умалена, -
Украдено любви златое время.

Вниманием тебя не оскорблю,
Не запятнаю пересудов скверной.
Прилюдно мне не говори: «Люблю!»,
Чтоб не познать молвы немилосердной.

Не делай этого; я так люблю тебя,
Что весь ты мой, и честь твоя – моя.


37

Я, как старик-отец, что сыну рад
И доблести его деяний юных,
Сам – пасынок безжалостной Фортуны,
Обрёл в ребёнке счастье, словно клад.

Коль всё: и красоту, и ум, и кровь,
И доблести, и титул, и породу
В тебе соединила мать-природа, 
Добавлю я в букет свою любовь.

И вот уж я ни беден, ни убог:
В тени великолепного кумира
Счастливей всех пребуду в этом мире,
Твои щедроты - изобилья рог.

Лишь для тебя сокровищ полон свет,
Коль всё твоё – меня счастливей нет.

38

Зачем искать для творчества предмет
Пока со мной ты рядом, гений милый?
Любовью переполненный сонет
Не всякому листу нести под силу.

Так поблагодари же сам себя,
Коль обнаружишь ряд достойных строчек:
Ведь лишь немой не воспоёт тебя,
Святого вдохновения источник!

И будь десятой Музой; в десять раз
Ты превзойди сестёр девятерых;
Поэт, к тебе воззвавший, да создаст
Не меркнущий в веках, бессмертный стих!

Коль слава уготована судьбой,
Со мною труд, а похвала – с тобой!
39

О, как смогу воспеть тебя достойно,
Когда ты сам – часть лучшая меня?
Ведь самовосхваленье непристойно –
В грехе гордыни люди обвинят!

Поэтому расстанемся на время,
Чтоб разделить любовь напополам -
И, возблагодарив разъединенье,
Единственный, я всё тебе отдам.

Разлука, хоть безжалостно пытает,
Её тоскливый, тягостный досуг
Тобой наполнить мысли позволяет,
В мечтах любви предаться, милый друг,

И учит, как, раздвоив единенье,
Воспеть того, кто любит в отдаленье.

40

Возьми любимых всех, моя любовь,
Всех тех, кто дорог мне, всех поимённо!
В права свои ты не вступаешь вновь:
Моей любви хозяин ты исконно.

И, коль из-за меня любовь украл,
То грех великодушно отпускаю;
Ты виноват, коль, забавляясь, взял
Всё то, что твоя сущность отвергает.

Я всё тебе прощаю, милый вор,
Присвоивший богатство без боязни:
Из уст любви милее злой укор
Булавочных уколов неприязни.

Порочны чары: мнится зло добром.
Убийцей стань, но только не врагом!
41

Капризы милые и развлеченья,
Когда меня с тобою рядом нет,
Достойны красоты твоей и лет:
Ты виртуозный мастер соблазненья.

Прекрасен – и тебя все осаждают,
Ты добр – тебя хотят завоевать,
Сын женщины не может отказать,
Коль дама от любви изнемогает!

Увы! Всё захватил ты вероломно!
Так отповедь красе беспутной дай,
Что, буйствуя, ведёт тебя туда,
Где верности нарушил ты нескромно:

Её – своей красою соблазняя,
Свою – из-за красы мне изменяя.

42

Хотя любовь моя к ней пламенела;
Ты взял её – не в этом вся печаль,
Потери боль терзает без предела:
Она тобой владеет! О, как жаль!

Преступники в любви, вас оправдаю:
Её ты любишь в память обо мне,
Ради меня она мне изменяет,
Чтобы мой друг познал её вполне.

Мою потерю заберёт подруга,
Её я потеряю – друг возьмёт,
И я ни с чем – а вы нашли друг друга,
И тяжкий крест двоих один несёт.

Я самообольщенья пью вино:
Она моя, коль мы с тобой – одно.
43

Глаза смежая, словно прозреваю:
Весь день они глядят на суету.
Когда я сплю, тебя лишь созерцают,
И, просветлённые, пронзают темноту.

Лишь тень твоя наполнит светом тени.
О, как же ты прекрасен во плоти!
При свете дня в телесном воплощенье
Ты будешь ярче сотен солнц светить!

Как счастливы бы стали мои очи,
Тебя увидев средь живого дня,
Когда твой образ и средь мёртвой ночи,
Всего лишь призрак, ослепил меня!

Мне без тебя дни видятся ночами,
Коль снишься ты, то мнятся ночи днями.

44

Будь мыслью я, ползучий сгусток праха,
Не ведал бы ни дали, ни преград,
Назло всему, летел бы я без страха
Туда, где ты, и в зной, и в лютый хлад.

И пусть бы там стояли мои ноги,
Откуда друг мой милый далеко -
Земли и вод, и воздуха дороги
Крылатой мысли одолеть легко.

Но мысль о том, что я не мысль, досадна:
Лететь я не способен за тобой,
Земли с водою тяжесть беспощадна -
Прикованный, стенаю над судьбой:

Земля с водой – две низшие стихии,
И слёзы тяжкие – их символы лихие.
45

Другие две стихии: дух и пламя,
Где б я ни пребывал, всегда с тобой:
Одна – как мысль, другая – как желанье,
Летучие, как воздух голубой.

Коль оба вездесущих элемента
К тебе любви послами улетят,
То жизнь моя – четыре компонента -
Разбившись пополам, напомнит ад.

И так продлится до соединенья,
Пока гонцы не прилетят назад,
Пока мне не доставят сообщенье,
Что ты здоров и этой жизни рад.

Я радуюсь на миг гонцам ретивым -
Их отсылая,  вижу всё тоскливым.

46

Очей и сердца смертный бой кипит;
Предмет вражды – твой образ величавый.
Глаза желают сердце ослепить,
А сердце – обладать тобой по праву.

И сердце заявляет: «Ты внутри,
Недосягаем вовсе ты для ока» -
В опровержение ответчик говорит:
«Краса его на дне моём глубоко».

Решить навеки чтобы этот спор,
Из мыслей мы присяжных избираем.
Всё пополам разделит приговор:
Одна часть – сердцу, а глазам – другая.

То, что снаружи – собственность очей,
А сердца –  глубина любви твоей.
47

Глаза и сердце, свой союз скрепя,
Теперь живут в согласии и дружат:
Когда глаза возжаждут зреть тебя,
Иль любящее сердце занедужит,

Тогда глаза устраивают пир
И сердце приглашают угощаться
Твоим изображением, кумир,
И линий совершенством любоваться.

Благодаря портрету и любви,
Ты, даже вдалеке, всегда со мною:
Не дальше, чем мечтания мои:
Я с ними – рядом, а они – с тобою.

Но если даже грёзы засыпают,
Твой облик моё сердце пробуждает.

48

Как я заботился, сбираясь в путь,
Все безделушки спрятать под запор,
Чтоб не посмел преступно посягнуть
На собственность неуловимый вор!

Ты, рядом с кем сокровища суть прах,
Ты, утешение моё и боль,
Ты, потерять кого - великий страх,
На воровской ты брошен произвол.

Тебя не запер ни в какой ларец,
Храню, где ты и есть, и нет: в груди;
То милый гость, то дерзостный беглец…
Глас ревности немолчно мне твердит:

«И честность позабудет про закон,
Увидев драгоценный эталон».
49

В то время – если время то придёт,
Когда пойму, что стал тебе я в тягость,
Твоя любовь итоги подведёт,
Разумно подсчитав любую малость;

В то время, когда ты чужим пройдёшь,
Когда светила глаз ответят хладом,
Когда любви прошедшей не вернёшь
И пустота приличий станет ядом,

В то время я постигну, наконец,
Что я убог и я тебя не стою,
И, сам себе свидетель и истец,
Сумею оправдать тебя достойно.

Отставку дав, ты был, бесспорно, прав:
Ведь у меня законных нету прав.

50

Как тяжело мне ехать той дорогой,
В конце которой – благость и покой,
Где сам себе, не мучимый тревогой,
Скажу: «Далёко друг твой дорогой».

Не подгоню измученную клячу,
Что тащится, везя мою печаль,
И чувствует, что я едва не плачу:
Всё шире между нами бездна - даль.

Коня не подстегнуть кровавым шпорам,
Которые вонзит в него тоска,
И тяжкий стон его звучит укором,
Он ранит дух, как сталь – коня бока.

Ведь этот стон всечасно мне твердит:
Печаль грядёт, а радость - позади.
51

Оправдана медлительность коня
Моею всепрощающей любовью:
Вдаль от тебя уносит он меня,
Поэтому ему не прекословлю.

