Варенье из сосновых почек. Окончание

     Потом снова была весна. Мы ходили «по сосну» и, как обещали, брали с собой Сашу. Он тоже жевал зелёные палочки, но не плевался, как мы с Надеждой, а глотал их, чему мы сильно удивлялись. В один из таких походов он разговорился, вспоминал маму и то, как она любила весну, лес, цветы, как они пели под аккомпанемент гитары и пианино, а теперь он  на гитаре больше не играет... Тётя Зоя обещала подарить ему личную банку соснового варенья.
     А вскоре он пропал. Помню, как вечером прибежала Жанна, расспрашивала нас с Надеждой и сказала, что Саши нет дома уже сутки.
     …Его нашли в лесу мальчишки под низкорослой причудливо изогнутой сосной. Он накинул верёвку на толстую ветку и встал на колени…




     В день похорон с Надькой случилась истерика. Она выла на весь подъезд. Она вообще была склонна к истерикам, её эмоции взрывались слезами и причитаниями. Она металась по квартире. Сморкалась в кухонное полотенце, бросалась на диван лицом вниз и колотила по нему кулаками. Тётя Валя, испуганная, прибежала к нам и скороговоркой зашептала: «Люда, милая, помоги. Она меня не слушает». Теперь же Надька визжала, и было ясно слышно «позовите тётю Люсю». Мама спокойно сказала «пойду» и направилась к двери.
     - Я с тобой.
     - Сиди, -  строго цыкнула мама. 
     Дверь захлопнулась, и через некоторое время в подъезде стало тихо, а ещё через минуту вернулась мама.
     - Чего она?
     - Ничего. Накопилось.
     - Ты что, убила её?
     - Вернула к жизни. Пойдём.
     Мы вышли на крылечко. Надька, с зарёванным лицом, покрытым малиновыми пятнами, уже стояла на улице с тётей Валей. Мне же всё время казалось, что в желудке лежит огромный булыжник, но плакать я не умела.
     Никогда не видела столько народу, только на демонстрациях и в День освобождения нашего города от фашистов, когда все возлагали огромные венки к братским могилам.
     Сашку несли на плечах. Он плыл над тёмной, шевелящейся массой голов, беззащитный, будто выставленный напоказ. Было в этом что-то жестокое, неприличное, неправильное. Мне хотелось, чтобы его опустили, спрятали. Да ещё ветер сдувал длинную прямую чёлку, обнажая смуглый лоб, трепал волосы. Хоронили без музыки, и была эта тишина, состоящая из шарканья ног, сдержанных всхлипываний и шуршания венков, правильным и единственно возможным его провожатым.
     Мы прилепились где-то сбоку, и весь этот монолит из человеческих тел медленно двигался по главной улице нашего городка. Затем все остановились. Никто не смотрел вперёд, не вытягивал шеи, как на демонстрации, все просто стояли и ждали, пока гроб поставят на укутанный лапником ( огромными еловыми ветками) грузовик с опущенными бортами. Грузовик двигался не впереди, а среди людей, и так до самого кладбища. Я успокоилась: его, наконец, не стало видно.
     На кладбище всё происходило помимо меня. Была я и был фильм, где главные и второстепенные роли исполняли знакомые и незнакомые мне люди. Они все были серьёзны, насуплены и гениальны в своей скорби. Внутри зрел нервный, неуместный смешок, грозивший преобразиться в безобразную истерику, похлеще Надькиной. Мне даже показалось на минуту, что я схожу с ума. Но опасный этот смешок испарился, лопнул, когда старший брат Батова, очень похожий на Сашку, только с седыми висками, неожиданно, с треском сломал Сашину гитару ( того самого «гуся с лапками»). Она издала некрасивый, изумлённый звук и превратилась в хлам. Жанна в чёрном платке, похожая на старуху, тихо заскулила и схватила брата за руку. Не было ни речей, ни воплей, ни «земля тебе пухом».
     Я пришла в себя и сделала так, как все: взяла в руки комок земли, бросила его ТУДА и сразу пошла прочь, на волю, подальше от этой ямы, от чужих лиц, от старых заросших могил, от удушливого запаха хвои и цветов. Слава Богу, всё кончилось. А что кончилось и почему «слава Богу», какая теперь разница. Кончилось и всё.




…Мы втроём - я, Надя и Григ,  устроились на насыпи, поджав ноги и положив подбородки на колени.
     - А вот интересно – неожиданно сказал Гриша, - там что-нибудь есть? – и он мотнул головой, будто хотел боднуть облако. Вот это был вопрос вопросов. Мы никогда не обсуждали эту тему. Всё давно было решено за нас короткой фразой «Бога нет».
     - Хорошо, если бы было, - подумав, сказала Надя.
     Лёгкий ветерок сдувал волосы, а они щекотали лицо. Казалось, будто кто-то тихонько дул мне в висок. Вопрос Грига остался без ответа.
     - А знаете, - подала голос Надя,  - я больше никогда не буду есть сосновое варенье...
     Ни Григ, ни я не спросили, почему. Серьёзное слово «никогда». Большинство обещаний, завязанных на «никогда», рано или поздно нарушаются. Слишком серьёзное слово «никогда», такое же, как «вечность».
     - А я в армию решил идти, не буду в институт поступать.
      И снова никаких «почему». А Григ тихо так продолжил: « Взрослеть надо, чтобы… » - он вдруг замолчал.
     - … не упасть, выворотив корни, - подумала я.

                ***

Мама разошлась с папой. Я поступила в институт, и мы переехали в другой город. Григ ушёл в армию. В одном из писем он написал: « Я долго не мог смотреть на ваши окна. Помнишь,  ты рассказывала про муху в «янтаре», ну,  в варенье? Так вот, я сильно смахивал на ту муху: весь слипся, и дышать было нечем. Часто один ходил за линию на наше место покурить. А теперь нормально, теперь весна, тепло... а сосна-то как цветёт…»