Из стихов конца и начала века

ИЗ  СТИХОВ  КОНЦА  И  НАЧАЛА  ВЕКА









ПЕРЕМИРИЕ            



Мы  перемрем  -
возможно, все -
не потому,
что  перемрем, но потому,
что перемрем, хоть и не все,
не  все,  но  все,  кто  на  косе
болотной  в  лесополосе –
те перемрут –
средь ос, в росе
осенней  в  лесополосе.
как  мрут в постелях на дому,
как  мрут, войдя в тюрьму во тьму,
не  то,  что  в  лесополосе,
не  то, чтобы  совсем  как  все,
но и совсем не так, как все.

Потом расскажут это все
за  чашкой  кофе  на  бесе-
де…

Вдруг  - оса.

И всё.

Всего за полчаса.

И  рухнуть…

враз…

в одном  часе,
как  лось  на  лесополосе.

…




КАБАНЫ


Из-за бора, из невиданной страны
К нам выходят наши предки - кабаны
 
Те, чьи очи никогда ни в чем не лгут,
Те, что желуди златые стерегут,
 
Те, что святости вручали нам венцы,
Те, что строили палаты и дворцы.
 
Их не все еще здесь видели, не все...
Чуют псы их след в арктическом овсе.
 
Слышишь - свыше треск щетинистой спины -
В громе-молнии нисходят кабаны.
 
Ищут-рыщут непротоптанных путей,
Ищут-рыщут, как пожрать наших детей.
 
Над Парижем, над Берлином, над Москвой
Выше неба это хрюканье и вой 
 
Да  дрожат от  свыше попранной любви
Обезьяны, сотворенные в крови.
 
 2003





ПАРАД

От рудников, руин, артерий,
Высохших сот
Там, где невидимые звери
Сходят с высот,
 
Там, на неведомо-сверхвышней
Черной звезде,
На зов трубы, вовек не слышной
Никем, нигде.
 
Из неродившейся травы той,
Из несть-реки,
Из пустоты, нулем обвитой,
Всходят полки.
 
Хоры, хоругви троекратно,
Которых нет,
Застыли поперек обратно
Текущих лет.
 
Пока, как птицей ставший полоз,
Взлетом стрелы
Не вспыхнет волос, логос, голос -
Здорово, орлы!
 
И всяк орел, возмыв над гарью,
Крылами бьет:
Несуществующему  Государю
Честь отдает.
….




+    +    +

Убийца знает, что смерти нет,
Что дело рук его – переход
От света к тени, из тени – в свет,
Снова в нети, в тенета, от
Гнета туда, где выход и вход,
Выдох и вдох ольховых вод,
Туда, где тот, от кого салют,
И ему салют от того, кто лют,
Кто лет лишен по его вине,
Кого нет в окне, кто гниет на дне,
Кто летит по дну, пропустив одну,
Разверзая небесную глубину,
Кто зовет его, кого он зовет,
Чей завет ему, ну а он-от вот,
Он-от знает, что он-то тово того,
Кто и есть он сам, кто тово его
…



+   +   +

Он встает и ходит кругом Кремля
Мимо строя сомкнутых часовых.
Не найдут его среди нас, живых,
Даже лазерные поля.
 
Это в полночь бывает, когда часы,
Что при нем играли «Интернационал»,
Приближают любому удар косы,
Не щадя даже стражников и менял.
 
Он встает и ходит, как в том году,
Когда въехал в разбомбленный этот дом.
Только круг очерчен огню и льду,
И от трех соборов он прочь ведом.
 
Он кругами ходит за кругом круг
Мимо праха соратников аккурат,
А когда в Филях пропоет петух,
Возвращается в щусевский зиккурат.
 
И пока он ходит ночной Москвой,
Месту лобному шлет свой косой прищур,
Все сильней гремит доской гробовой
Толь чурбан, толь чурка, толь пращур-чур.
 
Все слышнее ворочает недра навь.
Будет некому этот пожар тушить.
Кому есть, где жить,- те спасутся вплавь,
Здесь полягут те, кому вечно жить.
 
Как Егорьев конь приподымет круп,
Как проснется рать по Руси Святой,
И в ходы подземные канет труп
Вместе с каменной этою пустотой.
 
А что дальше будет - не иму вед.
У Царицы-Владычицы Русь в горсти.
Слышал, есть один под Тюменью дед,
Да ему не велено толк вести.

1986-87





+     +    +


                Noche escura de alma
                ( San Juan de la Cruz )

Ты ушла во тьму, моя темная ночь,
По ту сторону дня, моя темная ночь,
За болота ушла, за топи,
За черничники вдоль бегущих рельс.

Моя темная ночь, когда мы умрем,
Будет нашим день, будет час златой.
А пока мы здесь, мне пустым ведром,
Словно цепью пес, день греми пустой.

Там, где гонит Петр из России прочь
Злато-черный град сквозь сырую паль,
Через белую ночь моя темная ночь
Белой тьмою идет вдоль канала вдаль.

Твое имя - ель, и в полярной тьме
Темной ночью горит, моя темная ночь.
По ту сторону пояс твой развяжу,
По ту сторону дня, моя темная ночь.

Твое имя здесь повторять невмочь.
Но горящая ель все пылает в тюрьме.
Темный факел твой, моя темная ночь
Из-за той стороны светит мне во тьме.

1994






СОБЕСЕДОВАНИЕ ЕВГЕНИЯ
         
           Князь Курбский от царского гнева бежал.
                А.К.Т.

