Коль разжечь костёр из похоронок

Ветер стих... Оскомина окалин
синевой подёрнула края.
Майский вечер загустел в бокале,
янтарём оплавленным горя.

…Я сегодня идолопоклонник,
нет других религий для меня.
Коль разжечь костёр из похоронок,
всякий бог заплачет у огня.

Сколько раз мы были убиенны –
до зачатья, даже до греха.
Рвали нас заморские гиены,
предавали «слуги» и «верха».

Умирать, конечно, и не ново,
но, коль рок судил тебе сгореть,
от огня затеплившись живого,
ты успей кого-нибудь согреть.

А ещё успей, пока не поздно,
ты тому, кто рядом, прошептать
адресок, оставшийся бесхозным,
где тебя ждёт… не дождётся мать.

Ну и в миг последний, самый-самый,
перед тем как в бронзу и гранит
превратиться, попроси ты маму –
«где отец» тебя похоронить.

…Мир опять гудит от напряженья,
и контакты, подгорев, искрят.
Перечень побед и поражений –
летопись всеобщая утрат.

Я смотрю на мраморную крошку…
Был тот мрамор, может быть, скалой,
что висела, как судьба, сторожко,
над людской извилистой тропой.

Может быть, тот мрамор обелиском,
чьим-то бюстом, чтимым годы,  был.
Но пришёл, по духу с ним не близкий,
и его кувалдою разбил.

Превращают грозные стихии
города и судьбы в целину,
словно «девяностые лихие»,
в щебень превратившие страну.

…Неизбывно вечное движенье,
никому его не отменить.
Кто-то ускоряет разрушенье,
Кто-то тщится что-то сохранить.

Всем на свете правят «градиенты»:
«больше-меньше», как «добро и зло»,
и смешны Природе сантименты,
типа «повезло – не повезло».

Не «купить», суров закон Природы:
если есть уклон, то будешь течь,
и, увы, текут не только воды –
времена, народы, даже речь.