Когда ж настанет возвращенья час,
И скорость вихря будет – промедленье;
Я ураган пришпорил бы не раз
В лишающем рассудка устремленье.

И не поспеет никакой скакун
Настигнуть страсти жгучее желанье,
Неистовей, чем огненный табун.
Любовь коню находит оправданье:

Он мне помог в горчайшей из годин -
Его оставлю и вернусь  один.

52

Я – как скупец, чей ключ благословенный
Откроет потайные двери клада;
Нечастый гость тут - взор мой вожделенный,
Чтоб не тупила остриё услада.

Поэтому и праздники воспеты:
Средь будней долгожданны дни веселья,
Как редко, затмевая самоцветы,
Алмаз сверкает крупный в ожерелье.

Так время, как ларец, тебя сокрыло
Иль с платьем драгоценным кладовая,
Чтоб миг наполнить вечным счастьем, милый,
Тебя из заточенья извлекая.

Святишься ты, свободу мне даруя:
Вдали – надеюсь, рядом – торжествую.
53

Какой субстанции ты воплощенье,
Коль у тебя все тени в услуженье?
Тварь всякая – одной хозяин тени,
Ты ж выбираешь их на усмотренье.

Тень бледную твою, о несравненный -
Адониса мне довелось увидеть;
Искусно опиши черты Елены -
И снова ты, но в греческой хламиде.

Затронь весну иль урожая пору –
Одна – лишь тень твоих красот нетленных,
Другая наслажденье дарит взору -
Частица ты всех форм благословенных.

Красотам мира ты даруешь свет,
Но сердца твоего вернее нет.

54

Стократно мы упьёмся красотою,
Увенчанною верности короной!
Так прелесть роз слывёт непревзойдённой
Под аромата царственной фатою.

Благоуханным розам цвет червивый,
Шиповник, не уступит силой тона;
В колючках тех же спящего бутона,
Раскрыв, коснётся лета дух игривый.

Но в праздности шиповник увядает:
Живёт напрасно и умрёт безвестный,
А роза запах сладостный, чудесный
Сладчайшею кончиной порождает.

Увянешь, юноша – лишь дух твой - верный нрав -
Останется в стихах, века поправ.
55

Ни мрамору, ни монументов тверди
Моих могучих строк не пережить,
Но, вопреки и времени, и смерти,
Ты будешь ярче пыльных глыб светить.

Когда опустошительные бойни
Дома и статуи повергнут в прах,
Не вытравят ни Марса меч, ни войны
Живую память о тебе в стихах.

Иди вперёд, не испугавшись тленья -
Тебе откроют очи и сердца
Грядушие века и поколенья!
Хвала тебе до Судного конца!

Пока ты не восстал средь пробуждённых,
Живи в стихах, пребудь в глазах влюблённых.

56

Усильтесь, сладость и огонь любви!
И пусть не говорят, что глад сильней,
Который, хоть сегодня утоли,
Назавтра - изощрённей и острей.

Да будь такой и ты, моя любовь!
Сегодня смежишь сытые глаза,
А завтра взором жги и мучай вновь -
Запретна пресыщения стезя.

Зови ты океаном миг тоски:
На берегах влюблённые стоят,
Жжёт жажда страсти, как пустынь пески,
Разлукой распалённая стократ.

Иль полной горя назови зимою,
Что лето делает желанней втрое.
57

Я твой слуга, но сладко рабства бремя 
В мгновения желанья твоего,
А без тебя напрасно длится время:
Зачахну без тирана своего.

Хоть муки ада - тяжкая година,
Когда в тоске тебя смиренно жду,
Не осуждаю прихоть господина,
Его каприз не вызовет вражду.

Я не спрошу, от ревности сгорая,
Где ходишь ты, шаг проследив любой;
Удел раба - угрюмо изнывая,
Завидовать блаженству быть с тобой.

Любовь глупа и в прихотях твоих
Не видит дел порочных и дурных.

58

Амур поработивший да избавит,
Отчитывать тебя за приключенья!
Хозяин пред слугою не лукавит:
Имеет право он на развлеченья!

Да буду, ожидая, что поманишь,
В немилости твоей страдать неволе,
Терпеть, когда откажешь иль обманешь, 
Невольника возрадовавшись  доле!

Будь, где желаешь! Деспот величавый,
Ты своевольно тратишь своё время,
Имея неотъемлемое право
Прощать себе свои все прегрешенья.

Мне остаётся ожиданий ад:
Права твои суду не подлежат.
59

О, если в мире ничего не ново,
А всё, что есть, не раз бывало прежде,
Желая повторения былого,
Наивен ум в беспочвенной надежде.

О, если б за пятьсот витков светила
Архивы обозрели прах столетий
И древность дивный образ твой явила
В одной из первых рукописей в свете,

Дабы я мог узреть, что рассказали
Об этом чуде - о твоём сложенье:
Мы совершенней или хуже стали,
Иль неизменна суть круговращенья?

Уверен я, что прежних дней поэты
Воспели недостойные предметы.

60

Как волны к берегу мчат исступлённо,
Так и минуты, чей размерен ход,
К концу нас приближают неуклонно,
Упорной чередой стремясь вперёд.

Ползком младенец движется к расцвету,
Но, лишь раскрылся зрелости венец,
Серпы затмений угрожают свету
И время уж не сеятель, а жнец.

Всё подлинное пожирая жадно,
Пронзает время юности цветы
И всё крушит косою беспощадно,
И бороздит чело у красоты.

Но всё ж грядущих дней достигнет стих
О красоте и доблестях твоих.
61

Твоя ли воля не даёт закрыться
Моим тяжёлым векам в бездне ночи?
Ты ли желаешь дрёме прекратиться,
Коль призрак твой обманывает очи?

Не дух ли это, посланный тобою,
Шпионит, как недрёманное око,
Чтоб прегрешенье выявить любое
И повод дать для ревности жестоко?

О нет: ты любишь всё же не чрезмерно:
Моя любовь глаза мне отверзает,
Знать о тебе всё хочет достоверно,
Меня к тебе, как стража, посылает.

Слежу в ночи неутолённым взглядом,
Когда вдали ты с кем-то слишком рядом.

62

Грех себялюбия глаза обуял,
И суть мою, и душу, без сомненья,
И в сердце он укоренился всуе -
От этого греха нет исцеленья.

Улавливаю с Аполлоном сходство,
Мне кажется: нет формы совершенней;
На всех смотрю с улыбкой превосходства,
Собой любуясь, как Нарцисс надменный.

Лишь зеркало мне истину предъявит -
Я устрашусь в морщинах резких кожи,
Так вразумив, любовь понять заставит:
Превозносить себя старик не может.

Тебе в себе воздам я по заслугам,
Украшу старость молодостью друга.
63

Сражаясь против времени, когда
Любовь, ты отцветёшь, как я сейчас,
Когда остудят крови жар года
И старость ты познаешь без прикрас,

Когда поедет юности рассвет
К закату, устремившись под уклон,
И красота твоя сойдёт на нет,
И ты, король весны, покинешь трон -

Предчувствием лихой поры сражён,
Заранее я крепость создаю,
Чтобы не вырезал кинжал времён
Из памяти всю красоту твою.

Свет красоты неугасим, пока
Не стёрлась эта чёрная строка.

64

Когда я вижу Времени рукою
Оставленные символы лихие,
Когда руины башен зрю порою,
Нетленность бронзы в пасти злой стихии,

Когда увижу я, как нападает
Голодный океан на царство суши,
А твердь земная волны побеждает,
И всё и вся кругом взаимно рушат,

Когда везде я вижу измененья
Или триумф, закончившийся крахом,
То заставляют думать разрушенья,
Что страсть мою рассыплет Время прахом.

Подобна смерти мысль: с ней лишь рыдать,
О том, что есть, но страшно потерять.


65

Раз бронзу, камень, землю, моря бездны -
Одолевает всё, на горе, бренность -
Как, не сильнее, чем цветок прелестный,
Красе бороться со стихией тлена?

О, как медовому дыханью лета
Жестоких дней преодолеть осаду,
Когда и сталь ворот ломают лета -
Всё сокрушает Время без пощады?

Пугают размышленья эти. Время,
От гроба своего алмаз где скроешь?
Кто запретит красы порочить семя?
Кто бег твой сдержит мощною рукою?

Никто, пока час чуда не пробил:
Да будет свет любви во тьме чернил!