— Возьми меня в свою пещеру.
семиголовая Москва —
мне столь мила, ну, блин, воще, ру-
биноподобная глава...
— А кто ты есть? — мне отвечает
старшая башня, в рюмку чая
кунатая, — тебя встречая,
мне хоцца погреб отворить,
и в тую вечную мерзлоту
тебя, живца и живоглота,
животрепещуще забрить.
— Тому не быть, — сказать хочу я, —
свой пуп на младшую точу я,
мне сорок сороков милей,
нескучный сад, сирень и ялик,
и стих златой про сорок калик,
и златоклювый Аквилей.
— Ну, блин, воще, — в ответ меньшая, —
что для народа анаша я,
не сам ли ты волну гнавал?
Так будь мужлан, а не гондвал!
Ан несть — сомкнув с похлябья взоры,
навстречь корейцеру “Аврора”
прёшь дубоёмом на Тувал!
Так ведай, тварь, — кто мил елею
почиет ныне в мавзолее.
Он дух елды и вождь Орды,
он сторож Мсквы, каган цемента,
за ним астральнозрачны менты,
а вы, г-да интеллигенты,
ей-ей, обрящете  дрезды
От кур Тьмутаракани во щи
Ты татем взлез к Татьяне в нощи,
бреша при этом, что веще-
ственность твои почти что мощи
свербит опарышем в леще.
— НО АЩЕ НЕ КОЩЕЙ, КТО ТОЩИЙ?
— А ТОТ, КТО ЩЕЙ НЕ ИЩЕТ ТЩЕ.
СЕКСОТ ОТ СЕКСА ОТСЕКАЕТ,
АСКЕТОВ СЕЕТ СЕКТУ КАТ.
СЕ ТЕКСТ, ВОТ, КСТАТИ, ТЕ — встекает
баскак, со встока на закат
держа маршрут Казы-Гирея
декрет-секретом, чей спецхран
хранит от франка и еврея
Космогонический Коран.
— Но это самое того я
не то имел... — на грани воя
мой бедный КА пролепетал,
и вот какой отзвук застал:
Бысть СТАЛь престол.
Несть ИН металл.
Все чаешь пасть пред царски бармы?
А как твоя собачья карма?
Вон угол твой — завод “Кристалл”!
Зело ты в непристойном виде —
рекла глава, — при сей погоде
мне правокровный мил абрек.
ОПРИЧЬ НЕГО НИКТОЖЕ ВНИДЕ.
ОПРИЧНИК ТОЖЕ НИВЕ ГОДЕН. —
РЕЧЕ НИКТО ЕГОЖЕ ВЕК.
— ИДИ ЖЕ ВОН.

1995



L'AUTRE OMOH ИЛИ
ПАМЯТИ СИРАНО ДЕ БЕРЖЕРАКА
 
                Дормир, Носов, Дормир. (А.В.)
 
L'AUTRE OMOH пребывает всегда незрим.
L'AUTRE OMOH стережет сверхнадсущный Рим.
Тот самый, четвертый, иже не время суток
В себя вмещает ниже человечь рассудок.
Если звонок - и нет никого - знай, это он.
Это к тебе за тобой прислан L'OMOH.
Это свинец - посылает сигналы печень.
Это светец - молвит предсердие - он вечен.
Это кабздец - шепчет внутренний жидомасон.
Это венец - рцет инок сердца сквозь тонкий сон.
Это везут? Что там везут? Эти гроба чьи?
Рота, подъем! Метлы на суд! Главы ввысь собачьи!
Как мертвецки рты, ручьи пересохли рачьи.
Пока спешит через огненну реку врач и
Тот ОМОН, что по мётрам чует чеченский след -
Мертвая тень блюстителей того, чего нет.
Сторож, сколько ночи? - Славен град! - Третья стража.
Всадник и змий едины, как цвет камуфляжа.
Чернь-червь под конем извивается, хамелеон -
Пробди его торс до Руси, L'AUTRE OMOH!
Дабы чермен хлынул ручей, но прежде черен -
Ворог мокрей, вран, который одному верен
Дубу невзросшему, но именно это он
Льволк, птицедлак, витриолог, L'AUTRE ОМОН.
  *  *  *
Спи, орнитолог, спи, сон тебе будет пухом,
Духа не угашай - веяно в духе духом...
Кружатся в паре траурница и махаон:
Спецзадание выполнил L'AUTRE ОМОН.
Значит, не ждали - кого-то другого ждали,
Отворится, ждали, рытвина ли, гряда ли.
Ждали, как на горах князя, вздета на щиты,
Но его-то мощей не отыщешь в нощи ты.
Ибо L'AUTRE ОМОН посетил долины,
Вишневый сад, где когда-то цвела малина...
Так выйди-слушай, пока слышно на сотни га,
В  чье там окошко стучит липовая нога.

1995



+   +   +
                М.К.

Люблю змею в начале мая,
Когда из-подо пня вздымая
Треугловатую главу,
Она клубок свой отворила
И вот, из высохшего ила
На брак выходит наяву.
Их дивен брак - у всех со всеми -
Не Лели ль то лиется семя?
Не мы ли были таковы?
Но крест кладу тебе на губы -
Пусть он, как меч, все речи грубы
Сечет у корня сон-травы.
 
Вот потому-то не про это -
Про гром и молнии поэта
Во всех учебниках стихи,
Про куб, излитый с неба Гебой,
А вот о высохшей реке бы,
А вот про мхи бы, да про мхи...
 
Молчи, жена, еще не птица,
Но огнем меч горит в деснице
У Вратаря затверста Рта,
И подобает мгле молчати,
Пока сама не съест печати
Змея прославленная та.
 
1996



+    +    +

За Чигирь-звездой да за чифирь-окном
Мы с тобой втроем вверх отправимся дном,
И никто не вспомнит, что пропали мы
За волчьи кучи, за холмы Бугульмы,
Где нас не варяет ни грек, ни варяг,
Хан-бодун-буряк, чирей да ветряк,
Багатур-бурят, ловец, кто на кряк всяк
Млечну сеть, волчью сныть во арбу запряг.
Вечну суть изловчил пловец наших шуб,
Господин Зеро, буквы О царев шут.
Не капитан ли Немо-меон-аум,
Капернаума крипто-каптер-наум?
Только что с него взять - разве руна клок?
В полночь на круге рун бьет thirteen o'clock,
Где мы - бесконечный нуль, где всяк суть все,
Что понятно даже лосю и осе.
Знал един мастер стула поручил Лбов -
Нас ведет некто третий, а не любовь -
Да и мы не вемы, кто за деревом -
Верь не верь, воздадут всё по вере вам...
Ревет ли вервь, гудит ли гром, поет ли
Жаль-птица пыль во поле том...
Так пом-вым в Гроздь-Стеклянный град за грядой,
Под ногами звеня инеем-слюдой,
За чигирь-звездой да за мизгирь-водой,
За изгарью под синею бородой.
2000

МАКРОСТИХ
      
       Дайте Тютчеву стрекозу...
                О.М.
Эти бедные колени,
Эти Белые Столбы
В надмогильные селенья
Не бредут ли на абы?
Эта скудная, от рода
Неотъемлемая, мга
Не спадет, пока природа
Не раздвинет берега?
Край все ближе, ближе пенье
Птицы той, тебе родной.
Что поверх долготерпенья
Манит в обморок блатной.
Край ты русского захода,
Самый край — запой, чердак! —
Из народа прямо в воду
Одиночества, дурак!
Не поймет — ему не светит —
Тот, который даже и
Не заметит, как в совете
Заседают буржу;.
Гордый взор его, как пенный
Буль-буль-буль от пива “Faxe”
Ну совсем иноплеменный,
Словно доллар (в скобках — бакс).
Что сквозит в его соловой
И нетрезвой голове?
Тайно светит сеть с уловом
При луне, которых две.
В наготе твоей надменной
Так мерещится уже
Окоем судьбы смиренной
Подпоручика Киже.
Удрученный ношей крестной,
Востеки на высоту —
Там не будет дольше тесной
Нива врану, ель — клесту...
Всю тебя, о, тварь лесная,
Ясновидит крот в норе,
Что ему земля родная
Уготовала гор;.
В рабском виде тварь играет —
С ней, крепя за крепью крепь,
Царь Небесный озирает
Лесотундру, лесостепь.
К третьей страже, в пику лаю,
Это Он — а с Ним и я —
Исходил, благословляя,
Каждый угол бытия.

