Иосифу Бродскому

1.

Тебе семьдесят пять. Ах, было бы,
когда бы, испещрив бумаги ворох,
не исписался карандаш судьбы.
Что голос музы? - мыши вещий шорох.

Иль цокот мухи у стекла окна?
Иль ястреба полёт в post mortem дали?
Но лишь Земля отсюда нам видна,
её дороги. Рай мы не видали.

И ты не видел рай. Ты видел сквозь
простраство не подвластный миру Хронос.
Тебя он и убил. Во сне сбылось,
как наяву - на том и успокоюсь, -

свиданье наше через океан.
Но, между тем, касались мы друг друга.
Я поднимаю за тебя стакан.
Уж отцвела черёмухина вьюга,

зато цветут тюльпаны в честь твою,
в тюльпанах свечи теплятся беззвучно.
Я точно знаю: ты давно в раю.
Таких, как ты, Господь творит поштучно.

Великий дар, великая душа.
По жилам тёк коньяк, а не водица.
И мы читаем книгу не спеша,
чтоб каждою строкою насладиться.

2.

Когда ты гулял по Венеции,
                всё было очень просто.
Ты знал, что уже не придёшь
                умирать на Васильевский остров.
Табу на границе русской
                себе поставил,
гулял по Венеции -
                “месте воды без правил”.
Но правило наше:
                не верь, не проси, не бойся.
И ты о Васильевском острове
                не беспокойся:
он будет обжит мертвецами,
                но я в число их,
увы, не войду -
                много воспоминаний злобных.
Скончаюсь я в городе вязевом,
                азиатском.
И помяну я Серебряный век -
                да, бокалом братским.
Ты вышел оттуда,
                Цветаева ритмы дарила.
Но Время с тобой обошлось,
                как с Самсоном - Далила.
И я поклонюсь
                благородной каменной стеле,
прогулке последней в Венеции
                на Сан-Микеле.

24 мая 2015