Зинаида Серебрякова. Из рода Бенуа

Серебрякова из рода Бенуа. /Наследники Серебряного века/.


Творчество художницы Зинаиды Серебряковой – одна из самых светлых страниц Серебряного века и русского искусства в целом. Это тем более удивительно, что ей выпало жить в лютое время - время, не пощадившее ни  своих детей, ни прошлых святынь и сокровищ. Художница наблюдала гибель старой России, голод, репрессии, диктатуру пролетариата, Европу в период кризиса и под гитлеровской оккупацией. Однако ее искусство осталось недосягаемым для ужаса и тьмы мира. Этот феномен, кстати, достоин рассмотрения: в тот же самый период творили немецкие экспрессионисты и сюрреалисты, чье  искусство было фиксацией деградации человека, апофеоза инфернального начала  над его умом и подсознанием. Те же ужасы перенесли Павел Филонов, Иван Бунин, Франц Кафка, Пауль Целан… десятки других художников - и эти ужасы спалили их. И «Герника» Пикассо, и «Превращение» Кафки, и "Пир королей" Филонова - свидетельство того разрушения, которое  захлестнуло их умы. Радость бытия, цельность духа и полноценное творчество  сохранили  лишь единицы. Конечно,  это – личная загадка творца, чье мироощущение  не ограничивается ни личными трагедиями, ни эпохой, ни чем–либо иным, - он носит идею, которая больше его самого, и дана ему от рождения – он ее не выбирал, - он лишь проводник ее в мире людей. В этом его назначение. Зина Серебрякова была из таких.
…Зина родилась 12 декабря 1884 года, в Нескучном – имении отца, известного скульптора Евгения Лансере. Она происходила из художественной династии Бенуа-Кавос-Лансере-Серебряковых,  которая насчитывает более пяти десятков архитекторов, художников, скульпторов, искусствоведов, музыкантов… Известными архитекторами были прадед Зинаиды - Альберт Кавос (автор проекта здания  Мариинского театра), дед Николай Бенуа, и его брат Юлий Бенуа, дяди – Альберт и Леонтий Бенуа, брат – Николай Лансере.
 Парадокс, но, как и большинство членов семьи, Зина не получила систематического художественного образования. У нее не было предубеждения перед академической школой, как у ее дяди - Александра Бенуа, который сознательно отверг "правильный" путь студента (о чем он писал весьма безапелляционно, например, в письмах к племяннику, Евгению: "Брось ты быть школьником, прилежно и доверчиво слушающим то, что говорят ему тупицы-учителя!").  Зина добросовестно предпринимал попытки устроить свое образование самым правильным образом, однако обстоятельства явно складывались не в ее пользу.
...Варясь в котле большой артистической фамилии, где рисовали все, она и не помнила времени, когда не держала в руках карандаша. Ее мать – Екатерина Николаевна Лансере, урожденная Бенуа, была ученица знаменитого рисовальщика и педагога Павла Чистякова (среди его учеников и почитателей  были Репин, Суриков, Врубель, Серов). Отец Зины – известный скульптор-анималист - умер, когда девочке было 2 года. Из шести детей этой четы трое стали художниками.  Стены их петербургского дома были увешаны работами Екатерины Николаевны, и именно мать была первым наставником Зины. Знаменитый художник и искусствовед Александр Бенуа – основатель общества «Мир Искусств», инициатор и редактор одноименного журнала, приходился ей дядей с материнской стороны. Однако, по существу, к формированию личности Зины он имел отношение лишь косвенное. По воспоминаниям художницы, в годы ее взросления они мало пересекались. Их настоящее общение началось тогда, когда он обнаружил, что его племянница, скромная, молчаливая девчушка – сложилась, к его изумлению, в самостоятельного и сильного художника. Александр Бенуа стал первым искусствоведом, отметившим ее уникальный талант, однако глубоко и серьезно ее творчеством он не занимался ни в России, ни в эмиграции. Александру Николаевичу было свойственно "недооценивать" своих ближайших соратников и соперников по цеху, товарищей по совместной работе в журнале «Мир Искусства» и в «Русских Сезонах» Дягилева, по-свойски судить о тех, кто задавал тон в искусстве рубежа веков. Даже Бакст и Головин в его воспоминаниях выглядели как-то «недостаточно» («надеюсь теперь, что из него что-нибудь выйдет» снисходительно роняет Бенуа о Баксте в своем письме княгине Тенишевой, известной меценатке, художнице и зачинательнице московского модерна).  