1995


МОЛИТВА АНГЕЛУ УГЛА



Ангел угла, званый к нам  свыше
Угол сгладить хоть слегка на пути
Там, где шумит высохший камыш и
Птицы взлетают корзины плести,

Ангел угла, угль краеугольный,
В пещи пылаяй, всеопаляяй —
Едино горний и купно дольний,
Выпавший из гнезда на поля, — ей! —

Хранителю мой святый, страж умный
Врат отверстых у затверста дворца,
Ты ль сторожишь златых семян гумна,
Затворенны со сребряна торца?

На что твои мне крыла златые? —
На крылосе петь черным голубем? —
Облаком вплавь сквозь козлы? — Ты и
Там хранишь подземные гулы, вем...

Ангел угла, цепь стреноженного
Огненна полкана-полуконя,
Ангел угля, в уста вложенного,
Огнь огнем гася, ввысь веди меня...

Ангел угла, покуда ты весел,
И плывут ладьи в твоих волосах
Ты жизнь мою, как перышко, взвесил
И держишь ее на Божьих весах.

…



+     +     +


Не ты ль, кукушка, из Рима-Ирия
Папоротник несешь, а на нем беда ?
- До Белой реки дойди, до Сирии,
Там узнаешь, откуда я и куда.

- Кто крылам твоим дал образ крылоса,
Кто речь столь странну веял во клюв ?
Ты ль во зегзицу оборотилася,
В землю Кемь слетя Сирином земли Руф ?

- Kschecsh do mene ? - Лесом плыви, вереском...
Сам ведь из рыб, и водоросли вокруг...
Там камень белая - око нереста,
Круговая порука русальих рук.

Древа польскИе у меня, молвь пОльская,
В лапке свеча, в клювике зернь-алыча,
Мавь моя навь, лечу из Тобольская я,
Папоротник же ключ в кузницу ковача.

Зобом была, только зыбь не качала,
Да и гнезд чужих наразоряла я...
Вот и кукую у дупла-начала
Над желудем, лишенная бытия.

Аз окаянна есмь, ку-ку - каянье.
Токмо великий грех странну речь родит.
Звончаты гусли суть слезы Каина -
Плачет о нем на башне Кукуя Дид.

Чу! Слышишь речь птицерыб кукуевых,
Сирию сирен, Сорию-Нил-реку ?
Плывет ку-ку из Киева-Куева,
Услышишь его только коль сам ку-ку.
1996





+    +    +

Когда придет лесник, откупорятся люки,
Из них пахнёт землей, изгнившей ото сна,
Повыйдут на простор небесные калеки,
И дед-нога черна, и внук - рука красна.
 
Пойдет - начнет - качнет надоблачная стачка
Все сотрясать огнем из пещи торфяной,
И выедет на курс предсказанная тачка,
И в ней тот самый, кто сидел на проходной.
 
Но он ли то сидел, или его дублер там
Дремал, подслеповат, но видел, кто идет,
Кто спит, чей песня спет, кто с навью занят флиртом,
Кто вывел в караул строй вымерших кадет.
 
Он едет вдоль стены, и все ему - ура! - там,
Орут, как сам собой прорвавшийся гнойник.
О нем промчался слух, что был царем Урарту.
И вот теперь он тот, открыл кому лесник.
 
Но слухи все ничто, их много так, что даже
Не перечислить все под страшной пыткой, но
Коль сам кого пытал до самой третьей стражи,
Быть может, вспомнишь ты то самое кино.
 
То самое окно, откуда голова та
Высовывалась вниз, махая языком.
Земля уже вода, вода уже лишь вата,
Чревата из «Катюш» простреленным виском.
 
Постой, электровоз, колеса, не сточите
Златые острия своих небесных спиц.
Сверхвышний звездопад смывает все в ночи те
Простертые лучи невиданных столиц.
 
Неведомых дверей, дорог, но не ведомых
Дорожным патрулем ни вправо, ни вперед,
Тем самым патрулем, чей ор у врат Едома -
Да здравствует в ничто шагающий народ!




ЧЕТВЕРОГЛАЗНИК

           Посвящается Вековке -
                205 км Горьковской ж/д
 
ОКО КОНУНГОВ
 
ГЛАЗ ПЕРВЫЙ, правый, в Китай-бор-от вперяется -
В Кси-лучах Кюри князь Кир-Юр не теряется,
Синий же Ус да от брады соблюдет себя
Да не Труп Вора в ладье причалит, гребя...
Илия-солея волот Муромский - иль я
Что-то здесь ищу, только Гусь-реки гуслея
Рима раменье омывает, спасая, лья
Елей ветра купно с росой - витриол белья,
Коим быль поросла, белоус-бела-трава
От карьера вверх до Стекольного-Града-Рва,
Где ворон в трубу вздул ради Чуды-Юды-Льва.
Пока он трубит, Русь не вырубит татарва.
С ним и орм-вяз, и ведмедко-космач, и Ермак
Урсус-Князь, урочище Ермус, Мелхиор-Маг.
По-ерам-по-херам глаголют Отец и Сын -
От Отца же Худ-Птицельвица-Подай-Косым
Взьми косу да вдоль Гусь-реки иди, где Касым -
Град Гусиный всплыл - будь покоен хоть пока сим -
Вдруг придешь-то во Ширь-Град на Сиян-горе,
На звезде-горе, где звенят о Игоре
Во псалтыри и гуслех предки Жиля де Ре.
 
 ГЛАЗ ВТОРЫЙ
ЗУБ МУДРОСТИ
 
Еще листоверт,
уже шелкопряд...
Кто мудр - вовсе мертв,
ибо вписан в ряд,
ибо спит во рту
с тридцатью одним,
смертью первой ту
распечатал Ту-
рана Топоним.
Вторая же смерть
пуще сей ведро,
ибо Трети Треть
множит на Зеро.
Не-Девять - се клич
Ключаря ея -
се ключ, он же бич
недобытия.
Мать-баба-судьба
обе их испить,
пока путь-арба
суть путь, а не нить,
пока зрак раба
не познает рот,
не вернут гроба
Всецветущий Род.
 
