Корни. Любаша. Глава 5

Отношения с подрастающей дочерью у Любаши складывались по принципу соперничества… Может быть, кому-то это выражение покажется надуманным, но, как говорится, на покойников не лгут… Правда и то, что дочь сумела это понять тоже слишком поздно, всю свою жизнь пытаясь доказать матери, что она достойна её любви… Не получилось…

Как-то так вышло, что именно Валентина, а не мать, которую это и возмущало и коробило, стала для брата с самых ранних его лет и на очень продолжительное время (вплоть до второй женитьбы) тем человеком, которого он и слушал, и к которому прислушивался в любой жизненной ситуации, поступая так, как советовала сестра, а, опять же не мама, которая всячески пыталась разлучить их под любым (часто надуманным) предлогом, прибегая порою к откровенному навету, лжи. Все средства хороши… Но, повторяю, дочь смогла разобраться ( да и смогла ли?) в отношениях с собственной матерью слишком поздно, только после кончины той, спустя несколько лет, пытаясь анализировать и сопоставлять… далеко не сразу…

Так случилось, что закончив школу, Валентина подала документы в один из вузов, но сломала ногу и вынуждена была больше месяца находиться дома с упакованной в гипс конечностью в то время, когда её подруги сдавали экзамены кто куда… Перелом был сложным, нога срослась неправильно, врачи предлагали операцию ( ломать по новой и собирать как надо… бр-р…), но мать, сказав, что её дочери с парашютом не прыгать – сойдёт и так, отказалась… И вот однажды Валя случайно услыхала разговор между родителями, из которого следовало, что отец очень обеспокоен тем, что ему приходится всё ещё «кормить» эту «тёлку» здоровую и она приняла решение,
которое, впрочем, никто не пытался даже оспорить: никаких институтов – нужно идти работать, пока в открытую не начали попрекать куском хлеба… И как только сняли гипс, с помощью матери, устроилась работать учётчицей на одну из баз вблизи Тулы.  Деньги смешные получала (70 рублей), но тогда у многих были такие зарплаты. Отдавала все матери, не оставляя себе даже на кино – не позволялось… Выручал брат - ему отказа ни в чём не было! Второй причиной того, что она пошла работать, было ещё и то, что Валя совершенно не знала чему посвятить себя в дальнейшей жизни, а подсказать, направить, помочь в этом совсем не простом выборе, ей оказалось не кому… Семья, как таковая, лишь подвергала насмешкам любые её начинания, высмеивая  даже умственные способности дочери… Взрослея, она, не веря самой себе, начинала чувствовать себя чуть ли не изгоем, от которого желали поскорее избавиться, всячески сопротивляясь, возражая и даже по временам бунтуя… Но силы, конечно же, были неравны… Брат всегда был рядом с ней, чем мог помогал, но что он мог? Открыть дверь, когда она припозднившись с улицы, приходила домой и вдруг обнаруживала ту запертой… "Где шлялась до этих пор, туда и спать иди!"  А уж когда подруги одна за другой стали выскакивать замуж, ей и вовсе житья не стало… «Страшилище, кому ты нужна-то? Хоть бы какой дурак на тебя скинулся…» - это мизерная часть того, что чуть ли не ежедневно выслушивала в свой адрес восемнадцатилетняя девушка от самого близкого ей человека на свете – мамы – в свой адрес… Нужно (!) было что-то предпринимать, но что? Нельзя сказать, что она была обделена вниманием со стороны парней, но чрезмерная строгость в поведении, острый и бойкий язык при довольно-таки язвительном уме, обширной начитанности, отпугивали многих из них, что, конечно, тоже неплохо, уже потому, что мешало натворить по неопытности каких-нибудь нежелательных глупостей…

 И вдруг на её горизонте возник Сергей, только что возвратившийся со службы в армии. Белокурый красавец под два метра ростом, спортсмен – борец, душа любой компании! Они были слегка знакомы и до его ухода в армию: он приходил со своей неизменной спутницей – гитарой, игре на которой владел мастерски, во двор дома, где жила девушка. Но Валентина не могла знать того, что вот именно она почему-то так запала в душу молодого увальня, склонного к полноте парня, что, представьте,  снилась ему все  два года пребывания на службе даже и тогда, когда он там по глупости скоропалительно женился на красавице цыганке и скоренько, спустя всего несколько месяцев, развёлся, застав её однажды в объятиях своего однополчанина.
 
