И не сказка вовсе

На рассвете спать уходит ночь, на закате усыпает день, в городе по кругу дождь стеной. Как венок, плывущий по воде, жизнь ещё не там, уже не здесь...

Уплывает в море за строкой время, собирая дань с небес по утрам холодным молоком. И нигде под крышей облаков нет покоя. Впереди зима, до неё почти подать рукой, и отрезок дня предельно мал, запредельно-синяя тоска заполняет ночь, ещё чуть-чуть и сбежит от нас небесный скат, здесь оставив лунную свечу. Будет сказки за морем шептать о прекрасной северной земле, будут крыши рыжего кота ждать к весне, как раньше много лет...

Улетает стая жёлтых птиц, тают листья от дождя во мгле и полгода над землёй коптить свечке лунной. На одной скале им не уместиться, потому Один отделил от ночи день. Грустной сивой птицею во тьму будет со скалы зима глядеть. Крылья серебристых облаков сполохами взбаламутят ночь, но не даст нарушить свой покой тундра - будет спать, пока темно сладким сном у моря, где песком служит снег. В нём прячутся бельки, тыча в мамку чёрные носы; и касатка, чёрно-белый кит, выйдя на охоту, будет сыт; и олени будут отдыхать, пряча под туманы оленят; и песцов пушистые меха перестанут в холоде линять; и за опереньем белых сов будет ухать сердце, словно гром...
Но не сможет этот белый сон белых духов зимнею порой повернуть Асгарда колесо, потому что в лучшем из миров по весне проснётся Иггдрасиль, чтобы Солнце на руках носить. И тогда в родные облака, как в родное море корабли, приплывёт полярный жёлтый Скат, а тоска уйдёт за край земли. В этой сказке Один так велит, и его холодная рука сбросит с маяка Луну опять в Северное море зимних слёз, где она всё лето будет спать в окруженье отражений звёзд.