Сухие, в сырой
лежим грудами -
Сарай-Сора-Рой
промеж рудами,
где червь-многоморд -
един весть весны -
шагом вышних орд
лежим, попраны.
Там спим, кость к кости -
Подкаменный Бург -
сей зуб мудрости
вырви мне, КСИ-РУРГ...
 
 ГЛАЗ ТРЕТИЙ
ТРИЦАРСТВЕН
 
Сок давится,
Брагу льет,
Воск плавится -
Царь плывет.
Свещ Сирия,
Сосен сон,
Се Kyrie
Eleison.
Каков-от ковкий
Дак-дык-бор?
Вепрь Вековки -
Дикобор.
Вереск горе -
Цветоряд.
Весь выгорел
Ермус-град.
Негр-вран-взвей
Со стрех всех:
Царь Муравей -
Мера вех,
И Первостар,
Чей Сей Дом -
Кифа кифар,
Фонарь Домн.
А коль сквозь мох
В пески зреть
Соль и Эль - ох! -
Дух на треть.
Сквозь рыбий глаз
Ветх скрип арб.
 
Корзина Аз,
Крп сиречь Карп.
 
 ГЛАЗ ЧЕТВЕРТЫЙ
НА ГОСПОДИ, ВОЗЗВАХ
 
Господи, воззвах к тебе, услыши мя,
Коли нет ума, из огня да в полымя
Из первого огня во второй огонь,
Да пройду сквозь онь, коли вниду в онь.
Егда с пяти сторон грядет иго-го -
Услыши глаз моления моего
И пощади мя со чады моими
За бездны, коим дерзал давать имя.
Да Ям-Суф-мудра вся в пересых уйдет,
Твоя Премудрость-Правь - Косых буй-от
Косяк воскуривших в ладан обует
Во хрусталь-стекло-злат золу продует -
Царь-Девица-Сирин-Певица-Роах
Розы две насадит на горе-горах
Белую со алой присноросные -
Сих парусов больные матросы мы
Ты же не верть их в торфяник-чернь-бурую
Да останется каждая дурою.
Сохрани же и Вековку-Ермус-град
Да во веки веком свещми сосны горят.
А о ком горят век за веком подряд -
Волки-волоты веки поднять велят.
Века век век совечен свечной реке -
Всяк не зачат шар стеклян держит в руке
А земля-то гудит, вся в оспе поди...
 
Оком воззвах, услыши мя, Господи.

 1998
               




+    +    +



Гори во мне, моя змея,
Змея любви секретная,
Ты у меня одна,  конкретная,
Другой не будет ни копья.

Кольцо свое во мне разверзи ты,
Открой уста и жало вынь —
Да содрогнуся я от мерзости,
Да изблюю всю яд-полынь.

Возьму топор, надену валенки,
Все помышленья отсеку,
И стану я совсем как маленький,
Глядящи в огненну реку.

Тогда в рабочие-ежовые
Тебя возьму, душа моя,
И по наркому, по Ежову я
Тебя решу, моя змея.

И впредь всех зол да иду мимо я,
Да не взгляну вовек на баб,
И знамя красное, родимое
Да вознесу на баобаб.

И так из вечной победителем
Я битвы выйду навсегда,
Запечатлен фотолюбителем
Среди ударников труда.

На бой, на труд, на вечну жатву я
Тверёз и тверд, пойду всяк раз
И чистым-чистым пред Вожатою
Явлю себя в мой смертный час.

1998




О  СОННОМ  ПЕСНЯ  ТА  МАСОНЕ


Когда-то жил один масон,
И он такой увидел сон -
Стоит в саду он без кальсон.
Подул пассат, подул муссон -
А он, как перс, как патиссон,
Стоит, качаясь, без кальсон.
Текут года, текут века,
Издалека течет река,
Легка, как сон, как облака,
А тот масон все тот же сон
Стоит и смотрит без кальсон.
О, вы, не молвьте ничего,
О, не будите вы его -
Он спит. Он думает, кто он -
Титан, тевтон, архитектон?
Тот сон во сне глядеть ему
Сквозь день и ночь, и свет и тьму
За веком век так суждено,
Как дождь, как пламя, как окно,
Как сказочная Колпь-страна,
Где в бездне огненной без дна
На черной камени Баак
Плывет, качаясь, ишаак.
Гуляет серп, гуляет мол,
И космодром, и комсомол,
И на обломках самовла
Гуляет п; телу пила.
Подул пассат, подул муссон -
Все это нус, все это сон.
Муссон подул, подул пассат,
Опять подул. Он вышел в сад.
Ты кто? - спросил его в пальто.
Никто - ответит тот на то.
Он ведь и впрямь не знал, кто он -
Титан, тевтон или тектон.
Муссон подул, подул пассат
На сад, посад и палисад.
Стоит масон. Он без кальсон.
Вверху пассат. Внизу муссон.











СМЕРТЬ ИНВАЛИДА

Все искала будильник рука.
Позади простирались века.
Помнил смутно, не наверняка,
как он плыл сквозь туман вековой, но
было все так безлико давно -
звери, рыбы сливались в одно
завры, мавры, плохое вино,
все цари, все немое кино,
все троянско-балканские войны.
Он уже понимал, понимал,
как он мал, понимал, как он мал,
звал,не слыша, и слышал, как звал,
как без рыбы трясется жерлица,
как течет молоко в решето.
как проходит пустое пальто,
как все то обращает в ничто
что-то то.что все длится и длится.
Прорастал он всю ночь, прорастал,
душу выпростал, вырос, настал.
Принесли на подносе - не стал.
Бормотал, что ,мол, где твое жало,
что летал край стола, край стола,
что свистела,мол, значит, стрела,
значит, белая лебедь плыла,
камень белая, значит, пылала.
Дочь как мать - он подумал, точь в точь.
А ему оставалась лишь ночь.
Впрочем, все это видеть вооч-
ю, как ужас Ю сквозь У начала
означало начало ума.
Но его-то и не было - тьма
тьму смывала, туманила, ма-
му звала, или дочь, иль сама,
словно сом, ум в уме означала.
Было первоначало.Оно
совершенно, но не свершено.
И на всплывшее вышнее дно
он вступает, весь вешний, ростками.
Там не прядает льдина за льди-
ной, и сам он не ведал,поди,
что все будет еще позади,
а пока шли века за веками.
Вечность речи - он ей пренебрег.
Речи все забывал, что изрек.
Двух вокруг проступал берег рек.
Означало все то - имярек
отходил ото сна понемногу.
Все летал край стола, край стола,
оставляя обломки стекла,
камень белая в небо плыла,
и сводило последнюю ногу.
1998




