Универсум

Дети были доставлены в лабораторию 47-А ровно в 9.45 согласно программе «Воспроизведения населения». Лучи чувствительного счётчика механически просканировали температуру воздуха.
– 22 градуса по Цельсию. Температура оптимальная, – отчеканил электронный голос.
Приглушённый свет лаборатории вздрогнул, среагировав на автоматические двери, быстро скользнувшие в стороны. По дорожкам между огромными рядами инкубаторов зашуршали тележки с новоприбывшим выводком.
– Рекомендую надеть перчатки, – безучастно проинформировала доктор Нона-206, – аккуратно перенесите «продукт» в автокювез. Теперь необходимо отрегулировать искусственную кормящую грудь следующим образом…
Монотонные объяснения доктор Нона-206 сопровождала быстрыми точными движениями. На застывшем лице размыкались и смыкались пурпурные губы, выставляя на паузах безукоризненную улыбку.
 Ольга-407 почти не слушала инструкции. Ладони вспотели, выдавая непростительную эмоциональность девушки. Это был первый рабочий день в стенах ЗУДа (закрытого учреждения детопроизводства). Настоящие дети мало походили на обучающих кукол с толстой матовой головой.
– Они отвратительны, – шепнула Ирма-91, толкая Ольгу-407 в бок. – Лицо сморщенное! А качество кожи! Слава Универсуму, женщины больше не вынашивают и не рожают детей.
Ольга-407 не ответила. Только внимательно присмотрелась к сморщенному личику. Кожа действительна была беззащитно-розовой с тонкими ниточками синих просвечивающихся вен. Над ушами топорщился слипшийся пух волос. Ручки судорожно барахтались, цепляясь за воздух. В груди защемило. Девушка вспомнила Йохана ноль-ноль. Единственного человека во всём Универсуме, не заботящегося о внешнем омолаживании, позволившего коже стареть. Йохан никогда не посещает пластических салонов, не наращивает мышц и не удаляет жировых прослоек, даже не закрашивает лохматой седины. Он держит лавочку старинного барахла, никому не нужного. Дряхлый чудак Йохан рассказывает всякие небылицы… Сморщенный, настоящий, как эти младенцы.
– Слабые, нежизнеспособные «продукты» выявляются уже в первые сутки. Как правило, они отказываются от искусственной кормящей груди, имеют отклонения от нормы роста и веса. Необходимо совершить сортировку «продукта»…
При  этих словах Ольга-407 вздрогнула. На всякий случай девушка огляделась. Нет, Ирма-91 не заметила. В Универсуме не положено выказывать сострадания к «продукту», сжигаемому в специальной печи. Это и есть процедура, называемая сортировкой.

Первый рабочий день подошёл к концу. Ольга-407 несколько раз воспользовалась манипулятором эмоциональной стабильности, пытаясь добиться режима умиротворения.
Пока девушки поднимались в скоростном лифте из подземной лаборатории 47-А на поверхность Универсума, Ирма-91 без умолку трещала. Светочувствительный крем, духи с корректирующим ароматом, пижамы для похудения… Назойливое малопонятное жужжание вырывалось фонтаном из морковно-оранжевых губ. Ольга-407 привыкла не замечать его. Оказавшись на улице, девушка с удивлением заметила: с каждого рекламного щита блистали многочисленные ирмы с коричневыми, карминными, лиловыми губами…
– Быстрое извлечение яйцеклеток! Быстрая и вкусная еда! Самые быстрые автомобили! Клуб самых быстрых и незабываемых отношений «Либидо»! – декламируют многоголосые ирмы с огромных экранов.
Ольга-407 знает единственный бесшумный уголок Универсума, который большая пёстрая суета обходит стороной, – лавочку Йохана ноль-ноль. Хозяин этого странного непохожего мира – диковатый в старой хлопчатобумажной рубахе, в серых джинсах и потёртой соломенной шляпе. В то время как жители Универсума используют для одежды исключительно умное нановолокно, способное менять форму, окраску, толщину. Кресло Йохана, не способное к самоочищению и самовосстановлению, просело, выцвело под толстым слоем пыли. На полу и на полках громоздятся изумительные музыкальные инструменты. Самым замечательным Йохану кажется пианино. Он любит перебирать уцелевшие клавиши и вслушиваться в звуки, сложные, непохожие на электронные мелодии Универсума. Здесь хранятся неожиданные вещи: тряпичные игрушки, монеты, картины, написанные давно несуществующими масляными красками. Фантастические, почти неразличимые портреты в облупившихся рамках. Здесь хранятся уцелевшие книги – самые бесхитростные, те, которые полицейский надзор счёл допустимыми.
Ольга-407 вспомнила особую книгу – обугленную, чёрную, с единственным уцелевшим клочком в самой сердцевине. Книгу, которую Йохан ноль-ноль бережёт в толстом деревянном ящике под тяжёлым замком. А железный ключик носит на шее, точно амулет против натиска всепроникающего Универсума. Йохан много раз читал наизусть замысловатый отрывок обгоревшего фолианта: «Говорят вот, детей иметь тяжело? Кто это говорит? Это счастье небесное! Любишь ты маленьких детей, Лиза? я ужасно люблю. Знаешь – розовенький такой мальчик, грудь тебе сосет, да у какого мужа сердце повернется на жену, глядя, как она с его ребенком сидит! Ребеночек розовенький, пухленький, раскинется, нежится; ножки-ручки наливные, ноготочки чистенькие, маленькие, такие маленькие, что глядеть смешно, глазки, точно уж он все понимает…»
Как странно звучат необычные слова в подполье Универсума, точно голос вымершей цивилизации встаёт столпом зачарованной пыли. Никто не слышал о семьях и детях. Никто не помнит, кроме нелепого Йохана, о временах, когда существовало детство.
Больше месяца Ольга-407 не посещала загадочной лавочки. А ведь нужно навестить старика. Нужно рассказать про сжатые кулачки младенца, да-да, про кулачки размером не больше каштанового ореха… тщательно забытые в недрах подземных лабораторий ЗУДа.

31/05/2015