Марине Цветаевой

Судьбою с планидой суровой, её не приняв приговор,
Открывшись планетою новой, со мною ведёшь разговор.
Пространства и времени тайный, пройду коридор бытия.
Увидимся в нём неслучайно, и мыслей своих не тая.
В глаза отрешённо-спокойные, поверившие судьбе.
Когда-то глядел, очарованный, кто дал твоё имя тебе.
Глаза, (поговорка здесь треснула, её приводить не спеши)
Являются вовсе не зеркалом, а точным портретом души.
Твой образ, простой и достойный, увидел недавно во сне.
И был он как фреска мадонны на старой церковной стене.
С тех пор размышляю о вечном: где истина есть, а где нет.
Что тратим порою беспечно для мелочных дел много лет.
Земного предназначения ответ знать хотят все вокруг,
Немногие тайну творения познают, другим – недосуг.
Принять, что memento more: не просто банальность для всех -
Не думать про смерть, когда горе, а помнить, когда есть успех.
Узнать, что полезно, что выгодно. И разницу видеть всегда.
У всех забирать будет прибыльно, полезней отдать иногда.
На жизнь поглядеть несуетно, и выбрав достойную цель,
Доплыть, невзирая на ветры, не сев ни на риф ни на мель.
Что ждёт за завесою смерти, в пустом бестелесном краю?
Про ад всё известно, там черти. А что ожидать нам в раю?
Каким обладает богатством счастливец, который спасён?
Неужто убогим злорадством, что кто-то в аду, но не он?
Божественной кисти картину хотелось бы всем нам узреть.
Вновь встретить свою половину и не расставаться с ней впредь.
Тех, с кем были очень счастливыми, ходили по разным местам.
И райские кущи с любимыми не в небе, а, именно, там.
Где будем бродить, вечно молоды, и плещет под ноги волна.
Что в жизни нам было недодано, теперь получаем сполна.
Леса, побережья и горы, и всё, чем прекрасен наш мир,
Долин бесконечных просторы, рассветов - закатов ампир.
Кто был осчастливлен в пустыне, тому-то она всех милей,
Счастливцы в полях, и поныне бредут по просторам полей.
Иная душа на прогулке по сочным альпийским лугам,
Другая же ходит по гулким, по дивным чужим берегам.
Изгой, не изведавший счастья, кому боль досталась одна,
Уже без душевных ненастий, талант раскрывает до дна.
Не принятый миром маэстро, теперь же в краю вечных грёз
Солирует с лучшим оркестром, не зная забвения и слёз.
А ты (в этом Божия милость) не ищешь пристанищ иных,
В стихах у себя растворилась – нектаром цветов полевых.
Одетая в саван-тунику, живым ты послала привет:
«Кладбищенской земляники – крупнее и слаще нет…».
И тот, кто скатился до точки, удар получая под дых,
Прочесть смог великие строчки про ангелов, вечно босых.
Отринув печаль и уныние, всё понял про истину вдруг,
И делал что должно отныне - теплом согревал всех вокруг.