Еще более жесток и язвителен он к «левой молодежи»: приверженцам авангарда зачастую доставались самые уничижительные его оценки – речь идет о лучших представителях группы «московских сезаннистов». «Меня всегда поражала в отношении русских мастеров односторонность Бенуа. В своём пристрастии он доходил до того, что свою личную антипатию к ним переносил и на их произведения» - замечает в воспоминаниях Мария Тенишева. Иногда, впрочем, его пассажи встречают более жесткую отповедь: "Теперь не время дилетантской болтовни. Твои же рассуждения об организации народных торжеств и досада на то, что 17 октября, стоившее столько крови, не было эстетично — по-моему, прости меня, верх цинизма" – пишет ему  Дмитрий Философов. Вообще непререкаемый авторитет Александра  Бенуа в среде современных исследователей отчасти переоценен: он отнюдь не всегда был честен и бескорыстен в своих оценках современников, что становится очевидным при изучении документов эпохи. Однако публика требует мифов – вот отчего у легковерного читателя будут в цене и «беспристрастные свидетельства» о Серебряном веке Нины Берберовой, и безапелляционные суждения о современниках Ахматовой, которая сознательно искажала многие факты своей и чужой биографии, и измышления Соломона Волкова, столь же далекие от фактов, как  неприкрытые байки о мастерах Возрождения фантазера Вазари.
Между тем, не интересуясь теоретическими тонкостями и бурными спорами об искусстве, захватившими общество, его юная племянница трудилась, не покладая рук – летом в имении Нескучное, зимой – в родном петербургском доме, где выросли четыре поколения Бенуа. Серьезный настрой Зины убедил мать, и в 1900 году шестнадцатилетняя девушка поступает в художественную студию княгини Тенишевой, которую вел Илья Репин. Студия была призвана приготовить молодежь к поступлению в Императорскую Академию художеств. Однако за месяц, который провела в школе Зина, Репин не появился в аудитории ни разу: именно в этот злополучный период он решил оставить начатое  княгиней дело, поскольку оно не принесло ему достаточного количества желаемых портретных заказов в состоятельных кругах, к  которым принадлежала княгиня. (Потенциальных заказчиков своих Репин брал измором, всеми правдами и неправдами убеждая их позировать ему. За свои же портреты, надо сказать, драл втридорога). Не знаю, стоит ли жалеть о том, что Зина не стала ученицей прославленного маэстро: начиная с последней трети 19 века Репин штамповал безвкусные буржуазные портреты сановников и их жен, существенно уронив жанр русского психологического портрета. В работах учеников его школы преобладали  темные, чернотные краски и небрежность письма, словом, некий набор штампов, ведущих в тупик живопись. И если ученики Коровина все обладали ярко выраженной индивидуальностью и все были колористами, то многочисленные ученики Репина в общей среде своей словно вылеплены по одному образцу.
Как бы то ни было, из студии Зина ушла, и по совету «дяди Шуры» - Александра Бенуа – перебралась в частную школу модного портретиста Осипа Браза. Совет оказался опрометчивым: Браз был завален заказами и в мастерскую являлся редко. По воспоминаниям Серебряковой, ученики были предоставлены самим себе и «варились в собственном соку». Постановки были однообразны – всегда женская модель. Таким образом, ни азов, ни метода работы, ни – самое главное – системы - ученики в такой школе не имели. (Поневоле вспомнишь Павла Ивановича Чистякова, который пестовал своих учеников, давая им и главные понятия ремесла, и тончайшие методы его достижения, и основополагающие ориентиры в искусстве). И, главное: по большому счету Браз был неинтересным живописцем, и портретистом посредственным. Видимо, советуя племяннице школу выученика и эпигона Репина, Бенуа совсем не понимал масштаба дарования Зины, и вовсе не принимал в расчет чисто живописных, колористических  задач, стоящих перед начинающим рисовальщиком, которые недурно бы научиться решать… То есть, к делу обучения племянницы Бенуа подошел вполне по-обывательски и исключительно поверхностно, как будто выбирал модного парикмахера. А ведь Бенуа был художник, знаток ремесла и законодатель вкусов целого поколения. Поневоле призадумаешься…
Однако и в Европе образование художника не существенно отличалось от того, что имело место в России. В 1905 году,  выйдя замуж за Бориса Серебрякова - двоюродного брата по отцовской линии, Зина выехала в Париж, где сразу записалась в известную  академию дела Гранд Шомьер, попав к преподавателям Симону и Доше. По существу Академией называлась частная художественная школа открытого типа, то есть в ней не было определенного образовательного  курса. Говоря  по-просту, это была платная  студия для всех желающих, в том числе, и для женщин – им ведь не разрешалось обучаться в официальных художественных школах - ни в Национальной высшей школе изящных искусств, ни в Академии художеств.