Из армии домой вернулся совершенно другой Сергей, совершенно не похожий на самого себя ни внешне, ни внутренне. Режим питания и физические нагрузки подарили ему тело, которое легко могло бы посоперничать с античными скульптурами в совершенстве линий и пропорций, гармоничной накаченности мускулатурной массы. Это внешне, а внутренне… Так случилось, что именно там, в одном из госпиталей города Калинин, куда он попал с головной болью, кто-то из медперсонала, не тем будь помянут, дал ему роковую, как оказалось в последствии, таблетку, которая стала причиной возникновения у него сильнейшей формы аллергии, фактически почти полной лекарственной непереносимости до конца его дней… Но всё это Валентина узнает потом, после того, как выйдет за него замуж, а пока она встречается с другим молодым человеком, целомудренно гуляя вечерами строго до 22 часов (приказ отца!), держась просто за руки… Ну и что с того, что он всё чаще и чаще заговаривает о том, что хочет видеть её своей женой? Сердце её спит… Ровные ко всем отношения… Друзья и ничего большего, даже к этому Виктору… Воспитанная в комплексе собственной неполноценности, она смеётся над признаниями ребят, не верит ни одному их слову, отпугивая насмешками многих, как потом оказалось, многих из них…
Но не Сергея, хотя и его она не вдруг приняла всерьёз… Слишком уж он был на виду, слишком красив и популярен у девичьего населения небольшого рабочего посёлка… Но от судьбы не сбежишь, как быстро не бегай…

 Однажды  Валентина была в кино со своей подругой. Вернувшись домой, стала собираться на работу ( в это время она уже работала в ОТК на Оружейном заводе) в третью смену, как вдруг мать ей говорит: «К тебе Сергей приходил!» «Что за Сергей?» «А то ты не знаешь!» - ехидно усмехнулась та. «А…  - догадалась Валя – Не говорил, что ему нужно?» «Нет…» И тут же раздался звонок в дверь. Он… «Что ты хотел?» «Пойдём, погуляем!» «Не могу: в третью работаю!» «Жаль… А можно я тебя провожу?» «Как знаешь…» Взяла сумку и пошли. Она, конечно же, сразу заметила, что парень слегка «навеселе», что, впрочем, случалось с ним частенько… Пока завернули за угол дома, он о чём-то не переставая говорил, то и дело останавливаясь и разворачивая её к себе лицом… Валентина не слушала, уже сильно жалея о том, что согласилась видеть его в своих провожатых… Как вдруг совершенно неожиданно тот опустился перед ней на одно колено и, как на грех, прямо в лужу напротив окна в её комнату, к стеклу которого «прилипли» отец с матерью, наблюдавшие за своей дочерью, и признался в своей любви к ней… «Пьяный бред!» - пронеслось в голове, но вслух сказала: «Встань немедленно! И прекрати ломать комедию!» «Комедию?! – оскорбился парень – Ты, что, мне не веришь?!» Видя, что он «заводится», ответила: «Верю, верю! Поднимайся!» Он встал, сохраняя на лице маску незаслуженно оскорблённого…