66

Устав от суеты, взываю к смерти –
Устав достойных видеть нищету
И низость средь роскошной круговерти,
И осквернённой - веры чистоту,

И почестей порочных блеск фальшивый,
И девство, превращённое в товар,
И зависти господство злоречивой,
И бездарей, и подлости кошмар, 

И власть, язык связавшую искусству,
И блажь, что захватила знаний храм,
И верность, подчинённую распутству,
И добряков, приравненных к рабам.

Устав, хочу бежать судьбы жестокой -
Страшусь любовь оставить одинокой.
67

Зачем он жив во времена беспутства
И скрашивать нечестие обязан,
Чтоб узаконить тяжкий грех распутства,
Чтоб с обществом его блуд был повязан?

И почему румяна похищают
Не цвет лица живой, а тон мертвящий?
И почему убогость добывает
Лишь тени его розы настоящей?

Зачем он вырожденья современник,
Когда, не в силах полнить кровью вены,
Природа, как банкрот или мошенник,
Лишь им живёт, забыв свои творенья?

Для памяти о роскоши он нужен,
Чтоб показать: сегодняшний день хуже.

68

Его лицо – минувших дней отрада,
Что и жила, и гибла, как цветы,
Пока фальшивых завитков каскады
Не осквернили диво красоты,

Пока покойных локоны златые -
Могильный скарб - не стали отстригаться,
Чтобы увенчало головы живые
Из шевелюры гробовой богатство.

В нём всё благословение былого,
Великолепье красоты правдивой,
Когда не крали без стыда чужого,
Чтоб ложью очаровывать спесивой.

Фальшивое Искусство укоряя,
Природа символ правды сохраняет.
69

Та часть тебя, тот блеск, что видит мир -
Предмет мечтаний тайных, сокровенных;
Ты ныне - общепризнанный кумир,
И недруги в восторгах откровенных.

О лучезарный! Венчан ты хвалой!
Льстецов язык, меж тем, коварен очень:
Иносказательно клеймят тебя хулой,
Коль смотрят дальше, чем покажут очи.

Ведь судят о красе твоей души,
Делами меря всё, а не словами:
Тебя, цветок прекрасный, поспешит
Порочить дрянь, сравнивши с сорняками.

Но чем различны аромат и вид?
Как сорный цвет, ты всем подряд открыт.

70

За твой изъян злословье не считаю:
Прекрасное – мишень для клеветы
И подозренья прелесть оттеняют,
Как ворон – сень небесной чистоты.

Цари! Ведь клевета – лишь подтвержденье
Достоинств, коим равных в мире нет -
Так лучший из бутонов тронет тленье,
А ты - неопороченный букет.

Пусть увенчал тебя венок победы
И одолел ты юности искус,
Всё ж зависти неодолимы беды,
Хоть триумфатор ты - не жалкий трус.

Когда б не тень порока, милый лжец,
Владел бы ты коронами сердец.
71

Когда умру, оплакивай не дольше,
Чем будешь слышать колокол унылый,
Вещающий: я не унижен больше,
С нижайшим червями взят могилой.

Не вспоминай, читая эти строки,
Руки, что их когда-то написала;
Любовь моя – не приговор жестокий:
Забудь навек, чтоб память не терзала.

И если ты мой стих окинешь взором,
Когда, возможно, я смешаюсь с глиной,
Молчи! Не покрывай себя позором!
И пусть любовь твоя со мною сгинет,

Чтоб мир твоих скорбей не осмеял,
И ты по моей смерти не страдал.

72

Чтоб целый мир не требовал признаний,
За что же я снискал любовь твою,
Забудь меня по смерти без терзаний -
Ты не докажешь ценность всем мою.

Хвалою станет мне не по заслугам
Лишь во спасенье сказанная ложь -
Так я оправдан буду лучшим другом:
Там горькой правды нету ни на грош.

Чтоб истине любви не пасть всецело,
Чтоб ты из-за меня лжецом не стал,
Да похоронят имя моё с телом,
Чтоб нас двоих позор не истязал!

Стыжусь стихов, что произвёл на свет,
А ты - что любишь  бросовый предмет.
73

Во мне ты прозреваешь пору ту,
Когда полуистлевший жёлтый лист
Ветвей чуть прикрывает наготу,
Где хора птах был сладок пересвист.

Во мне ты прозреваешь сумрак дня,
Когда его уносит ночь с собой -
Погибели всего второе «я»  -
Печать забвенья, мертвенный покой.

Во мне ты прозреваешь блеск огня,
Спокойного над юности золой –
На смертном ложе то пожрёт меня,
Что наполняло силою живой.

От этих дум сильнее любишь, друг:
Любви своей лишиться можешь вдруг.

74

Не плачь, коль заключат меня жестоко,
Отняв надежду на освобожденье:
Ведь жизнь моя продлится в этих строках,
Они с тобой пребудут, без сомненья.

Моё стихотворенье вновь читая,
Увидишь часть меня, твою по праву;
Ведь прах земной лишь прах мой обретает,
Душа моя – и жизнь твою, и славу.

Ты жалкие отбросы потеряешь,
Червей добычу – низменное тело,
Кинжала жертву Смерти-негодяя,
Что память горделивая презрела.

Ведь только содержанье в нём бесценно,
Стихи мои – с тобою неизменно.
75

Для мыслей ты – как для живых - еда,
Иль для земли – дождей благоуханье;
Ради тебя с собой борюсь всегда,
Как скупердяй - с несметным состояньем:

То хвастает, сокровищем гордясь,
То опасается он похищенья -
То я блажен, с тобой уединясь,
То на миру пою от восхищенья.

Порой пресыщен, глядя на тебя,
Но скоро вновь изголодаюсь взглядом,
Я не ищу других услад, любя,
Кроме того, чтоб ты был вечно рядом.

То пытка голодом, то морем пищи -
Я то лишён всего, то всем пресыщен.

76

Зачем стихи мои – не прихоть моды
И далеки от быстрых перемен?
Зачем свои не украшаю оды
Хитросплетеньем вычурных колен?

Зачем пишу сто раз одно и то же,
Мечтам одежду старую даю,
Где автор быть опознан всюду может,
Род выдав и фамилию свою?

Любовь и ты – единственная тема -
Так знай: всегда лишь о тебе пишу!
Плачу за всё монетой неразменной -
Обноски слов в обновки наряжу.

Ведь солнце каждый день восходит вновь -
Так об одном поёт моя любовь.
77

Покажет зеркало красы исход,
Часы – минут бесчисленных поток,
И чистый лист души следы несёт,
А эта книга - истины исток.

И зеркало, морщины отразив,
Напомнит про раскрытый алчно склеп;
Крадущиеся тени уличив,
Постигнешь: время – воровской вертеп.

А всё, что памяти не удержать,
Доверь пустым страницам – и потом
Детей твоих вновь обретёт душа –
Тех, что твоим порождены умом.

Часы и зеркало ты призови -
Сам выиграешь и слова твои!

78

Тебя, как Музу, звал я ежечасно
Тобой так вдохновлялся каждый миг,
Что все, кому ни лень, поют согласно,
Тобой прикрыв прах опусов своих.

Глазами петь немого заставляя,
А тяжкое невежество – летать,
Крылам учёных перья добывая,
Ты блеск двойной изяществу смог дать.

Всё ж больше всех стихов гордись моими,
Что, плоть от плоти, рождёны тобой,
Иные лишь красотами твоими 
Сонет украсят виртуозный свой.

Вся жизнь моя и всё искусство – ты,
Тот, с кем постиг я мудрость высоты.
79

Пока один тебя я воспевал,
Твоё изящество рождало стих,
Недуг тяжёлый ныне речь сковал:
Больная Муза не затмит других.

Ты, несомненно, мой желанный свет, 
Достоин совершенного певца,
Но о тебе, что б ни сказал поэт,
Крадёт алмазы твоего венца:

Похитит, воспевая добрый нрав,
У поведенья сочетанья слов,
Очарованье у лица украв,
Он только правду повторить готов. 

Ты не в долгу пред ним за словеса:
За подношенья заплатил ты сам.

80

Стихи слагаю о тебе без сил,
Когда соперник треплет твоё имя,
Когда он в похвалу всю мощь вложил,
Язык мой спутав чарами немыми.

Твои достоинства, что океан,
Со снисхожденьем парус примут всякий:
Мой дерзкий чёлн, гордыней обуян,
На вражеский корабль идёт в атаку.

Так помоги мне, чтоб не шёл ко дну -
Соперник ведь беспечен над пучиной;
Я утлой лодкой чуть не затону -
Пребудет он прекрасной бригантиной.