Увы, и в парижской вольнице ситуация повторилась: ученики осваивали натуру самостоятельно. Из письма Екатерины Николаевны Лансере: «Она разочарована здешней асаdemie, — Правда, число часов для рисования больше здесь, нежели у Браза и других, но системы рисования никакой, профессор приходит только 2 раза в неделю, обойдет наскоро всех и конец, а так, чтобы показать манеру или научить, как обращаться с красками, ничего подобного, а это главное, на что надеялась Зинуша. Это класс mixte (смешанный. — А. Р.), и уровень знаний всех учеников очень посредственный, так как, верно, лучшие силы все находятся в мужских отдельных классах. Мастерская переполнена англичанками… Самое интересное это класс croquis (набросков. — А. Р.). Платят каждый раз 50 сантимов и два часа рисуют по одной четверти часа фигуры в различных позах. Сюда приходят кто хочет прямо с улицы»… На этом попытки Серебряковой получить образование закончились. Возможно, надо было попытать счастья в Академии Коларосси, где занимались брат Зины – Евгений Лансере, Максимилиан Волошин, Анна Голубкина… Но нет. Отныне Зина будет рассчитывать только на свои силы и на свое трудолюбие.
По существу, мы можем говорить о девальвации академического образования в Европе конца XIX- начала XX века, о глубоком упадке института художественного образования как метода передачи базовых  знаний. О победе духа коммерции над традиционной цеховой этикой. Не удивительно, что в течение нескольких десятилетий в Европе модернистические настроения полуграмотных «клоунов» (по определению Пикассо – к клоунам он относил и себя самого) вытеснили понятие об искусстве как таковом, и его границы оказались не просто размыты, но претерпели полное разрушение и профанацию.

…На профессиональное становление художницы повлияли, прежде всего, ее самостоятельные занятия, в том числе в Эрмитаже, где она штудировала работы старых мастеров. Путешествие по Италии в 1902-1903 годах, предпринятое ее матерью для поправки здоровья дочери, позволило увидеть фрески Рафаэля и Микеланджело в Ватикане, Тинторетто и Веронезе в Венеции.  Образовало и дисциплинировало ее манеру самостоятельное изучение и копирование в Лувре в 1905-1906 г.  Брейгеля, Ватто, Фрагонара, а главное – Энгра, с которым ее роднит цельность и пластика в видении обнаженной натуры. А вот импрессионистов Зина Серебрякова недооценила. И это существенно отразится на ее работах: проблемы передачи среды, сиюминутных состояний в природе, проблема передачи рефлексов и цветных теней, задачи колористики  - выпали из ее кругозора, что подчас снижает значимость ее работ, особенно позднего парижского периода. Одно можно сказать твердо: приоритет ценностей в искусстве сложился у Серебряковой очень рано и был для нее важен, как исповедание. Казалось, она сказала себе: только красота! – и осталась верна своему кредо до конца жизни. Стоит ли удивляться этому «консерватизму»: с младых ногтей ее вкус был сформирован  высокими семейными традициями, вектор художественного поиска был во многом  определен коллекцией картин деда, Николая Бенуа. Вспомним, что ее дяде, архитектору Леонтию Бенуа (брату «Дяди Шуры»), принадлежала картина  кисти Леонардо да Винчи, так называемая «Мадонна Бенуа». (Картина входила в приданое его жены, Марии Александровны Сапожниковой, происходящей из астраханского купеческого рода, дочери купца и мецената Сапожникова). В этом основательном и несколько рафинированном мире просто не было места авангардным течениям.
