Варенье из сосновых почек. Часть восьмая

 Зима явилась во всей красе: с огромными пушистыми сугробами, с тихими, щедрыми снегопадами, «как в замедленном кино», с вьюгами, завывающими по ночам на все голоса и волнующими воображение. Мы постоянно ходили в лес «валяться» в сугробах и кататься на лыжах. Но венцом всех зимних утех был каток, куда мы собирались, как на танцы. О красивых куртках, свитерах и шапочках с помпонами заботились ещё летом. Всю эту атрибутику для наших «танцев» на льду надо было доставать по блату, сшить или связать. На катке разыгрывались настоящие «шекспировские» страсти с любовью, ревностью, слезами расставания и счастливыми примирениями. На катке можно было кататься, легально держась за руки, или под ручку, или его рука у тебя на талии. Летом о такой прилюдной вольности и подумать было нельзя. То-то Григу была радость! Я каталась только с ним. Он был сильным, надежным и бдительным. Можно было спокойно мчаться по катку на скорости и не бояться, что какой-нибудь охламон подставит подножку. Все знали, что с Григом связываться опасно и поэтому никто не лез. Он заходил за мной, мама давала кучу ЦУ, и мы отправлялись на каток. Надюшка и Элвис всегда ждали на улице, у подъезда.
     Однажды, когда я лихорадочно носилась по квартире, примеряла шапочки, шарфики и новенькие японские перчатки фирмы «Чёри» и соображала, как бы ускользнуть от маминого внимания в наименьшем количестве кофт и штанов, она спросила, почему Саша с нами не ходит.
     - У него другие интересы, - не задумываясь, пробубнила я, - Он странный стал какой-то, «вещь в себе».
     - Позови его с собой, - спокойно, но твёрдо сказала мама.
     Я знала это твёрдое спокойствие, с которым спорить было бесполезно, но вяло возразила:
     - Твой любимый Гришенька умрёт молодым от ревности.
     - Не умрёт. Он умнее, чем ты думаешь, - поставила мама последнюю точку, и я побежала к Батову в полной уверенности, что он откажется. А он согласился, сразу, без раздумий. А потом я поняла, что ничего не смыслю в жизни: пришел Григ и, услышав, что Саша идет с нами, сказал, как отрезал «отлично!» , как будто летом и не думал бить ему морду. Уже потом, позднее, он сказал мне, как правильно я позвала Батова с нами, какая я добрая и мудрая. Я не отрицала, бессовестно присвоив мамину славу, а про себя подумала, что добрый и мудрый это ты, Гриша.
     Народу на катке было, как всегда, много. Яркий свет прожекторов, громкая музыка и лёгкий снежок делали и без того праздничное настроение ещё более благостным. Батов встретил ребят из института, и я подумала, что он покинет нашу компанию, но он быстро вернулся, и я снова плавно нарезала круги, крепко держась то за его руку, то за Грига, чувствуя себя в полной безопасности. А потом у меня замёрзли ноги. Надо было срочно идти в раздевалку, снять коньки и согреться. Я с трудом выносила это жгучее покалывание в пальцах.
     - Всё, Саша, я в раздевалку, - говорю я Батову.
     Мы подъезжаем к нашим ребятам, стоящим в стороне, и с разлёту перескакиваем в снег. Со мной идти никто не захотел, всем было жарко.
     Проводить тебя? – почти одновременно спросили Григ и Батов. Не надо, я быстро, вон Вадик Беккерман пошёл, я с ним.
     Коньки вязли в утоптанном снегу узкой тропинки, ведущей в раздевалку. Я заторопилась, потому что спина Беккера, так мы его звали, начала превращаться в размазанный силуэт. Мне навстречу шли чёрные фигуры незнакомых парней. Они громко разговаривали и ржали беспрестанно. Тропинка узкая, по бокам высокие сугробы. Здесь все всегда аккуратно пропускали друг друга. Ржущая компания тем временем подошла почти вплотную, и первый из них с наглой, как мне показалось, рожей, похоже и не собирался уступать  дорогу.
     Ну, что встала? – заржал он, и сильно толкнул меня в грудь открытой ладонью, слава богу не кулаком. Я моментально опрокинулась в сугроб под дружное ржание этой шпаны. Я не испугалась, мне не было обидно, меня душила ярость.
     - Хам! – крикнула я отморозкам, с гоготом проходившим мимо меня.
     - Что?! – первый обернулся, растопырив руки, будто собрался меня задушить. В ту же секунду кто-то с силой ударил его кулаком в голову. От неожиданности его голова дёрнулась, как на ниточке, и он улетел в противоположный сугроб. Тут мне стало по-настоящему страшно.
     - Убью, сволочь! – заорал Батов и бросился на него сверху.