В предчувствии крушенья чую страх –
Неужто страсть моя несёт мне крах?
81

Твой некролог создаст моя рука,
Иль будешь жив, моё оплакав тело -
Не сдаст погибели тебя моя строка,
Хотя я буду позабыт всецело.

Бессмертье только в ней ты обретёшь,
Хоть мне придётся с миром распроститься.
Земля! Ты просто яму мне даёшь,
Любви удел - очей людских гробница.

И нежность строк – твой памятник в веках:
Кто не рождён, не раз их прочитает,
Хвалу воздав на разных языках,
Коль все умрут, в ком ныне кровь живая.

Ты будешь жить, где дух всего живей
И дышит жизнь – в устах живых людей.

82

Моей ты Музе – вовсе не супруг,
Так принимай восторги посвящений,
Что в изобилии творцов широкий круг
На книгах начертал благословенных!

Не для тебя словесность без затей:
Разумен ты и сложен безупречно,
Виньетки виртуозных вензелей
Поэтому выискиваешь вечно.

Вперёд, любимый! Но пока адепт
Риторики изыскан и неистов,
Ты истым другом истинно воспет,
Воистину дороже мне всех истин.

Штукарство нужно черни малокровной
И исповеди не под стать любовной.
83

Не ведал я, что любишь тайно лесть
И никогда тебя не оболгал,
Наивно мысля, что порочит честь
Мишурный блеск причудливых похвал.

Я напрочь отвергал словесный блуд, 
Дабы ты был свидетельством живым,
Что не способен краснобаев труд
Воздать хвалу достоинствам твоим.

Но грех молчанья ты мне не простил,
Смиренномудрия не принял ты,
Меж тем тебе ничем я не вредил,
Как те, кто рыл могилу красоты.

Огонь живой в любом глазу твоём:
Поэты с ним не сладят и вдвоём!

84

Нет в мире величания ценней,
Что ты такой – единственный на свете;
Ты образцом служил бы для людей,
Коль цвёл бы тебе равный на планете.

Перо несёт убожества черты,
И, скудное, тебе не прочит славу,
Но скажет лишь поэт, что ты есть ты -
И благородным стих сочтут по праву!

Пусть он лишь только точно повторит
Ту запись, что хранит в тебе Природа!
Копируя, он станет знаменит,
Стяжает лавры и любовь народа.

Проклятие твоё - отрава лести,
Что искренность похвал лишает чести.


85
Бич кроткой Музы - немоты тавро,
Когда ты устаёшь от восхвалений,
Когда златое их строчит перо,
Плутая в драгоценных выраженьях.

Прекрасна мысль моя, а у других - слова,
И, дьяк неграмотный, всё восклицаю: «Амен!»,
Гимн достохвальный выслушав едва,
Где ты изящным образом прославлен.

Лишь нежности добавлю я венец:
Мне похвальбе перечить не пристало,
Но это – в мыслях, где слова – конец,
И где любовь к тебе – начал начало.

Так уважай за воздух слов - иных,
Меня – за красноречье дум немых.


86

Его ли парус выспренных стихов,
К тебе стремящийся так неуклонно,
Раздумья в недра заключил мозгов,
В могилу превратив родное лоно?

Его ли, духов выученик, дух,
Чей стих наполнен мощью неземною,
Похитил подло голос мой и слух?
Отнюдь не духов сонм тому виною.

Ни сам он, ни его давнишний друг,
Дающий еженощно наставленья,
Не в силах вызвать немоты недуг -
Достойно балагана их явленье.

Но лишь тебя узнал в его стихах –
Поэзия моя распалась в прах.
87

Прощай: ты дорог для меня безмерно,
Не по карману мне твоя цена,
Права твоих достоинств непомерны,
А я бесправен – в том моя вина.

Мы вместе с твоего лишь позволенья,
И мне ль назвать своим бесценный клад?
Имею ль право на прикосновенья?
Не лучше просто всё отдать назад?

Ты мне дарил себя, цены не зная,
Иль по ошибке приносил дары.
Всё ценное обратно возвращая,
Я из неравной выхожу игры.

Царём твоим был я в дурмане грёз,
А наяву повержен в море слёз.

88

Когда меня замыслишь унижать
И выставлять безжалостно на смех,
Я за тебя всё ж буду выступать
И твой сокрою всякий тяжкий грех.

Как слабостей своих большой знаток,
Как твой красноречивый адвокат,
Я укажу на каждый свой порок,
Так, чтобы ты оправдан был стократ.

От этого лишь выиграю я:
Кроме любви, нет ничего во мне;
Тебе во благо коль печаль моя -
То это благо для меня вдвойне.

Моя любовь! Я весь, до капли – твой,
Обиды тяжесть вынесу любой.
89

Скажи, что бросил, словно негодяя -
В себе признаю тотчас же злодея;
Посмейся, что, убогий, спотыкаюсь -
Я соглашусь с неправотой твоею.

И половина твоего злословья -
Не оправданье круговерти ада,
Казню себя отверженной любовью:
Да буду я чужим тебе, отрада!

Места твои любимые покину,
Печать молчанья все сокроет тайны,
Чтобы не смог обмолвиться невинно
И выдать сокровенное случайно.

С собою спорю я до хрипоты:
Тех не терплю, кого не любишь ты.

90

Захочешь ненависти – что ж! Добей теперь,
С Фортуны злобой слившись воедино;
Заставь согнуться, изо всех потерь
Не став последней пыткою судьбины.

Поверженным скорбям вслед не приди,
Коль сердце избежит моё кручины,
Не сменят утром вихрь ночной дожди,
Не отдаляй же смерти благостыню!

Захочешь бросить — так немедля брось,
Не добивай ударом подлым в спину,
Фортуны гнев изведать чтоб пришлось
Сейчас, а не в последнюю годину!

И горести, что принял я за горе,
Ничтожными покажутся мне вскоре.




91

Кто горд происхожденьем, кто – талантом,
Кто – достоянием, кто – телом совершенным,
Кто - платья роскошью, отнюдь не элегантной,
Кто - сворой гончих, кто - конём бесценным.

И всяк по вкусу радость выбирает,
У каждого есть право предпочтенья;
Но я, по мелким ставкам не играя,
В одном даю всем фору, без сомненья:

Твоя любовь мне титулов дороже,
Ценней богатства, роскоши милее,
Великолепней вычурной одёжи -
Счастливей всех я, раз тобой владею.

Несчастен я, ибо в единый миг
Лишить ты можешь всех услад мирских.

92

Убей меня: навек себя похить!
Ты только мой до смертного финала -
Ведь мне своей любви не пережить,
Судьба две нити накрепко связала.

Раз так – не страшно худшее из зол,
Коль меньшее наполнит дух покоем,
Меж тем я утешение нашёл,
Что не сразить меня твоим настроем.

На волоске измены – жизнь и смерть -
Непостоянством больше не измучишь;
Любви восторг и счастье умереть -
Обрёл права на два блаженства жгучих.

Ужель красы святыня без пятна?
Вино измен боюсь испить до дна.
93

Пребуду я в неведенье своём
Наивнее рогатого супруга,
Что сердцем ты давно в краю чужом,
Не замечая в слепоте недуга.

В твоих очах немыслим подлый яд,
Я в них не прочитаю об измене -
Глаза иные правду говорят,
Их нелицеприятны откровенья.

Преподнесён был волею небес
Любви единой в дар твой лик коварный;
Неважен смысл поступков и словес -
Ты ослепишь красою, светозарный!

Но Евы яблоко – твоей красы искус:
Краса и нрав так разнятся на вкус!

94

Не ранит тот, кто мнится всех сильней:
Делам противоречит внешний вид;
Кто зажигает, камня холодней:
Им пламя искушений не грозит.

Вот кто достойны милости небес -
Те, кто дары природные хранят;
Властителям красы своей чудес
Дань восхищенья платят все подряд.

Цветок подарит лету аромат
И жизнью, и кончиною своей,
Но коль его заразы сгубит ад,
Сорняк последний нежити милей.

Отрава сладостного - злодеяний яд:
Гниющей лилии ужасен смрад.
95

Любимому к лицу клеймо позора,
Которое, как в нежной розе – червь,
Лишь подчеркнёт острей невинность взора -
Ты во грехе неотразим, поверь!

Язык, что осуждает ежечасно,
Меж тем поёт фривольную хвалу,
Клянёт тебя сонетом куртуазно,
В гимн величальный превратив хулу.