…Пройдет четыре года,  – и с прелестного холста еще никому неизвестной художницы миру улыбнется, как «утро жизни», милое девичье лицо, с блестящими, что вишни глазами… ("За туалетом. Автопортет" 1909 года) Это полотно станет откровением и понаделает шуму  на большой выставке Союза русских художников. Петербург будет очарован, покорен, а совет Третьяковской галереи закупит с выставки сразу 3  полотна безвестной дебютантки … Затем будет Крестьянский цикл, череда лучезарных автопортретов и пленительных детских образов, которые пройдут через все  творчество Серебряковой красной нитью.  В самый разгар Первой Мировой войны Серебрякова напишет одно из самых зрелых, цельных, монументальных своих полотен - воплощение покоя и равновесия мира – «Крестьяне. Обед». Ее крестьянки станут отдельной страницей русского искусства, поэмой русской женщине, простой и абсолютно неразгаданной тайне ее души. Эти Надежды, Марии и Тани смотрят внутрь себя, не осознавая себя, - подобно новому Сфинксу, исполненному непоколебимого покоя. Череда войн, народных смут, революционные брожения, в огне которых сгорит дотла старая Россия, все ужасы грядущего столетия  – все  развевается в прах под этим взором. Так природа поглощает следы катастроф и неимоверных бедствий – и на месте крушения воцаряется тишина. Откуда взялась такая сила у этой хрупкой ранимой натуры – Бог весть. Это – одна из загадок Серебряковой. Ей довелось пережить смерть любимого мужа, гибель родного Нескучного. В 1917 году в огне четырех пожаров, уничтоживших усадьбу, погибнут ее работы – самого лучшего, самого светлого и полновесного периода ее творчества. Потом будут Гражданская война, голод, холод, болезни детей и матери…изнуряющий труд, не приносящий заработка: месячного жалованья, которое  ей полагается в Харьковском музее археологии, только-только хватает на фунт масла… На фунт масла! А у нее на руках четверо детей и старуха-мать. «Мы работаем в зимних пальто, не раздеваясь. Пальцы у всех поопухали, в том числе и у Зинаиды Евгеньевны. Как она рисовала — не представляю», - вспоминает сотрудница Харьковского университета. За Харьковскими мытарствами последовало
 несколько отчаянных голодных лет в Петрограде.  «Коллекционеры задаром, за продукты и поношенные вещи обильно брали ее произведения...» (из воспоминаний близких). «Я шью целыми днями..., удлиняю Катюше платье, чиню белье... Приготовляю сама масляные краски ; растираю порошки с маковым маслом... Живем мы по-прежнему каким-то чудом...» (1921 г.) В том же 1921 году от менингита умрет любимая сестра Зины - Екатерина, – образ которой проходит сквозь самый светлый, дореволюционный период Серебряковой («Купальщица», «Портрет Е.Зеленковой-Лансере», и др.)
 «Если бы Вы знали, дорогой дядя Шура, как я мечтаю и хочу уехать, чтобы как-нибудь изменить эту жизнь, где каждый день только одна острая забота о еде (всегда недостаточной и плохой) и где мой заработок такой ничтожный, что не хватает на самое необходимое. Заказы на портреты страшно редки и оплачиваются грошами, проедаемыми раньше, чем портрет готов». «Дядя Шура, - говорила она,  -  советует поступить по-мужски - отбросить ежедневные заботы и всерьез приняться за работу» (из воспоминаний Галины Илларионовны Тесленко). « Но дядя Шура, — продолжала Зинаида Евгеньевна, — не мог понять, что мать, хотя бы временно, не может видеть абсолютно голодных детей, тем более, что Шурик /младший сын/таял буквально на глазах». «Зике нужно много, чтобы нас прокормить, но пока живем все ее старыми работами» - Е.Н.Лансере.
И наконец, осенью 1924 года она решится – и поедет за границу, в надежде, что там ее искусство позволит ей зарабатывать, чтобы прокормить детей, оставленных с матерью в России. Ей кажется: разлука не надолго,  все устроится, и семья воссоединится. Однако этим иллюзиям сбыться не суждено. Через  год с неимоверными трудами, через Красный Крест, удастся вызвать к себе сына Шуру, потом, в 1928 г. перед самым закрытием «железного занавеса», каким-то чудом выпустят из России дочь Катю.  Старший сын Женя и дочь Таня вместе с больной угасающей бабушкой останутся в Петрограде. В 1933 году Екатерина Николаевна Лансере умрет от истощения (от голода, как сухо указывается в статьях). Будет репрессирован и умрет в тюрьме Николай Лансере – брат Зины, такая же судьба ждет племянника Владимира Зелинского, талантливого театрального художника. Переживет арест и ее брат Евгений, не минует эта участь  Михаила и Леонтия Бенуа, которым она приходилась племянницей. А в 1926 году не вернется в Россию из заграничной командировки  и сам «дядя Шура» - Александр Бенуа. (Его сын Николай уже два года живет в Париже, сотрудничая с Национальной Оперой).
