Диптих...

                Памяти родителей посвящается.
I.

Город укрылся, как выцветшим пледом,
клубьями серых туч.
Смерчем вдруг пыль завертелась, и следом
дробно - то там, то тут
стукнули капли о тротуары,
и с неба упал, зудя -
как по звонку - после грома удара
занавес из дождя.

Сразу нахохлились люди, лица
спрятав в воротники,
на остановках, как мокрые птицы,
сгрудились. Зонтики
рвутся из рук и вихляются пьяно,
силясь застрять в двери.
Катятся слезы по щёкам стеклянным
клоунских лиц витрин.

Двое влюблённых бегут за трамваем.
Сняв пиджачок с плеча,
он растянул его над головами -
прыгают, хохоча.
Им все равно - что над ними завоет:
дождь ли, пурга, самум.
Кажется в городе лишь эти двое
радуются ему.

Он же на вид хоть и грозен собою,
но короток, и в окне
над горизонтом уже голубое
видится явственней.

Вот напоследок, разбойником свистнув,
ветер рванул и сник.
Только тяжёлые капли, зависнув,
падают с листьев вниз.

Вроде сосулек, что тают на крыше
в первых лучах весны,
каплями мокнут карнизы, и ниши
талой водой полны.

Вот, озираясь, плотину у шлюзов
щупает первый луч.
Следом и Солнце шальным карапузом
выкатилось из туч.

Так и запрыгал по лужам бесстыжий,
людям слепя глаза -
словно вовсю развлекается рыжий
баловень, егоза.

Радуга строгим готическим сводом
выгнулась над рекой.
Под разноцветным мостом теплоходы
как бы скользят легко.

Пользуясь нагло зеркальным обманом,
сверху, внизу - везде
белые сахарные великаны
в воздухе и в воде.

Но, отличаясь от хищной и смуглой
предгрозовой гряды,
их очертанья смешны и округлы,
и не сулят беды.

Медленно, важно плывут, обращаясь
птицами и зверьём.
Или толпятся, клубясь и сгущаясь,
множась как снежный ком,

над горизонтом навалятся кучей.
То вдруг, воспряв от сна,
носятся как бы Голландцем Летучим
по голубым волнам...








II.

Так иногда воспоминанья
из детской выплывут поры:

Предновогодним ожиданьем
был полон дом и стол накрыт.

С мороза водка запотела
в гранёном матовом стекле.
Во льду “Шипучка“ холодела,
и отражались в хрустале:
грибы, салаты, сельдь под шубой,
колбасы, специи, сыры,
и апельсины с братской Кубы,
и даже баночка икры.

Тарелки строились по краю,
на них салфетки в ряд шатром.
Ножи и вилки, обнимая
их потускневшим серебром.
В куски нарезанных буханок
две или три на пол стола -
Известно:  крупным россиянам
без хлеба пища не мила.

Всё это прело и томилось,
в желудках порождая сок,
и раньше времени манило
стащить какой-нибудь кусок.

Но мама загодя читала
все эти мысли и не зло
в другую комнату гоняла,
где пахло хвоей и смолой.
Где ленты, клочьями свисая,
искрились с люстры до окна,
и, потолка звездой касаясь,
лохмато высилась Она.
Простушка, Золушка - стояла
недавно в ельнике и вот
она уже Царица Бала,
законодательница мод.

Сверкают, ветви пригибая,
шары, конфеты, мишура.
Внизу - желанием сгорая
открыть весёлый маскарад,
собрались: Мишка, обезьяна,
лохматый плюшевый барбос,
а в центре важный и румяный
стоит бумажный Дед Мороз.

Она безмолвствует, печально
вдруг колокольцем зазвенев,
едва дотронешься случайно
рукой до ветки... Замерев
и от испуга холодея,
ты ждешь, зажмурив щелки глаз,
звук неизбежного паденья
и цокот хрупкого стекла.

Но тишина - и скоро снова
глаза открыты, страх забыт,
лишь удивленье: так должно быть
в пещере у Али-Бабы:
гирлянды лампочек мигают,
по стенам рассыпая свет,
и разноцветными кругами
зеркальный полнится буфет.

Но где-то шум и восклицанья,
весёлый смех и топот ног.
И, прерывая созерцанье,
хрипато тренькает звонок.

Приходят гости - все с метели
как ком облеплены. В углу
стряхнув свои пальто, шинели,
с мороза тянутся к теплу.

- Привет, хозяйка! С Новым Годом!
- Ну, с наступающим, старик!
Такая славная погода:
там ветерок на балла три,
а снег - я гуще не припомню.
- Возьми конфетку сорванец.
- А вырос то - с версту в Коломне!
Стишок расскажешь? Молодец!

Едва потискали - забыли.
Щебечут дамы. Их мужья
уже на кухне закурили.
По стопке приняли.  Жуя,
друг другу травят анекдоты.
- А ну-ка с камбуза все вон!
( У офицеров славных флота
и жёны знают их жаргон.)

Гостям давно уже неймётся:
палить Шампанскому пора!
- За стол, за стол - сейчас начнётся!
И все уставятся в экран...

И вот экран стране являет:
глава - не ясно жив, не жив -
всех по бумажке поздравляет,
едва не спутав падежи.
И пожирает день вчерашний
неумолимой стрелки ход,
и бьют часы на Спасской башне,
благословляя Новый Год.

Звенит хрусталь, потом губами
к супруге тянется супруг.
И вот уже хрустят зубами.
А за окном совсем не Юг,
и значит целесообразен
разлив по полной - по мужски.
Вот разговор уже не связен
и развалился на кружки.

Беда - хоть я, презрев второе,
набив конфетами живот,
во всю стараюсь быть героем -
глаза слипаются, и вот -
хотя и очень неохота
их разговоры пропустить -
отцу приходится чего-то
в постель дитя свое нести.

Эх, спать бы сладко, бесхлопотно -
когда бы не было помех:
из-за двери, закрытой плотно,
доносит музыку и смех.

И голоса:  - Налей-ка водки.
- Давай-ка, Миша, нашу спой:
“Когда усталая подлодка
Из глубины идет домой...”

- Станцуем, а? Прибавь-ка звука!
- Какие танцы, Боже мой,
когда партнер зевает в руку?
Бери шинель, пошли домой.
- И правда, мать - пора до хаты.
Надели кофты, пиджаки.
- Напосошок и всё, ребята!
- За тех, кто в море, мужики!

Ушли - счастливые, хмельные.
Не веря - что через года
проложат курс в моря иные
и не вернутся никогда...

Никто не знает – что там? Море?
Или альпийские луга?
Фантазий Данте ни оспорить,
ни подтвердить. Предполагать
ещё возможно: или - или.
И если встретит вас вода -
семь футов будет пусть под килем,
как говорили вы всегда.
А если там тепло и сухо,
вокруг цветущие поля -
пусть будет вам лебяжьим пухом
в себя принявшая земля…

1998г.