ПЕСНИ СЕВЕРНЫХ СТРЕЛЬБИЩ


Дно океана мы
От Калки до Колымы,
Дно океана, где, сбитый влет,
Сокол трисолнечный песни поет
Незаходимой тьмы.
Реки воды живой,
Ведай, реки, живой -
Руки укрой травой -
Веки вздыми вдовой
Реки вольются в львой.
Рыси глядят из хвой,
Рыбы рисуют, полет совершая свой,
Раны над головой.
Это последний час.
Это вышел запас.
Этот погас фугас.
И на постой
К нам пришел пустой.
Это душа отлетает от тела, а от нее отлетает дух,
Затем превращается зрение в слух
Песьих глав, подвывающих львою,
вливающемуся в рух.
Там, где потух петух,
Там, где везде
Место звезде,
Место красной руде
Там, где.
Там, где вспыхивает, как прах, кость-суха-глава,
И выходит к передовой рота, пока жива.
Резко спустив затвор, надо сказать ;a va.
Это дети твои, рысь, о вымени, но сова,
Рысь, если ты вдова,
Рысь, если рота твоя - ратная клятва для
Рта, чей последний вздох - русское «Гад, стреля…»,
Рота, где каждый сир, сироты все того,
Кому серый волк несет китель и крест его.
Гром. Воронграй.
Верхокрыл. Шестоплав.
Спи, костоправ, пока гонят сплав по нужде.
Там, высоко, на дне,
сверхнадсветный прочесть псоглав
То же, что совершить кругосветный заплыв
там, где
Звездный метла к метле смыкает кольцо конвой,
Реки воды живой льют изо всех корзин -
Вязнут ветхие сапоги -
Это
Веды реки живой, сокрытые под травой,
Круг вершат вековой
Там, где
Рух-алконост-сова окружностью заревой
Кружит над головой,
Пока
Некто, себе не свой, стреляет с передовой
Водителей тех дрезин.

ВСЁ.


2000                Александров – Арсаки
                – Зосимова  пустынь








ТОТ  ЖЕ  И  ТА  ЖЕ


1

-  В один  из дней  таких и  ты умрешь.
-  Мне  хочется  сказать  в  ответ:
                «Ночей, возможно»    
                Метель  пробьет  в  мишени для  стрельбы
                огромную  дыру размером  в  небо.


2

Смерть  к  середине жизни  забывают.
Потом она приходит незаметно
и  вот  уже  стоит  в  дверях
и  ждет,
и  все  стоит,  стоит ,
и ждет,
как  в  самом  первом детстве.

3

Когда  дождь застанет  в лесу,
сам  стань  дождем.
Когда  смерть  все  ближе  и  ближе,
Сделай  ее единою  плотью с  тобой,
душою  единой.
Смерть  моя,  жена  моя,
Сестра  моя  смерть.


4

Все  повторится,  как  было  точь-в-точь.
Тот  же  подвал с  мухами на стенах,
и  та же  безлунная,  безлонная,
                безсонная ночь,
безымянная,
безмерная,
обоюдоотверстая
Богу.

5

Больше ничего уже
нет.
Тихо,  словно мышь,  рушится-дрожит
бред.
Кружится-кружит
на  семь  бед  ответ:
жить было  лучше,
жить  было веселей.

6

Правда, ничего
больше  уже.
Тот же  и та  же
на этаже.


2001



+    +    +

Я просыпаюсь. Спать мне не с руки.
Моховики растут, моховики...
 
Они растут, как, блин, плохиш-буржу,
Они стоят, а я, пардон, лежу.
 
Я слышу шум - эй ты, тикай-теки! -
Моховики растут, моховики...
 
Бегу-смотрю - все пусто, все не то -
Плывет плотва, плывет Жак-Ив Кусто,
 
Тур Хейердал, как плоть, плывет, а вот
Сам Голый Вася на плоту плывет.
 
Кричу им вслед - эй, кто живой, реки -
Где тут растут,  пихтыть, моховики? ...
 
Моховики, ору, моховики!...
Вдруг нюхом чую - все тут опроки...
 
Они растут, но вот куда, раз тут
Они не вверх, а вниз они растут?
 
Аха-ихо-ваха-иа-хэ-хи-
Хэхэо-хао-нэ-моху-вэхи-
 
Растэо-хэо-хоэ-васэ-о-
Нэо-васэо-голову сэво...
 
Сава лэтэ и тэло вэ-у-э-
А-о-э-у-а-о-э-мэо-вэ-
 
Мохо-вэхо-нуэхо-нуэхи-
На марсэ срам-э-сэро-буро-мхи...
 
И вэс во мхэ стоит нэбритэ бритт.
The rest is silence -  не   договорит.
 
2003





БРУСЧАТКА
               
                A   JP
                Ныне  -  его  памяти
 
Сплюнуло в ров семикрыло диво --
К небу взошла золотая струя.
Сердце лежит земли во груди, во
граде лежит голова сия.
 
Волоты-вереды, вам та гора,
Вор-воробей, полно воровати --
веровати пора -- веют ветра
во граде Ворона парус рвати.
 
Зернь падет -- зубы взойдут стальные --
сталью встанет зоревой Цареград --
к стенам его валят валуны и
волны за волком волк вершат парад.
 
В двенадцать часов по ночам светло.
В двенадцать часов весело село.
В двенадцать часов по ночам в альков
вступают двенадцать полков волков.
 
Стал ин волот -- окрест Кремля ходит,
трижды Кремль обходит и в нем горит --
пепел собрать, говорит, легко-де
легко-де пропасть, где был ров им рыт.
 
Молвишь ей-ей, а выходит йе-йе.
Йети ли, йеху ли считает у.е.--
в двенадцать солнцестоянья зимы
с Головой в руках Главный идет из тьмы.
 
 
В его деснице есть перский серп.
В его дружине абазин и серб,
обозы, слоны, ишаки, рабы
молний шаровых волокут арбы.
 
Так зачинается нова земля,
как учили в школе, от стен Кремля.
Красная армия, белый олень
смертью на смерть в неузнанный день
 
ступит, свершая веков говейно,
смерть попирая за пядью пядь.
Встань под звездой и на все забей, но
помни -- их было лишь сорок пять.
 
В двенадцать часов по ночам у Ней
тяга земная звезды ли ясней?
Там три не три, полный нитрат свечам --
меч в масть в двенадцать часов по ночам.
 
Часы восходят на помочь Рима --
пой, рифма, пой Дон степной до дна,
пой, мол, гори, мол, гори, мо-
я-ли-моря-ли-зажги страна...
 
Бабы ли, дети ль на закат на нами
гусеничными рядами бредут.
Там-Океан, за его волнами
брутокефалов последний редут.
 
Не Рим позади ли, зубы-рога,
белый олень-ледяная пурга?...
Золото Рима у ворога-Б-га
вырвем, вступая на те берега.
 