Роскошный дом красы, ты бесом блудным
Преображён в грехопаденья дно!
И, язву мороком прикрывши чудным,
Мираж прелестный утаит пятно.

Дороже злато медяков порока –
Клинок дамасский не тупи до срока.

96

Твой тяжкий жребий - юность в буйстве сил,
Она же – искушения фиал,
Несносный ангел всех приворожил,
Порочной красотой очаровал.

Мы чтим священным камешек дрянной,
Что украшает королевский трон -
Так во грехах ты – словно бы святой
И добродетелей затмишь мильон.

И тьму ягнят волк смог бы утащить,
Когда б в ягнёнка превращался он -
И тьму сердец ты смог бы соблазнить,
Всевластьем совершенства опьянён.

Слова мои не принимай в укор –
Ты мой, и мне бесчестье - твой позор.
97

С зимою долгая разлука схожа!
Но пролетает мимолётный год!
В морозном серебре  виски и кожа!
Как безнадёжен декабря исход!

Но лето - та прискорбная година!
А осень, урожаями красна -
Живот вдовы, по смерти господина
Носящий плод, что зачала весна.

Но мне то изобилие казалось
Тщетой надежд отверженных сирот,
Вся радость летних дней с тобой осталась,
А без тебя и птица не поёт.

А коль поёт, то в заунывны звуки
И вянут листья, чуя хлад разлуки.

98

Весною я познал печаль разлуки,
Когда гордился пестротой апрель
И буйствовали молодости духи,
И сам Сатурн плясал под их свирель.

Ни песни птичьи и ни первоцветов
Всей россыпи хмельная благодать
Слова любви плести в венки сонетов,
Букет не побуждали собирать.

Лилеи белизна не вдохновляла,
Пунцовой розы не вознёс венец:
Цветы - лишь повторенье идеала,
А ты – оригинал и образец.

Я зиму зрел, твоё шептал я имя
И без тебя я любовался ими.
99
Я раннюю фиалку пристыдил:
«Зачем из благовонного фиала
Любви моей ты запах свой украла?
И пурпур щёк своих у нежных жил,
Сгустив его, зачем ты отобрала?»

А цвет руки похитила лилея,
А локон золотой прельстил мимозы;
Белея в страхе, от стыда краснея,
Как на иголках, были обе розы.

А третья, ни бела что и ни ала,
Ограбив их, твой аромат стащила:
Судьба воровку жёстко наказала,
И мстительный червяк - её могила.

Цветы иные, что пленяли взоры –
Тебя открыто грабившие воры.

100

Где ты блуждаешь, Муза, позабыв
Воспеть источник первозданной силы?
На низкое направив свой порыв,
Не превратишься ль в тёмное светило?

Скорей очнись и тотчас искупи
Тобою растранжиренное праздно!
На роскошь песнопений не скупись
Тебя превозносящим ежечасно.

Ленивица, лик страсти пред тобой!
Внимательно пересчитай морщины,
Омолоди любовь живой водой
И отдали небытия годины.

Мою любовь увековечь скорее,
Чем Время поразить ножом успеет.
101

О, Муза нерадивая! Позорно
Пренебреженье правдой красоты!
Краса и истина любви покорны,
Её слуга, вознесена и ты.

Но, Муза, ты ответишь мне, возможно:
«Имеет правда свой природный цвет,
Красу унизишь позолотой ложной,
Нужды в подлоге хитроумном нет!»

Но в немоте своей не падай ниц,
Коль не нужна ему твоя хвала:
Прославь навек, чтоб золото гробниц
Святыня красоты превозмогла!

Усердствуй, Муза! Научу твой глас
Увековечить свет любимых глаз!

102

Всё яростней любви моей пожар,
Хоть я её скрываю неизменно;
Любовь - лишь много стоящий товар,
Когда торговец растрезвонил цену.

Для нашей страсти юной цвёл апрель,
Я пел, как соловей в начале лета,
Ну а потом, как он, смирил свирель,
Встречая пору зрелого расцвета,

Не от того, что лето не люблю,
Но потому что, пустозвон кимвала,
Та песня сладость чудную свою,
Слащавой став, навеки растеряла.

Я придержу язык, как соловей,
Чтоб не наскучить песнею своей.
103

Фраз нищета - пугливой Музы рок,
Хоть блеском слов бы ослепить могла!
Любовь – алмаз и без сусальных строк,
Ей не нужна помпезная хвала!

Не обвиняй, коль не смогу писать,
На отраженье в зеркале смотри –
Лица необорима благодать:
В его сиянье тщетный стих сгорит.

Не грех ли, улучшая, искажать
Предмет, что был немыслимо хорош?
Ведь стих мой лишь стремится рассказать,
Как ты умён, и статен, и пригож.

Гораздо больше, чем вместит мой стих -
В зеркальных отражениях твоих.

104

Не увядая, белокурый друг,
Красив ты первозданно весь свой век.
Три раза замыкался зимний круг,
И трижды сброшен лесом дивный снег;

Апрельский троекратно аромат
Сжигал дотла неистовый июнь,
И в осень переплавились подряд
Три раза вёсны – ты остался юн.

Как часовая стрелка, красота
Ползёт по кругу цифр непостижимо-
Так роковая близится черта -
Неуловимо, но неумолимо.

Скорби, о нерождённый человек:
Расцвет красы тебе не зреть вовек!
105

Я в идолопоклонство не впадал:
Люблю не истукана – человека!
Он для меня не идол – идеал,
Единый ныне, присно и вовеки.

Он добр сегодня, завтра и всегда,
Всегда един в гармонии он дивной;
Мой стих не сменит тему никогда,
Любовью переполненный единой.

«Добр, верен, белокур» - любви слова
Святою Троицей да повторятся!
Тем триединых породит канва
Мои стихи - узоры вариаций.

"Добр, верен, белокур", – все три вовеки,
В одном не сочетались человеке.

106

Когда средь летописей старины
Встречаются мне жизнеописанья,
И стих из-за столетий пелены
Мужей и дам доносит обаянье,

Тогда средь многоликой красоты –
И лиц, и тел гармонии небесной –
Как призрак, возникаешь только ты -
Так явью стал сон вековой, чудесный.

Твои пророки - перья давних лет -
Гармонию твою предвосхищали,
Но все усилья их сошли на нет:
Ведь квинтэссенции красы не знали.

Ведь и у тех, кто зрит красу воочью,
Тебя достойно славить нету мочи.
107

Ни страх, ни рок и никакой пророк,
В грядущий мир заглядывая дерзко,
Не назовут любви конечный срок,
Вообразив её судьбы отрезком.

Пережила затменья смерть луна,
Смеётся над собой авгур спесивый,
Надежда вновь венцом осенена,
А символ мира вечного - оливы.

Времён я пью целительный фиал,
Любовь жива; я смерти стал владыкой;
Жизнь вечную в своих стихах стяжал,
И смерть – терзанье черни безъязыкой.

Прочней твой памятник - стихов страницы,
Чем герб тирана и царей гробницы.

108

Чернилами что выразишь такого,
Чего ещё лишён мой верный стих?
Что может быть из сказанного ново
О доблестях бесчисленных твоих?

Мой милый, ничего! Но повторяю:
«Ты мой, и весь я твой», - я день за днём!
Как в первый раз, тебя благословляю,
Пою тебе божественный псалом!

Так вечная любовь в одеждах новых
Не принимает старости седой,
И отвергает сеть морщин суровых,
И древность делает своей рабой,

Вновь обретая страсти зарожденье,
Где тлена тень явилась на мгновенье.
109

Не обвиняй в измене никогда,
Хотя огонь должна гасить разлука,
С собой расстаться легче навсегда,
Чем с собственной душой в обличье друга.

Там дом моей любви. Вдали блуждав,
Как странник, возвращаюсь непременно,
Ни дня единого не потеряв,
Потоком  слёзным омывая скверну.

Хоть слабости, что всюду губят кровь,
Вмещает целиком моя природа,
Я не отдам за хлам твою любовь -
Не до конца испорчена порода.

Весь мир – ничто, обманчивая грёза,
Ты в этом мире - всё, о, моя роза!

110

Увы! Я вправду шастал, словно гаер,
Себя позорил гнусным шутовством,
Всё дорогое дёшево спуская,
Не устоял перед измен грехом.

И верно то, что верности не верил,
И, как чужой, её подозревал.
Клянусь! Блуждая, сердце лишь проверил, 
В геенне мук я суть любви познал.