В Париже - столице мировой живописи - Зина будет продолжать бороться за существование, высылая детям заработанные крохи. «Вчера видел Зину. Заказов нет. Одна нищета... Зина почти всё посылает домой... Непрактична, делает много портретов даром за обещание её рекламировать, но все, получая чудные вещи, её забывают и палец о палец не ударят», – Константин Сомов, запись в дневнике.
А. Бенуа, перебравшись в Париж, живет вполне безбедно. «Дорогой дядя Шура» всегда умел устроиться. Так, в 1896–1899  его пребывание в Париже оплатила меценатка княгиня Тенишева, которая поддерживала его и позднее, вплоть до разрыва деловых  отношений в 1905 г. У Зины были принципы. Она обходилась самостоятельно, работая над заказными портретами аристократов и артистов, которые подчас не снисходили до оплаты заказанного портрета. И даже поездку в Марракеш в 1928 году художница считала огромной удачей своей эмигрантской жизни – не смотря на то, что «добрый барон» Броуэр, отправил ее в поездку на кабальных условиях: отдать ВСЕ понравившиеся ему работы, которые она сделает в Марракеше. Барон желал пополнить свою коллекцию экзотикой: прежде всего его интересовала обнаженная натура. И художница безропотно соглашается – и счастлива. "Меня поразило все здесь до крайности. И костюмы самых разнообразных цветов, и все расы человеческие, перемешанные здесь, – негры, арабы, монголы, евреи (совсем библейские). Я так одурела от новизны впечатлений, что ничего не могу сообразить, что и как рисовать". Из этой поездки в Марракеш она пишет, что все средства ушли на оплату натуры, и все же ей не удалось даже приблизиться к поставленной перед ней задаче: ислам не позволяет женщине обнажаться перед посторонними. Последние дни она решила провести в номере, не выходя наружу, чтобы не тратить денег барона - так и не найдя натурщицы, которая согласилась бы позировать обнаженной. И только благодаря помощи переводчика-марокканца она смогла выполнить поставленную перед ней беспрецедентную задачу: для восточных «ню» Зинаиде Серебряковой позировали две сестры переводчика и его невеста.

 Париж, в сущности, останется глух к искусству Серебряковой: оно не вписывается «в карту будня». И этот феномен достоин изумления. Воздушная камерная интимность пастельного портрета Серебряковой, его  утонченность и грация были воплощением  европейской школы, соединением манеры Розальбы Каррьеры и Эдуарда Мане в одном этюде. Однако… новая Розальба Карьера опоздала родиться. Парадокс, но запоздавший классицизм с налетом сентиментальной идеализированной восковой красоты – не ко двору в  Европе, утопающей в пряной роскоши арт-деко и безумном эксгибиционизме дадаизма и экспрессионизма. Торжество абстрактного искусства, соединенного с сюрреализмом, вытеснят все, что не соответствует шаблону моды – этого нового «символа веры» Европы, празднующей пир накануне великой чумы. Итак, с одной стороны занавеса – гедонизм и разложение, утрата базовых ценностей, с другой – коммунистический террор и кромешная беда тоталитарной мясорубки…
Стоит ли удивляться, что, оторванное от корней, искусство художницы не избежало «капсюлизации», обмелело. Это, кстати, общая тенденция русских художников в эмиграции, за редким исключением. Цветущий задором, живой и полноводный  период творчества Серебряковой  не найдет продолжения, рубежом ему можно считать смерть мужа, роковой 1919 год. Уехав из России, она больше не вернется к монументальным полотнам (ряд панно для дома Броуэра (1934-1935), за исключением панно "Свет", положа руку на сердце, ужасны и никак не могут быть примером удачного опыта в монументалистике). Поздние ее портреты очень уступают ранним. Собственно, их можно назвать добротной салонной продукцией.  Выхолощенной, комплиментарной, подчас приторной. Однако все так же тонки ее пейзажи, роскошна обнаженная натура. Только размах  личности – ушел. Микеланджеловская цельность  ее первых юных вещей, великолепие золотых одалисок (эскизы панно для несостоявшейся росписи Казанского  вокзала), мерная ритмика крестьянских фигур («Беление холста») станут историй. Что характерно, именно в этих эскизах панно - а так же в отдельных листах, выполненных в технике пастели, Серебрякова в большей степени импрессионист, нежели она хотела бы признать. И именно они - наиболее пленительны - в огромном и разнообразном наследии художницы. И именно эти произведения - жемчужина и квинтэссенция эпохи Символизма.