                2004

 +  +  +

Вдох есть выдох, а выдох - вдох.
Вход есть выход, а выход - вход.
Род есть вырод, а вырод - раб.
Брод есть выбор, а выбор - дробь.
Это значит, что бор - не гроб.
Плыл под бревнами рыбий горб
Где был только что Петербург.
Пар вздымался, как запах браг.
Кончил дело свое хирург.
Вышел в нети, швырнул окурк.
Гроб оставил пустым и стол.
Стул пустой без него остыл.
И скользит он из рода в род,
Навсегда отличаясь от...

…

\+ + +


В обратный путь уходят тени в тень,
У каждой тень - сестра и неть, где брат, но,
Ты знаешь - там стоит лишь колотень,
И нет пути туда, кроме обратно.
Обратно для отстрела, для свинца,
Для полыньи, для затонувшей верши,
Для молодого, в общем-то, бойца,
Невесты для, давным-давно умершей,
Для выхода чрез лед dans le zapoy -
Под своды перевернутого дома,
В двойную арку прямо вместе с той,
С которой шел туда, куда вед;ма,
И кем вед;ма - в;домо тому,
Кто, в мутной водке обловившись рыбой,
Пойдет к стенам Кремля топить Муму
Да самому там потонуть под глыбой.
Но не потонет никогда, нигде
Хранитель аксамита потайного.
Он в глубь нырнет, а там, в иной беде,
С зеленой водорослью в бороде,
Он выплывет из омута иного
На бревна, ввысь, с улыбкой водяного

2004.








ВЕСЕННЕЕ



Стол на Пасху накрывают -
Гробным дарован живот.
Трупы в моргах оживают,
Щука серая плывет.
 
Внемлют дьякону галаты.
Дед встает без костыля.
То ли солнце, то ли злато
Пролилося на поля.
 
Нищий всяк уже не пища
Ни маньяку, ни менту.
Сколько пролито кровищи -
Все влилося в соль злату.
 
Это огненные стены
Взведены до самых крыш.
Дни, что прожили в посте мы,
Перешли в шумел камыш.
 
Но не гнутся дерева те -
Всяк Стодрев застыл, как столп,
Образуя в деривате
Укрощенье стайных толп.
 
Щука серая не теща
Ни маньяку, ни бомжу.
Щепки радуются в роще
Топчущему их ежу.
 
Это Пасха наступила -
Все кричат «Христос воскрес!»
Смерти смертно смерть постыла,
Дед стодревый с пещи слез.
 
Зернью зерна вшли глубоко
В землю, пьяную в дуду,
И вздымает Яро Око
Трупа, всплывшего  в  пруду      
               
                Михайловская Слобода, 2006.






+ + +


Генерал умирал в совершенно пустой палате.
Из руки медсестры капал воск со свечи на платье.
Генерал умирал - а в скиту без полов, за кряжем
Схимник-царь умирал, лежа во гробе средь коряжин.
Генерал умирал - по Кремлевке бежал фельдъегерь.
Из руки медсестры...Инок теплил свещу на бреге.
Схимник-царь умирал..Теплил инок. Бежали волки.
Там, за кряжем, о Слове соборно велися толки.
Волк за волком - волхвующее внучатье.
Толк за толком - все тише - до предзачатья.
А за кряжем, который за кряжем - там волхв кончался.
Грозный Царь с тихой юницей во Кремле венчался.
Генерал умирал, слыша гулы пустыни Гоби.
Волк за волком вершил до Волхова чин погони.
Схимник-царь умирал - инок начал читать к отходу.
Генерал умирал - а сестра все глядела в воду.
Там лишь волки за волком волк - ни грядущего, ни былого.
Староверский толк правил тайно Логос на Слово.
А в Кремлевке слова под пером у врача скользили,
Улыбался врач, создавая диагноз, или….
Генерал умирал, схимник-царь умирал, кончался,
Волхв, предсловья слагая, в келью инока в дверь стучался.
Уходила в ночь, тихо плача, сестрица Соня,
Пели волки . Безсоннеее всё, безсонней.

2007


+   +   +

    
Голубей гоняет, голубей
Тот, который снега голубей,
Тот, который отрок и монах,
Пращур чей - Владимир Мономах.
А потом был Грозный Иоанн,
Было все - кто избран, тот не зван.
Голубей гоняет, голубей
Тот, кто скажет: «Только не убей»,
Тот, кого седые старцы пьют,
Тот, кого, наверное, убьют.

2007






+ + +



Вот гремит в двери засов.
Это входит друг лесов.
Друг ли сов?
Друг ли псов?
Друг ли чей вообще?
Мы не слышим голосов.
Мало разнясь от бесов,
Мы горим.
Пожар с усов
Занялся в хвоще.

Ветер воет,дик и злобен
Меж разлапистых дерев.
Некто по фамилии Злобин
Рассыпается,сгорев.
И летит зола по свету -
Тот,кто помнит песню эту,
Пусть расскажет по секрету
Как жену спровадил в Лету
Под летящую комету
Вниз,с платформы Суходрев.

Что,костлявая,шуруешь,
Что машешь косой?
Друг лесов живет в бору лишь.
С ним - косой.
Заяц белый,заяц серый -
Прыг-скок под горой.
Туман расстилается серый -
В нем с ножиком ходят порой.
Пахнет,как из глотки,серой
Из земли сырой.

2007





+ + +


То не Мекка цвела от намаза,
Не цунами гуляло в Маниле,
То бойцы сверхземного спецназа
На развилке бомжа хоронили.

Бомж лежал головою в крапиве,
Тернью черменой славно увенчан,
А десница купалася в пиве,
Словно в ранах издранного френча.

Удивительно бомж был спокоен.
Две кружилися бабочки голы.
Сон за сном он досматривал,в коем
Констелляции плыли,глаголы.

Подымалася бабочек пара
По-китайски,по-тайски,по-тански,
И дослуживал старый попяра
Панихиду по-никониянски.

А когда все закончилось,воздух
Озарила стрельба из оружья,
И спецназцы воссели на звездах,
Охраняя эклиптик окружья.

Удалился прелат,помолился,
Помахал на прощанье рукою,
А как только совсем удалился,
Тут-то и началося такое...

Бомж вскочил и пустился вприсядку,
Вместе с ним танцевали подруги...
Спецбойцы их пасли по порядку.
И Сверхбомж вдруг явился в их круге.

Констелляции плыли,глаголы...
Апелляции все подавали...
На Рязань наступали монголы
И скрывалися как не бывали...

Каждый был и зерцало,и зритель,
Часть и целое,выть и повытье,
И Сверхбомж,как Верховный Правитель,
Контролировал это событье.