Всё кончено! Лишь страсти нет конца!
Владеешь ты любовью бесконечно!
Довольно нам испытывать сердца:
К тебе, мой бог, я пригвождён навечно!

Вели, соперник неба: «Припади
К любви исполненной моей груди!»
111

Тебе Фортуну надобно ругать,
Виновницу моих затей кошмарных:
Тот хлеб, что удосужилась мне дать,
Достоин только гаеров вульгарных.

Профессия - родимое пятно,
Красильщик словно, в краске я по локоть,
На имени моём стоит клеймо,
Позор меня измазал, будто дёготь.

Так пожалей, стократно пожелав,
Выздоровленья мне и возрожденья,
Иначе эликсир горчайших трав
И уксус буду пить от зараженья.

Так пожалей: от всей души жалея,
Ты исцелишь меня, как панацея.

112

Ты милосердием клеймо сотрёшь,
Что выжжено на лбу моём скандалом,
Мне безразлично, плох я иль хорош –
Ты надо мной простёрся покрывалом.

Ты для меня – весь мир. Со слов твоих
Его позор и блеск я постигаю;
Нет ничего важнее нас двоих -
Я сталь своих суждений не сгибаю.

Закрою для досужих змея слух
И мнения чужие брошу в бездну;
Оправдываю так мой гордый дух
(И лесть, и критика тут бесполезны):

Моих ты дум и деспот, и кумир,
И без тебя напрасен целый мир.
113

Мои глаза – души кромешный склеп
С тех пор, как ты отобран злой судьбой,
Бессильны очи тела - я ослеп,
Хоть всё же зорким и кажусь порой.

Не донесёт до сердца мёртвый взор
Ни птицы, ни цветка, ни ярких трав:
Встаёт душа очам наперекор -
И те бросают всё, не удержав.

Отобразив уродство или шик,
Чудовище или чудо красоты,
День или ночь, моря иль горный пик,
Глаз придаёт всему твои черты.

Тебе лишь(зреть иное нету мочи)
Душа верна, лжецами сделав очи.

114

Моя ль душа, что ты короновал,
Безудержно пьёт лесть, чуму царей?
Или мой взор лжи снадобья взалкал,
Алхимии учась в чаду страстей,

Чтоб превращать чудовищ и туман
В сияние небесной чистоты,
В мираж преобразовывать обман,
Окинув мир лучами красоты?

О, верно первое: лесть губит глаз,
Душа по-королевски выпьет яд,
И, чтобы зелье выпила тотчас,
Отравы чару изготовит взгляд.

Погубленной души мала вина –
Глаза сначала пили яд вина.
115

Сказав, что не могу любить сильнее,
В своих стихах невольно я солгал,
Ожоги страсти будут всё больнее -
Рассудок мой тогда не сознавал.

Ведь Времени капризы и причуды,
Которых в этом мире – миллион,
Могучих духом изменяют всюду,
Меняют клятвы и царя закон.

И, этим произволом удручённый,
Я не скажу: «Теперь люблю сильней»,
День настоящий увенчав короной,
Что я оставлю для грядущих дней?

Любовь – дитя, она растёт всечасно,
И полный рост предполагать напрасно.

116

Неправда, что гармонии двоих
Не одолеть препонов легионы!
Не изменяет страсть путей своих,
Сметая все каноны и законы!

Она – маяк, что высится всегда
Над буйством ураганов непреклонно;
Для лодок – путеводная звезда,
Непостижимая на небосклоне.

Любовь вовек - не Времени паяц,
Хоть серп кривой разит уста и щёки;
Любовь нетленна всякий день и час,
Покуда смерть не подведёт итоги.

Но если мной владеет лжи стихия,
То нет любви, и не пишу стихи я!
117

Так обвиняй в том нелицеприятно,
Что подлым я, неблагодарным был,
Тебя желая бросить безвозвратно,
Коварством узы страсти осквернил!

Что, часто с чужаками пропадая,
Я от тебя стремился всякий час,
И парус разворачивал, стараясь
Вдали укрыться от любимых глаз!

Добавь же в скорбный список обвиненья
И своенравие, и боль обид!
Пусть, как стрела, твоё пронзит презренье,
Но умоляю - не возненавидь!

Я оправдаюсь пред тобой, сказав,
Что так испытывал твой верный нрав.

118

Насильно обостряя вкус и жажду,
Огнём приправы пряной нёбо дразним;
Нет помощи верней, когда я стражду,
Чем вызвать очищенье без боязни.

Так, прелести твоей дары вкушая,
Пресытиться которой невозможно,
Мёд горьким ядом счастья запиваю,
Тем предварить недуг стараясь ложный.

Политика в любви – предвосхищенье
Болезней, коих нету и в помине -
Здоровому назначит исцеленье:
Злом лечится добра избыток ныне.

От эликсиров отвращаю взгляд:
Болящим от любви лекарства – яд.
119

Какие зелья пил из слёз Сирены,
Что порождает перегонный куб!
И страха, и надежды неизменно
Мной обладал изменчивый инкуб!

О, как же моё сердце ошибалось,
Когда я мнил: меня счастливей нет!
Как из орбиты око вылезало,
Горячечный как всё туманил бред!

О благодать вреда! Ведь, без сомненья,
Вся сила зла добро лишь укрепит!
Руинам страсти сладко возрожденье -
Так Феникса огонь лишь обновит.

К истоку нег вернусь в огне стыда,
Втройне богатый прибылью вреда.

120

Что ты меня когда-то отвергал,
Сегодня оказалось мне полезно;
Переплетает нас грехов обвал:
Ведь я – не медь, мой нерв – не из железа.

Когда б тебя я страшно оскорбил,
Подобно мне, ты был бы в преисподней,
Но я, тиран, тогда разгневан был,
И давний грех язвит меня сегодня.

О, если б, отворяя путь слезам,
Та наша ночь, прибежище печали,
Как ты когда-то мне, для ран бальзам
Дала тебе в целительном фиале!

Грехи твои становятся расплатой:
Покроешь мой, как я твои когда-то.
121

Уж лучше подлым быть, чем им считаться,
Тогда законным будет суд людской!
Прав на услады все кругом лишатся,
Растоптаны досужею толпой.

Зачем иных испорченное око
Должно судить играющую кровь?
Шпион, в трясине тонущий порока,
Чем оскорбил тебя чужой альков?

Я – тот, кто есть! Кто держит под прицелом
Мои грехи, стреляют лишь в себя;
Сломали их, а я остался целым,
И выше гнусных дум моя судьба!

Но жаждёт чернь триумфа зла безмерно:
Людишек скверных торжествует скверна!

122

Подарок твой – для записей тетрадь -
В моём мозгу: то памяти страницы;
Верней, чем бесполезных строчек ряд,
Воспоминанья вечно будут длиться,

Пока мои и сердце, и главу
Живительная не покинет сила,
Со мною ты во сне и наяву,
Пока небытие их не сгубило.

Листам бумаги не объять всего -
Задушат страсть казёнщины вериги,
Лишился я подарка своего,
Всю память подарив тебе, как книги.

Хранить же подношение твоё –
Признать, что я впадаю в забытьё.
123

Нет, Время, не хвались, что я меняюсь:
Я пирамиды не сочту обновкой,
Ведь помпой новизны не восхищаюсь,
Сочтя её старья перелицовкой.

Нося недолго нашей жизни бремя,
Мы рады и тому, что ты всучило:
Хламьё для нас - непознанная тема,
А не скопленье ветхого утиля.

Тебе и хроникам я вызов брошу:
Вчера, сегодня – только кривда всюду,
Все летописи пропитались ложью,
Ты спешкой головы морочишь люду.

Даю обет я, до смерти любя:
Что верен, невзирая на тебя.

124

Когда б престиж любовь мою подвиг,
Бастард Фортуны знал бы тяжкий рок:
Добро и зло Времён сполна б постиг
Сорняк последний иль цветков цветок.

Любовь – дитя не прихоти судьбы:
Желанней роскоши бесценный дар,
Покорной из любви моей рабы
Не сделать Времени всей мощью чар.

Политику, что продаётся всем,
И еретичку на короткий час
Любовь не испугается совсем,
Политике своей лишь подчинясь.

В свидетели даст Время мне шутов,
Их смерть - добро, а жизнь – сосуд грехов.
125

Что для меня вниманье короля,
Навеянное пылью балдахина?
Иль не прочней, чем ветхая руина,
Мощь вечности, ничтожнее ноля?

Я ль не видал, как ради суеты
Теряют суть, растратив состоянье?
Убогая в поддельном процветанье,
Погубит фальшь всю прелесть простоты.