     - Получай, тварь! – это уже орал Григ, сцепившись с одним из парней, тоже рухнувшим в сугроб. Надькин Элвис, Лёша и Боря Лазутин, все из нашего класса, выросли, как из-под земли, и начали молотить оставшихся ребят. Они перестали орать, слышалось только сопение, хрипы и жуткие, хлёсткие звуки от бесчисленных ударов. Где свои, где чужие разобрать было невозможно. Было только шевелящееся, чёрно-белое пятно в снегу, из которого, то тут, то там вылетали руки, сжатые в кулаки, и ноги , да ещё в коньках. Я попыталась встать, но опоры не было, потому что руки тонули в сугробе. Из-за спешки я с большим трудом перевернулась на живот, встала на четвереньки и под звуки музыки с катка и звуки ударов с противоположной стороны тропинки поползла в сторону, слабо понимая, куда.
     - Беккер, не лезь! – истошным голосом проорал Элвис. – Уведи Ольгу!
     «Господи, с ума сошёл, какой Беккер?» - сопела я, продолжая на корячках бороздить нетронутые сугробы. Кто-то, как железным обручем, обхватил меня за талию и резко рванул вверх.
     - А-а-а, не трогай меня!  - заорала я, болтая руками и ногами в воздухе, как краб клешнями, будто его только что выдернули из воды и держали двумя пальцами за панцирь.
     - Не ори, дура! – сдавленно прошипел мне в ухо Беккер и поволок меня прочь от этой дышащей ненавистью свалки из извивающихся человеческих тел. Я увидела, как по тропинке к месту побоища бежали милиционеры. Мы с Беккером выбрались, наконец, на твёрдое место, наклонились вперёд, руками опираясь на колени, и хватали воздух, как после стометровки.
     - Надо им сказать, что наши не виноваты, - выдохнула я.
     - Сами разберутся,- отрезал Беккер. И начал отряхивать с меня снег. – Тебе не больно? – заботливо спросил он, забыв, что я только что была «дурой». – Пошли, эту мразь все знают.
     - Я не знаю.
     - Теперь знаешь, - почти спокойно сказал Вадим и даже улыбнулся. – А здорово ты на четвереньках по сугробам шпарила.
 Я махнула рукой, мол, отстань, и мы побрели в раздевалку.
     - Сейчас переоденусь и пойду узнаю, как они там, - сказал Вадим, стягивая коньки, - и
где наши девчонки. И вдруг, без всякого логического перехода:
     - Никогда не думал, что Батов может так озвереть, – сказал он, аккуратно укладывая свои вещи в сумку. – Похоже, он не столько этого парня дубасил, сколько всё то, что наболело.
     Я подозрительно посмотрела на Беккера. Я всегда знала, что он развитый (книги, скрипка, английский), но говорить метафорами – это уж слишком.
     - Значит, я здесь не при чём? - начала допытываться я.
     - Ты, Лялька, при чём, и даже очень, но дубасил он своё горе.
     - Тебе бы книги писать, Беккер, а ты в математики собрался, - подтрунивала я.
     - Одно другому не мешает, а что касается Батова, так тут большого ума не надо, чтобы догадаться.
     - Получается, что я – дура, как ты и сказал?
     - Ну, прости, ты не дура, просто…
     А что «просто», я так и не узнала: в раздевалку ввалились наши ребята с девчонками.
     - Вас отпустили?  А их отпустили? Ой, у тебя кровь на губе, - мы с Беккером сыпали вопросами и восклицаниями, перебивая друг друга. Они нам рассказали, что двоих увезли в милицию, у одного нашли финку, а остальных отпустили со словами, чтобы не смели на каток и носа показывать. В общем, всё обошлось, если не считать того, что лица наших рыцарей были подпорчены вполне добротно и качественно. Сразу было решено идти домой, пока оставшаяся шпана не привела подмогу. Мы боялись за наших парней, а они несли ответственность за нас. Домой шли быстрым шагом, на ходу обсуждая, кто кому как «вмазал» , хохотали громко, даже Батов. Ребята тащили наши сумки, чтобы придать нам ускорение и максимально быстро добежать до «канадской границы», то есть до нашего микрорайона. У Элвиса была сильно разодрана щека, и он высказывал опасения, что Надин его теперь разлюбит, а моя «Надин» обозвала шпану «местной вшивотой». Снова был мир, тишь да гладь. Григ, я и Саша замыкали наше почти бегущее шествие.
     - Испугалась, маленькая? – спросил Батов нежно.
     Я не стала выпендриваться и просто ответила: «Очень». Он взял мою руку, крепко сжал и сразу отпустил.
     - А платье твоё как у Лолобриджиды я так и не видел.
     - Летом обязательно надену специально для тебя…
     Григ метнул на Батова недобрый взгляд и отвернулся.
     Дома, Боже упаси, мы ничего не рассказали, но на каток не ходили недели две. Родители подозревали неладное, особенно, когда Батов осветил своим фингалом моего папу, встретившись с ним во дворе, а Григ припёрся к нам с разорванной губой. Все дружно врали, талантливо изображая «укрощённую невинность», и нас оставили в покое.

              Окончание следует.