Утром, вернувшись после смены, Валентина застала дома более чем смешную картину: её папа, Сергей и Виктор сидели втроём на кухне их квартиры в дребодан пьяные в обнимочку за столом и отец именно Сергея уже почему-то называет своим зятем, в то время как действительный претендент на это звание, захлёбываясь слезами от обиды, причитывает в голос, как по покойнику: «Ага! Он, значит, зять… а я тогда кто?»  «Вот что, зятья, не пора ли вам по домам?» - решительно выпроводила она их прочь… Вечером, конечно же, Сергей вновь был у её дверей, но получил, как говорят, от ворот поворот: «Сначала разберись, что для тебя важнее: общение со мною или водка, а потом, возможно, и поговорим…» Две недели он ходил кругами вокруг её дома без какой-либо надежды… Две недели устраивал бесплатные концерты под её окном с неразлучной своей подругою гитарой… Две недели мать «пилила» дочь: «Какого тебе рожна-то ещё нужно? Принца, что ли, ждёшь? Не с твоими данными… В зеркало-то давно смотрелась? И то уже удивительно, что он обратил на тебя внимание! Нет, вы только полюбуйтесь на неё: ломаться вздумала! Такой парень… Девки матрасами на шею вешаются, а эта…» - и всё вот в таком духе… Наконец, дочь не выдержала: «Хочешь, я за него замуж выйду?» «Ой, вы посмотрите на неё люди добрые! Замуж… Нужна ему дура такая!» Желая укусить побольнее, Любовь Илларионовна знать того не могла, что наживает себе печаль и повод для зависти и ревности на все оставшиеся годы: Сергей действительно любил её дочь и в тот же вечер, вновь явившись ровно в восемь часов, как приходил до этого, сделал ей очередное, далеко не первое уже, предложение руки и сердца, которое она тут же,не раздумывая больше, приняла. Сказать, что он растерялся – ничтожно мало! Ошеломлён, потрясён, обескуражен… «Ну, что, милёночек? – несколько даже развязно, в не свойственной ей манере, произнесла Валентина, глядя ему прямо в глаза – Не ожидал? Думал, что я, как и до этого, опять окажусь? А я вот взяла и согласилась… Что теперь будешь делать?» «В субботу жди сватов!»

Год молодые прожили в семье Валентины. Год беспробудных пьянок, непрерывающегося «перевоспитания» зятя, попыток сделать из него «настоящего» мужика: «Ты, что, с ума сошёл, что ли? Нет, вы только посмотрите на него: посуду моет… Может быть, ещё и стирать примешься? А дуре-то этой, бабе твоей, что делать останется?» А он просто хотел помочь своей молодой жене и вовсе не считал зазорным помыть за собою, да и за нею тоже, бокал с тарелкой… «Ты, что, на самом деле отдал ей полностью всю получку? -  вопрошал с возмущением тесть – Настоящий мужик всегда должен иметь в кармане энную сумму на собственные расходы! Мало ли кто может встретиться…» - и гаденько намекал на что неизвестно пока (пока) молодому парню, хотя сам за всю жизнь не отначил от получки ни копейки, всю сумму клал в условленное в семье место…