Позволь твоей души мне быть слугой!
И не отвергни сердца нищей чести,
Что, безучастно к золоту и лести,
Отдаст меня, лишь заменив тобой!

Доносчику желаю я пропасть!
Я принял вызов, свергнув эту власть!

126

Мой милый мальчик, властвуя над всеми,
Ты подчинил серп, зеркало и Время!
Жизнь провожаешь – только расцветая,
Друзей увядших словно укоряя.

Уж коль Природа, королева тлена,
Вспять обращает годы неизменно,
Ей нужен ты, чтоб опозорить Время,
Убив минуты – прОклятое семя.

Страшись её, избранник наслажденья!
Не вечно длится клада сохраненье!
Тебя, по векселям, дождавшись срока,
В уплату долга отдадут жестоко.



127

Не уважали раньше чёрный цвет,
Зазорным было траур воспевать;
У красоты детей законных нет:
Клеймили чернотой бастардов мать.

С тех пор, как маску фальши носит сброд,
Природу лицемерно губит рок,
Краса, про имя позабыв и род,
Тьму скверны возлюбила и порок.

Любимой брови – ворона крыло,
Очей полночный траур им под стать
По девам, что без золота волос
Красы стяжали и венец, и стать.

Но так идёт им эта чернота,
Что скажет всякий: «Мрак есть красота».

128

Ты - музыка моя! Когда играешь
На благодатнейшей из древесин,
И пальчиками звуки извлекаешь,
И слух сражает песней клавесин,

Завидую я клавишам проворным,
Лобзающим прелестную ладонь,
Но губ моих смирение притворно:
Их опаляет ревности огонь.

Чтоб их с такой же нежностью ласкали,
Они бы щепок заняли места,
Где пальцы милые твои гуляли:
Ведь дерево желанней, чем уста.

Раз деревяшки наглые так любы,
Им – пальцы, мне – для поцелуев губы.


129

Растрата духа в бездне омерзенья –
Вот что такое совершённый блуд,
А до того – коварно вожделенье,
И дик, и груб неутолимый зуд.

Презрением сменяется услада,
Азартно хоть охотятся за ней,
Приманка – дичь, исполненная яда,
Доводит до безумия огней.

Ума лишает напрочь сладострастье:
Стремишься в рай, а обретаешь ад,
И поиск, и находка – всё несчастье
И сон, что горше смерти во сто крат.

Узнать любой мужчина был бы рад,
Как избежать небес, влекущих в ад.


130

Возлюбленной глаза – совсем не солнца,
И цвету губ коралловым не стать,
А волос – чёрной проволоки кольца.
Снега белы. Что ж грудь не им под стать?

Белы Дамаска розы и червлёны –
Роз на щеках не вижу никаких.
И есть куда приятней благовонья,
Чем дух от госпожи страстей моих.

Я с нежностью речам её внимаю,
Хоть мне известно: музыка милей.
И как богини ходят – я не знаю,
Но шаг тяжёл любимой по земле.

Любовь моя (Клянусь я небом всё ж!)
Не хуже тех, кого ославит ложь!


131

Ты – деспот, хоть не блещешь красотой,
Богини ты безжалостней надменной;
Ты знаешь: помрачён рассудок мой
И для меня ты – бриллиант бесценный.

Но, право, о тебе твердит молва,
Что облик твой не вызовет стон страсти -
Не смею опровергнуть те слова,
Хоть поклянусь – сам жертва злой напасти.

Твой лик рождает стонов миллион,
Им правда клятв моих да подтвердится:
Во мрак, затмивший солнце, я влюблён,
Мне нет светлее чёрной демоницы.

Ничем не чернена ты, кроме дел,
Поэтому злословье – твой удел.

132

Твои глаза люблю – меня им жаль:
Ведь ты ко мне остыла с давних  пор;
Их чёрный траур – любящих печаль,
И состраданьем милым полон взор.

Поистине светило утром так
Не разрумянит серых щёк востока,
И запада наполовину мрак
Предтеча вечера – звезды не славит око,

Как траур двух очей – лицо твоё!
Набрось на сердце сумрачный покров,
Одень во тьму сочувствие своё!
Кромешный взор я вечно петь готов!

Клянусь тогда, что чёрный – колер страсти
И мерзки все, в ком вороной нет масти.

133

Проклятье сердцу, что, поправ закон,
Наносит мне и другу столько ран!
Не я один тобой порабощён:
И друга чёрный подчинил тиран!

Жестокая! Теперь я узник твой,
Твой плен познало и «второе я»:
Себе, ему, тебе я стал чужой –
Тройная пытка трижды – боль моя.

Упрячь меня в тюрьме груди стальной,
Но сердце друга выкупить позволь,
Пленённый, сохраню его покой –
Тогда мне твой не страшен произвол.

В тебе я, как в темнице, демоница,
Томлюсь в объятиях очей зеницы.

134

Итак, теперь признаю, что он твой,
А сам я – лишь твоей заложник воли;
Я откажусь от прав на голос свой -
Верни его, что не был я без доли!

Из алчности не выпускаешь недр
Ты, что ненасытнее волчицы,
А он, и добродетелен, и щедр,
К несчастью, смог за друга поручиться.

Собою ты торгуешь без стыда,
Как ростовщик, как лиходей – мздоимец,
И должника доводишь до суда,
Пороча притязаньями своими.

Владеешь ты всецело им и мной;
Хоть платит он – я в яме долговой.
135

Желания все женщины имеют –
И я, чьё имя Уилл, всецело твой,
Да не единственный, заметить смею!
Но жажду я один владеть тобой.

Твоё желание, как мир, просторно,
Так спрячь моё желание в своём!
Когда других желаньям ты покорна,
Зачем же не приемлешь ты моё?

Морской простор переполняют волны,
Но дождь его всегда водой поил;
Моё исполнив, тем свои пополнить
Желания желает твой Уилл.

Соперников нет рядом и в помине:
Желанен я, единственный, отныне!

136

О, поклянись, что я – твоё желанье,
Отвергнет коль меня душа твоя,
Моих страстей исполни притязанья,
Своей ко мне приязни не тая!

Моё желанье, мелкая монета,
Заполонит твоей любви казну;
Про миллион всему известно свету -
Что единица для него – что нуль.

Пусть буду неучтённым я тобою,
Хоть в перечне я должен быть одним,
Считай меня нулём иль пустотою,
Но назови возлюбленным своим!

Желаю, чтоб хоть имя полюбила,
А с ним – моё желание, Уилла.
137

Любовь, теряя зрение и разум,
Зачем на очи сглаз ты навела?
Известна суть красы душе и глазу,
Но дразнят их кривые зеркала.

Когда очам, пресыщенным, пристрастным
С мужей армадой рок – на якорь стать,
Зачем крюком неверности ужасным
Ты к фальши взгляда пригвоздила страсть?

Зачем же мнит она усадьбой частной
Заплёванный и вытоптанный двор?
Зачем, ему потворствуя всечасно,
Скрывает мерзость лика лживый взор?

Глаза и сердце правду отвергали
И фальши рабство тяжкое познали.

138

Я верю ей, обманщице младой,
Коль в верности клянётся мне любовь,
Неискушённым в ловкости людской
Что мнит меня юнцом глупей глупцов,

Тщеславясь, что в очах её я юн,
Хоть знает, что гожусь в отцы её,
Внимаю фальши дребезжащих струн,
И правды избегаем мы вдвоём.

Зачем она признаться не спешит?
Зачем не говорю ей, что я стар?
Любви одежда – саван гнусной лжи,
А пылкий старец жаждет юных чар!

Друг друга мы обманываем. Всё ж
Нас обоюдная прельщает ложь.
139

Моё калечащий жестоко сердце
Не призывай оправдывать дух зла!
Убей меня всей мощью изуверства,
Чтоб сила слов – не глаз - во гроб свела!

Признайся мне, что ты другого любишь,
Но не бросай при мне счастливцу взгляд;
Уколами булавочными губишь,
Про стенобитный позабыв снаряд.

Перед собой тебя я оправдаю:
«Любовь моя взяла у смерти взор
И, трепетно меня оберегая,
Глядит врагам моим наперекор».

Полуживого не умножь скорбей –
Боль прекращая, взорами добей!

140

Как ты жестока, будь же так мудра,
Презрением меня не угнетай,
Чтоб на слова боль не была щедра,
И дабы грусть не разгласила тайн.

