Коридоры детства

Однажды… а это бывает, и правда, всего один раз в юности – так отчаянно и страшно, я не знала, где выход из Заовражной рощи.
Ещё днём в ней было совсем не страшно. В самом любимом месте, напротив дома тёти Любы, а по совместительству – киномеханика сельского клуба, крутящего нам по вечерам кино, росли купавки и трёхлапые листочки мелкого клевера, а тропинка была, как всегда, немного влажной. На ней отпечатались следы проходящих за день людей или их «огрызочки»: либо мысочки, либо «пяточки» – смотря, кто и как добрался до «спасительного» мостика. Он был совершенно невозможным на фоне сельского пейзажа – перевёрнутая бетонная конструкция, из тех, которыми в городе иногда накрывают большие трубы теплотрассы.
Два-три шага по гладкому и сухому жёлобу моста, и снова – тропинка. Именно это место было, по-настоящему, заколдованным. Каким бы жарким ни был день – сразу за мостиком было царство свисающих с деревьев «лиан» из повилики и каких-то ещё хищных «зелёностей». Здесь было всегда удивительно тихо. Не трава по пояс – репейник да крапива.
Самое странное, я никогда не могла там правильно посчитать шаги. Ни разу! Начинала и сбивалась – то птица в кронах забьётся, то ручей приманит, то внезапный прохожий с «потустороннего» (на выходе из рощи) бревенчатого моста отвлечёт. Ближе к мосту на тропинку, через кроны высоких деревьев, пробивались лучи солнца. Здесь она резко поднималась вверх, становилась сухой и самой-самой обычной. По настилу из брёвен, слегка прогибая их, катились редкие грузовики, скатывались под горку легковушки, а однажды, прокатилась колонна тяжёлых «ЗиЛов», «Уралов» и танков. Вся деревенская малышня заворожённо глазела на это действо. Девушки перебрасывались шутками с заигрывающими с ними солдатами. Было знойно, весело и… мирно. Семидесятые… Самое начало. Колонна военной техники проходила через деревню даже не на военные учения, а новое место дислокации. Это длиннючее слово я тогда ещё не знала. Местом дислокации доброго волшебства и тайны для меня оставалась рощица между тремя концами деревни – Верхним, Русским и Чугуновкой.
Правда, был ещё один путь в центр села – по грунтовой дороге, разбитой в серую пудру. По ней было здорово гонять на велосипеде или бегать босиком под проливным летним дождём вместе с гурьбой сельских ребятишек. Но одна я по ней не ходила до тех пор, пока не выросла. И тому была причина – детский страх. Ещё не настало тогда моё время из него вырасти.
На повороте стоял маленький дом, с заколоченными крест-накрест маленькими оконцами. Дом был саманным, с полуобвалившейся соломенной крышей. В окнах остались маленькие, кое-где заклеенные то ли пластилином, то ли оконной замазкой подслеповатые стёкла.
Об этом доме сельская подружка Валька (не помню, которая из двух), рассказала мне какую-то жутко печальную и страшную историю. Наверное, всё же, это была та подружка, у которой было несколько братьев-погодков и ни одной сестрёнки. Из взрослых в её доме была только их мама и вернувшийся с флотской службы брат. Валька была большая выдумщица, и с ней было не скучно. В день моего приезда именно она прибегала самой первой, и начинался наш «вояж» по Русскому концу: «Валька – Валька – Наташка – Раечка – Зинка». Заканчивалось «путешествие» только тогда, когда с заходом солнца возвращалось сельское стадо. Подружкам надо было загонять коров в стойло и помогать по дому, а мне возвращаться в бабушкин дом к ужину и к своей ежевечерней кружке парного молока. Это было настоящее испытание – большущая кружка парного тёплого, только что из-под коровы молока… не каждый малёк выдержит!
Когда мне нужно было одной добраться до сельской библиотеки или к няне в фельдшерский пункт, находившийся в том же бревенчатом доме рядом с Правлением колхоза, или проведать двоюродную сестрёнку, жившую на Верхнем конце, я всегда добиралась не в обход по грунтовой дороге, а напрямки – через рощицу. Это был самый волшебный «коридор» в моём деревенском лете, в котором можно было даже собрать горсть невесть как попавшего туда паслёна, а в разгар июля – почти совсем не кислой вишни.
Только раз – в юности, среди самой тёмной ночи, моя волшебная тропинка не захотела меня вывести и кружила до самого обрыва у ручья, обдирая деревьями руки и цепляя волосы. И звёзд в ту ночь на небе не было, и света внутри тоже не было. Так уходящий кто-то задувает свечу, и нужно время, чтобы она затеплилась снова и могла гореть всю жизнь под ветрами всех остальных разлук и потерь – негасимо и ярко.
Тропинка моя, всё же, вывела меня, покружив, но как-то сразу из лета – в зиму. В той зиме остались и поцелуи на мосту, и падающий в небо снег. Однажды…