2007







+    +    +

Пил Егор бром.
Мать зарубил топором.
Сел на паром
И поплыл в Муром.
Стоял Град Рим.
Царя закололи в ём.
Сели в объем
И поплыли
В Иерусалим.
Жил-был звёзд.
У звезда был наст.
Шли по насту в пост.
Провалились в рост.
Замерзли в смерть,
И повезли их в Мерпь,
Глаголемую Пермь,
Где делают мыло
И меняют на зубило.
Мимо шел солдат.
Был, как пень, поддат.
Не Анвар Садат,
Но и не Беньямин Нетаньяху,
А что-то такое промеж
Промежностей их одеж -
Скорее всего, был меж
Гуигнгнмом и йеху.
А в Муроме пил Егор,
Пил и бегал на двор,
И Царь летал, как топор,
Уходя над простором в штопор.
Не знал, где главу приклонить,
Где плеснут молока попить,
Где на камнях не стынут стопы.
Он парил над лесами вод.
Он царил, волей вольный от
У зверей, говорил, есть норы.
А некто из тех, кто был
Живее жильцов могил,
В гостиную выходил
И курил, раздвигая шторы.

2007







+      +     +


Нас  переехал  дальнобойщик
И  два   других
Столетия, как  нет  нас  больше.
Какой-то  псих
Стоял, руками  голосуя
На  том  шоссе…
Ему  приснилось,  что  в  лесу я
Гулял,  как  все.
А  психа  все  качался  контур.
Ну,  был  и  вид…
Тысячелетия,  как  он  тут
Один  стоит.


2008





ПАПОРОТЬ



Там,  где  вступает  ночь  в  супесь  всея  земли,
шепчут  куда-то  прочь  навь-цари-корабли,
навь-князья, навь-зятья,  навь-знатье.
Знатен  обед  подземен  в  замятье  у  Нее.
Папоротник  цветет,  папоротник-трава,
а от  моёй-милой  катится  голова.
Ты  спеши  в  сувой,  помело-мило
подмахни  травой,  папороть-крыло.

Веточка,  не пророчь, полно тобой  махать.
Катится  ночь, как  дочь,  из  утробы  в  мать.
Обе  оне  уже  там,  где  еще  и  не…
Столько  кругом  ужей,  сколько  детей  в  огне.
Папоротник  цветет,  папоротник-молва,
А  от  моёй  милой  в  овраге  уже  голова.
Ты  спеши  в  огонь,помело-мило,
бело-алый  конь,  папороть-крыло.

Лисы  уходят  под  лист,  корабли  уходят  под  мост.
Зайцеголовый  хвост  канул.  как  в  Пасху  пост.
Думаешь,  в гости в земль  входишь,  словно  оно,
думаешь,  черно - 
ан  нет,  там  чермным-чермно,
Папоротник  цветет, папоротник-сума.
А  от  моёй  милой  дед  Никто  без  ума.
Ты  спеши  туда,  помело-мило,
где  цветет  руда,  папороть-крыло
где темным-темно,  где  земным-земно,
где  пора  давно  донью  лечь  на  дно.
А  запылает  дно,  выкипит  ярь-вино.
Вот  тогда  и сойдет  наземь  из  нави  окно…

Ты  спеши   в  окно, папороть-крыло … 
Дивь там гуляет –
Всё  в  росе  село.

2014




ОБА  ДВА


Бежали  два  оба  вдвоем  из  тюрьмы,
Один из  тюрьмы  и другой  из   тюрьмы.
Нелегкое  дело  бежать  из  тюрьмы.
И  все  же  бежали  они  из  тюрьмы.

Один  говорит:
- При  тебе  голова ?
Другой  говорит:
-  Да,  при  мне  голова.
-  Ну,  самое  главное  -  есть  голова.
-  Да,  самое  главное  -  есть  голова.

Один  говорит: 
-  Руки-ноги  то  есть  ?
Другой  говорит:
-  Может, нет, может, есть.
-  Так  нет  или  есть ?  Чем  же  будешь  ты  есть ?
-  Не  все  ли  равно…
Все  ведь  нечего  есть.

-  А  то,  из  чего  все  рождается,  есть ?
-  Да,  то,  из  чего  все  рождается,  есть.
-  Ну,  самое  главное,  это  хоть есть.
-  Да, самое  главное,  это  хоть  есть.
Так  по  миру беглые двое   идут.
По  белому  свету  два  беглых  идут.
Поймают  их  снова,  в  тюрьму  приведут ?
Иль  счастье  в  миру  они  оба  найдут ?

Скорее  всего,  все  же  их  приведут.
Обоих  их снова  в  тюрьму  приведут.
И  счастья  на  нарах  они  не  найдут.
На  нары  ведь  нас  не  для  счастья  ведут.

-  Тогда  для  чего  эта  вся  суета ?
Скажи  мне,  Сократ,  для  чего  суета ?
Cократ  отвечает:
-  Весь  мир  суета.
-  Ну,  значит, и  вправду,  весь мир  суета.

-  И  все  же,  Сократ,  суета,  да  не та.
-  Да,  друг  Аполлос,  суета,  да  не  та.

И лишь  наступает  -  не  та  или  та  -
Натальная,  тальная    та  темнота.


2015








          
+    +    +


Над темной толпой,               
Едва-едва
Слышатся, слышатся
Голоса два.

«- Смерть, это ты ?
Смерть:
- Это я.
- Ты скажи, не за мной ли ?
Cкажи, не тая».

Над темной толпой,
Над тропой-травой,
Смерть отвечает,
Словно кто-то живой.

«У меня  дыра.
В ней есть мастера.
Гроб-колыбельку
Ладят до утра».

Небо высоко
Море глубоко
Между ними
Только Око.

И чем  выше
От земли небеса,
Тем тише и тише
Наши голоса.

«- Смерть, это ты?
Cмерть:
- Это я.
Не совсем подалеку,
Но еще не ( совсем)
твоя»

…



+     +     +

Такой  вот  тебя  помню –
В  платье  елочкой…
Дым  дом 
дым
коромыслом  из  трубы,
(летний  гром,)
хомяк  на  платье
и  надпись –
год  1981.

Еще  такой:
в  очках
во  все  глаза.
В  музее.
Когда-то бывший  монастырский  двор.
Зелень…  вязь…
вяз.
Год…
Год  не  помню.
И  надпись.
Нет  надписи.


И  все  это  лишь  для  того,
чтобы
был 
на  весь  свет
свет - 
полосы  света,
обрубок  на  операционном  столе,
первоматерия
и  надпись….
Год…
Год  две  тысячи…
нет,  не  помню…
до  новой  эры.

…



НИКОЛАЙ   ФЛАМЕЛЬ


Кальян,  вино  и  барбекю,
И  тело,  жаждущее  тела…
Не  будет  стоить  ни  экю
Паломничество  в  Компостелу.