Говоря о пути художницы, о ее творческом кредо, которому она служила, надо понимать, что Серебрякова жила в мире, в котором на ее глазах произошло нарождение, становление, и жестокая декларативная борьба нового искусства  - со всем, что ему предшествовало, с самой изобразительной традицией прошлого. Живя в какофонии сиюминутных течений, опьяненных собой, среди свистопляски кубизма, неопримитивизма, футуризма, дадаизма и бесчисленных других идей, декларирующих, как именно нужно пачкать холст и шокировать зрителя, Зинаида обнаружила в себе недюжинный стержень и поразительную цельность сложившегося художника, убежденного в незыблемой ценности тех принципов, которым она служила. Она равнодушно отказалась от соблазнов моды, от яркого авангардизма, имевшего коммерческий успех и в России, и в Европе. И тут впору говорить о защите гибнущего бастиона традиции, о незаметном подвиге ценою в жизнь, который осуществила эта молчаливая женщина: К модернизму Серебрякова была непреклонно непримирима. Характерно, что и время - не приняло ее. Искусствоведы по большей части обходили молчанием. До недавнего времени даже в крупных монографиях, посвященных русским художникам за рубежом, подчас нельзя было встретить  упоминания о Серебряковой, хотя там добросовестно перечисляются художники второго и третьего ряда. Естественно, и арт-рынок "не замечал" ее - так же, как товарищи по цеху: слишком различны были их векторы. Антиподы.
Вот выдержки из писем Серебряковой: «…пришла в ужас от всего «нового», абстрактного «искусства», переполняющего все галереи, салоны и музеи в Париже… Да, мы присутствуем при страшном крушеньи и провале Запада…"  «Анненков показал нам (в своей мастерской), с гордостью, свои произведения на стене, обрамленные куски извести (?), с воткнутыми сучками (выходящими из рам)… Когда я, с «наивностью», спросила, что сие означает?  Юрий Павлович объяснил, что это «4ое» (?) измерение, изобретенное им…. Да, это безнадежное явление — абсолютная, бессмысленная чушь….»
«Если сравнить настоящее время, беспомощное (во всём) в искусстве, с прежними веками, то ведь всё никуда не годится, а всё-таки мы продолжаем рисовать...»
И жить.
...
Печальная ирония: оказавшись за границей, Зинаида Серебрякова, эта румяная роза Серебряного века, одна из самых отрадных чаровниц кисти, была рада нескольким франкам за свой рисунок. Живя в веселом человеческом улье, в самом сердце Европы, она  с ясностью признавала, что ее работам нет места на парижских выставках, так же, как ей самой, похоже, нет места в толпе русских артистов-эмигрантов, на шумной ярмарке авангардного искусства. А нынче ее работы стоят миллионы фунтов, и дельцы от арт-рынка бодаются за право представить их на своем аукционе, где с молотка идет все: правое и левое, сокровища и фальшивки, отверженное и трижды превознесенное. И что здесь плевелы, а что - адамант откроется, может быть, только на Страшном Суде.
 
........

Автопортреты З.Серебряковой: http://www.liveinternet.ru/users/4021226/post294918075/#
детские портреты: http://www.liveinternet.ru/users/bo4kameda/post293482808
Эскизы панно  для Казанского вокзала: http://all-drawings.livejournal.com/462264.html
http://www.liveinternet.ru/users/2010239/post227924961/ - о членах  семьи Бенуа-Лансере
http://www.sobaka.ru/kzn/city/art/37071 картина "Спящая девочка " на Sotheby's