О, будь благоразумной! Притворись!
Во благо обмани – пусть нет любви!
Почуяв смерть, цепляются за жизнь
Больные и за ложь врачей своих.

Отчаянный, могу сойти с ума,
И о тебе злословьем будет бред;
Тюрьмою мира ныне правит тьма,
Безумной клеветы желанен вред.

Глаза в глаза смотри с любовью мнимой,
Хоть твоё сердце выстрелило мимо.
141

Воистину, я не люблю глазами:
Они увидят скопище порока,
Но сердце всё, презренное очами,
Безумно любит по веленью рока.

Я слушаю твой голос безучастно,
Не трепещу от твоего касанья;
Тобою наслаждаться ежечасно
Не пожелают вкус и обонянье.

Одно лишь сердце не остудят вечно
Ни все пять чувств и ни холодный разум;
Твой жалкий раб, я славлю бесконечно
Страстей неисцелимую заразу.

Чуму любви приемлю без боязни:
Ведь искушает исполнитель казни.

142

Любви моей ты отвергаешь грех:
Преступна, беззаконна моя страсть,
Но ты, запретных пленница утех,
Подобно мне, отведала их всласть.

Ужели из твоих пунцовых уст,
В которых прочно свил гнездо порок,
Печати для прелюбодейных уз,
Мне слышать поученья и упрёк?

Любовь моя – единственный закон,
Как ты других, тебя желаю я,
Жалей того, кто до смерти влюблён,
Желанна жалость будет мне твоя.

Коль, жалости не ведая, желаешь,
Чужих желаний жало лишь познаешь. 
143

Хорошая хозяйка, как ловец,
Дитя оставив, побежит стрелой:
Чтоб от наседки не сбежал птенец,
Вернёт его заботливой рукой;

Но брошенное гонится дитя,
Стремится обрести родную мать,
Меж тем она в пылу погони вся,
Ей некогда младенца утешать.

Так ты вдогонку мчишь за беглецом,
Я, как дитя, преследую тебя;
Достигнув цели, повернись лицом
И поцелуй меня, как мать, любя.

Молюсь, чтоб лик ко мне оборотила,
Чтоб обрести желание, Уилла.

144

Ввергая в ад и нежно утешая,
Двойная страсть мне сердце обожгла:
Мужчина белокурый, ангел рая,
И женщина – дух падший цвета зла.

И дьяволица ангела прельщает,
Чтоб я попал на преисподней круг,
И в сатану святого превращает,
И ослеплён соблазна блеском друг.

Но будет ли мой ангел злобным духом?
В отчаянье я пью терзаний яд:
Предав меня, подруга рядом с другом,
Но мнится мне, что ангела взял ад.

Сомнениям не подвести итог,
Пока злой ангел доброго не сжёг.
145

Уста, что изваяла сама страсть,
«Я ненавижу», - жёстко изрекли,
Усугубив уныния напасть;
Но, моё горе заприметив лишь,

Она открыла сердце мне своё,
Браня язык, что неизменно добр,
И притупила речи остриё,
Смягчив несправедливый приговор.

Переиначив смысл смертельных слов,
Всё превратила в светозарный день,
Что в клочья разрывает тьмы покров,
Когда умчится в ад ночная тень.

 «Я ненавижу», - бросила; любя,
Спасла меня, добавив: «Не тебя».

146

О бедная душа, грехов оплот,
Одевшая тебя в смятенье плоть!
Зачем твои глубины гложет злость?
Зачем снаружи мишура красот?

Зачем ты, расточительный делец,
Вложил все средства в ветхий особняк?
Чтоб весь твой капитал доел червяк?
И в этом тела твоего конец?

Живи, душа – пусть раб несёт оброк,
Его нужда – твой изобилья рог;
Продав порок, купи прозренья срок!
Твой рок – не тлен богатства – вечный Бог.

Смерть пожирай, чья пища – человек!
Со смертью Смерти не  умрём вовек.
147

Моя любовь – всеядная чума,
Но жаждет ненасытно до сих пор;
Стремится сохранить себя сама
Моя всепоглощающая хворь.

Мой разум – от любви лечивший врач,
Его не слушая, я стал болеть;
Им брошенный, постигну я сквозь плач,
Что страсть неисцелима, словно смерть.

Ума лишённый, я неизлечим,
Я лихорадки пламенем объят,
И дум, и речи смысл непостижим,
Когда безумца губит страсти яд.

Я клялся: ты светла, а ты – точь-в-точь
Черна, что пекло, и темна, как ночь.



148

Увы! Что за глаза любовь дала?
Они затмят кривые зеркала!
Куда любовь смысл здравый унесла,
Что правильно толкует все дела?

Когда прекрасно милое глазам,
Зачем весь мир здесь видит только срам?
У глаз любви особая стезя!
Неужто здесь и возразить нельзя?

Как могут быть верны любви глаза,
Коль мучит их бессонная слеза?
И лжёт мой взор, в бессилии скользя -
Ведь солнце видит, коль уйдёт гроза.

О хитрая любовь! Слепишь слезой,
Чтоб глаз изъян не обнаружил твой.
149

Жестокая! Тебя ли не люблю?
Тебе во благо, сам себе я враг!
Тебя лишь ради сам себя гублю
И угнетаю сам себя, простак.

Кто из противников твоих мне друг?
Тем умилюсь ли, кто тебе немил?
Коль хмуро на меня посмотришь вдруг,
Не делается ль белый свет постыл?

В себе что за достоинство найду,
Чтоб гордо смог презреть тебя тотчас?
Я пред пороком ниц твоим паду,
Послушный лишь движенью чёрных глаз!

Причину хлада понял, наконец:
Ты любишь зорких, ну а я – слепец.

150

Кто дал тебе могущество и власть
Изъянами сердца порабощать?
Глазам не веря, убеждает страсть,
Что свет не может полдень украшать.

Кто научил тебя искусству зла,
Так, что все злодеяния твои –
Шедевры ведьмовского ремесла -
В моих глазах – знамения любви?

Поведай тайну страшную, молю:
Как ненависть любви растит зерно?
Хоть все презрели то, что я люблю,
Не презирай со всеми заодно!

Коль недостойная любезна мне,
Достоин я любимым быть вполне.
151

Стыд неизвестен страсти молодой
И всё же матерь совести – любовь;
Не уверяй, что, соблазнитель твой,
Тебя я искушаю вновь и вновь;

Тобою предан, душу до конца
Предам измене низменных телес,
Душа уступит персти блеск венца,
И плоть возжаждет высоты небес,

И, вознесясь при имени твоём,
Укажет на тебя, как на трофей.
Вверху блаженства жажду быть рабом,
Стоять и падать близ красы твоей.

Любовь моя бесценная – не грех,
Я для неё паду и взмою вверх.

152

Ты знаешь, что люблю я, предавая;
Но ты, любя, предательница дважды:
Супружеские клятвы забывая,
Ты новую любовь убьёшь однажды.

Зачем тебя я гневно обвиняю
В забвении двух пламенных обетов?
Я двадцать обещаний нарушаю:
Ведь клялся тем, чего подавно нету.

В тебя утратил искреннюю веру
Поклявшийся твоею добротою,
И верностью божился я без меры
Со взором, поражённым слепотою.

Я клялся в том, что зрел тебя прекрасной,
Но не оспорил взор той лжи ужасной.
153

Оставив факел, дремлет Купидон.
Одна из дев Дианы в тот же миг
Воспламеняющий любовь огонь
Стремглав повергла в ледяной родник.

От пламени, что зажигает страсть
Он взял животворящий, вечный жар,
Кипя, он лечит всякую напасть –
Не исцеляет лишь любовных чар.

Но факел вновь любимой взор зажёг;
Дитя моей груди коснулось им,
Я, обожжённый страстью, занемог
И поспешил к воде, тоской томим.

Живой воды нет в ледяных ключах -
Она в любимой огненных очах.

154

Свой факел положив с собою рядом,
Заснул однажды маленький Амур,
Резвились шаловливые наяды
Вокруг него затеяв кутерьму.

Был поднят вверх прекраснейшею жрицей
Огонь, сердец сгубивший легион.
Так запросто невинною девицей
Воитель страсти был разоружён.

Тот факел дивный был погашен ею
В источнике, обретшем вечный жар;
Туда пришёл я, страстью пламенея,
Но бесполезен вод чудесных дар:

Огонь согреет воду, но – беда!
Не охлаждает жар любви вода.

Данные переводы были изданы в издательстве "Альтаспера" (Торонто, Канада) в 2014 году.