-  О,  Вечная,  роди  Его.
-  Быть по  сему – Она  сказала.
И  девять  месяцев  с  того
Мгновенья  смерть  перевязала.

Многоочито  плыл в  очах
Неизреченный  хлад ли,  зной  ли –
Где  был  младенец,  где  очаг
Они  в  ночи  уже  не  знали.

Он  взял  дитя  и  нож  достал,
И  росоносной  стала  сталь,  но
Огонь  звезды,  войдя  в  кристалл,
На  Гусь  обрушился  Хрустальный.

Он  слиток  взял,  сложил  к  Кресту,
И,  смыв  следы  осадков  винных,
Сказал : -  Удел  приобрету
Ему  на  Кладбище  Невинных.

И  тронул  под  руку  жену,
И  тронулись  они  сквозь  ямы
В  обратный  путь,  в  забыть-страну
От  Ирода  до  Авраама.

Но  век  назад,  средь  войн  и  бед,
Их  мельком  видели  в  театре.
На  тысячу  -  не  боле – лет
Им  ад  -  лишь   философский  натрий.


2015





+   +   +


Бросив тех,  кто с  первой  жарой
там  остался,   верху  горы,
этой  самой  сырой  горой
в  дол спуститься,  в  овраг  сырой,
крикнуть им:  “Я вернусь  вот-вот!
Ждите  там,  горе,  до поры!»,
и  увидеть  лес  и  обвод,
по  краям   облаков  шатры.

И  идти  по оврагу  вдоль,
по  ручью,  за нерестом  щук,
миновать  ивняк,  лесодол,
крючья  старых  дубовых  рук  –
вдаль,  раменьями,  полем,  по
дню,  что  плещет,  грозой грозя,
возвращаясь,  прощаясь,  по-
мня,  что  помнить  еще  нельзя.


2015






ВОЛЧЬЯ  ПЕСНЬ


Ночь.  Улица.  И  слава  Богу.
Владыка  выпил  ипполит.
А  следом  шло…,
И  в  ночь-дорогу
шел  поминутно  инвалид.
Он  лейтенант был   в целом  Шмидт,
Он был  как  юный  пионер.
Его  нам  ставили  в  пример.
Так  начинался  Брестский  мир.

Кресты.
В  камере  двое.
Один масон,
другой  наглец  и  патесон.
Их  клонит  в  сон.

Четыре  пополудни.
Ночь.
Качаются  часы  в  столице.
Темнеет  утро
и  светла
Христа  Спасителя  игла.
И день звенит.
В  подвале  кончил  (свой  путь)  ипполит.
Ему  разрезали  ранет.
Его  более нет.
Говорят,  его  даже  и  не  было.
Точнее,  он  не  был.
Но с  ним  переругивалось  небо
Текла  под  Кромами  вода
Под  мост  Крестовский,  туда-сюда
Ночь.  Улица.  Звенит  звонок.
Один  вошел,  другой  без  ног.
Через  заставы  в  Польшу  шел.
Нет,  ехал.
Куда  он  ехал ?
Ехал,  ехал и  не  приехал.
Труп  весь  пропах.
Потом китайцы   били его  в  пах.
Мороз  привел  к  замору  щуки,
И  вместе  со  щукой  вымерли  щукоруки.

Невпромах  на Манчжурии холмах
в  своих утраченных  пяти  томах,
возможно, так  писал  Введенский,
но   уж,  конечно,  не  Преображенский,
и  тем  более  не  Глеб  Успенский
и  не  Демьян  Бедный.
Никто  из  них –
скорее, просто  какой-то  псих,
от коего  лишь  неуряд.

А  над  рядом  редких гряд
воронь с  воронью летят.

Сидит  воронь  во  Буду,
Дует  воронь  во  руду :
«Будь, Буд …».
Привзбудился  будный  уд -
уж  волочут   Буда  в  суд.
Волки  воют  песнь  про  труд.
Всплыл  и  пал  дубовый  гуд :
«Good,  good…»

Расцветает  незабуд,
ненадеян,  ненапрасен,
ясен  и присновоскресен,
цвета  белого  крыла,
цвета  черного  ствола,
цвета  зелена  вина,
цвета  алого  весна…
Кто  есть  весен ?  -
Это  ясень,
Еще  зелен,  уже красен.
-  Что  тревожишь  ты  меня ?
-  Что  да  что… 
Меняй  коня,
Собирайся  понемногу,
в пыль-дорогу,  в  сон-тревогу,
оконь конь  до  перемогу,
в деверь-дверь на  том  краю,
где  стою  я  и  пою :

«Кто  есть  весен ?
Красен  весь  он, -
Черен,  чермен  и  небесен»
Рыжий  красного  спросил:
«Где  ты  голову  скосил ?
Буд  уж  робу  износил…»
Сами  ж волки  полегли  же
В бури  мгле,  в  девятый  вал.
Утро. 
Скачем.
Ближе,  ближе
Яжелбицкий  перевал.

Он  шел  на  запад.
На  запад  солнца.
Не  в  те  двери.
Мост  ехал-пере…
Когда ты  идешь,  ты  спокойно  стучишь  палкой о пол.
Известия  спокойно  рассматривают  тебя
земли  для
и неба,
и  спокойно  тебя  понимают,
а  ты  спокойно  понимаешь  их.
Так вот,  он  шел  и  перестал,
шел  и  настал,
и  трупом cам  себя  застал
и  стал.
И  снова  был
и   перестал.
Пустое.
Вечер.
Тихо  ночь
как  бы  чужая  типа   дочь
так  и  не  наступила.
В  ногу  вступило.
Он  пел,  как  мхом  поросший  пень,
и петь  ему  было  в  пень,
но  он  все  же  пел :

  Если  бы  влагу  я  взял  у  листвы
  е  широкошумном  лесу за  рекой,
  если  бы  частью  своей  синевы
  небо  делилось  с  моею  рукой…
  Если  бы,  если…

-   Вышел  ты  весь  ли ?

Град  и  весь
Были здесь  доднесь

Так  всегда  и  бывает.

    Ночь  Озеро.  Фонарь.  Фамарь.
    По  склону  едет  Государь….
    -   Бывает…  Сударь, на  минуту,
    Зайдите…

И  он  услышал  ответ:

Ответ  был  ни  да, ни  нет..

Именно  это  он  и  пел  .
И  с ним то  же  самое  пели  волки.

   Когда  шумит  за  дверью  сад,
   И ты  идешь  вперед-назад.
   Шумит –шуршит  всю  ночь  листва,
   В  ночи   качаются  права…

 -  Нет,  что  ты,  где ? …, 
  Ты не  права…

А за  ним  уже  шел  в  руке  ипполит.


2015