Почему молодожёны не уходили к его родителям, хотя понятно, что обоим им не было комфортно в её семье? А потому, что те не желали её видеть своей снохой… Почему, вновь спросите вы. А потому, что на это место давно уже была «подобрана» другая претендентка… Они даже не хотели идти свататься… Он пошёл наперекор всему миру, но понимал, что приведи Валентину в свой дом, тем самым тут же обречёт любимую на такую жизнь, которую она вряд ли выдержит, уйдёт, чего даже в самом кошмарном сне не хотелось представить… Но и оставаться здесь, где и по ночам они не считали себя в полном уединении (папа легко мог войти в их комнату для того, чтобы покурить именно возле этого окна, подчас заставая молодых в слишком интимной ситуации) тоже не было уже ни сил, ни желания. Свекровь видела, что сын её  банально спивается и потому делала всё, чтобы уговорить сноху на переезд в их дом, и однажды ей это удалось. Валентина только что пошла в декретный отпуск. Из огня да в полымя… «Серёжа, сынок! – пела пташечкой канареечкой она сразу после переезда - Питаться будем вместе! Не порядок, когда две хозяйки на одной кухне-то… да и тяжело сейчас твоей жёнушке по дому-то хлопотать…» А той и впрямь было трудно: страшнейший токсикоз( от мамы передалось?) все девять месяцев беременности… Даже уже рожая, мучили позывы тошноты… Он и поверил: мать же всё-таки… Отдал всю получку… А у жены, как на грех, порвались чулки… Купить новые не на что… Спросить денег у свекрови – смерти подобно… Ни за что… Попробовала у своей матери: «Ты теперь отрезанный ломоть! У мужа любимого проси! Навозная куча - где свалили, там и лежи… Уважай свёкра со свекровью! И нечего побираться ходить…» Залилась слезами да и побрела обратно, пытаясь сообразить, как так можно с собственным ребёнком? Ведь, выйдя замуж, она же не перестала быть их дочерью! Или, всё-таки, уже перестала? Вечером сказала мужу: «Серёж! Получку будешь отдавать, как уговорились, матери, но аванс мне!» «Зачем?» - сразу не понял тот. «Сам подумай! Вот у меня порвались чулки, а на что я куплю другие? Или прикажешь мне в рваных ходить?» «А! - врубился наконец-то он – Без проблем!» Он же не знал того, что творилось в доме вокруг его беременной жены когда его не было рядом с нею… Он же не видел, что его Валя (Валькой за всю совместную жизнь не обозвал ни единого разу) сиднем сидит на их кровати, смея только прошмыгнуть в туалет, стараясь при этом не попасть на глаза его родителям. Но они и без того ухитрялись поизгаляться над нею, как только хотели: проститутка – это самое, пожалуй, любезное к ней обращение с их стороны… А она, загнанная судьбою в угол, молчала, во-первых, потому, что не хотела быть причиной скандала между сыном и его родителями, а, во-вторых, ещё и потому, что не знала как он поведёт себя в сложившейся ситуации и ещё потому, что возвращаться-то ей, по большому счёту, было некуда: дома её явно уже не ждали, не желали видеть, вздохнув с облегчением, закрыли за нею дверь… Сколько было пролито слёз только Небо знает… «Почему у тебя всё время глаза красные? Ты, что, плакала?» - допытывался Сергей у жены, вглядываясь в её опухшее от слёз лицо. «Давление, наверное… голова болит…» А как ему было не подниматься-то, этому давлению, когда постоянная нервотрёпка, постоянный стресс… Но однажды всё прояснилось для него самым неожиданным образом…

Объявив матери о том, что аванс отныне он будет отдавать жене (не объясняя почему!), Сергей тем самым, не подозревая даже о том, посеял бурю в отчем доме, ураган, тайфун, торнадо… Ещё не успела за ним закрыться входная дверь, как их уже отделили, причём так резко, что даже не позволили взять утюг (Валя собиралась к врачу)… Такое поднялось, что ни в сказке сказать, ни пером описать… Свекровушка на пару со свёкром-батюшкой, перебивая друг друга, словно боялись не успеть, принялись лить на голову вовсе безропотной, как им до этого казалось, снохи такую грязь и пошлость, которую терпеть она больше и не могла, и не хотела… Накинув халат, Валентина вышла из своей спальни и тихо, не повышая голоса, сказала: «Всё! Больше я терпеть вот это не намерена! Сегодня вечером всё расскажу мужу… Как он отреагирует, я не знаю, но впредь издеваться над собою я вам не позволю!» - и снова ушла в свой угол за занавеску. Визит к врачу пришлось отложить: не идти же на люди в мятой одежде! «Ишь ты, поди ж ты! Принцесса какая! – заверещала опомнившаяся первой свекровь – Не позволит она! Не нравится ей! Подумаешь, барыня какая! Рот она мне будет затыкать! Всё, больше я тебе не кухарка, запомни это и учти!»  Оно бы и ладно, Валентину этим не задразнишь: всё, что нужно по хозяйству (сварить, убрать, постирать) она умела, но дело в том, что когда уходила от родителей, то кухонных принадлежностей (кастрюль, сковородок, ложек-вилок) в её «приданном» не было, то есть мать-то давала, только свекровь не взяла, объясняя тем, что этого добра у неё в избытке… «Хорошо! – отозвалась она из своего убежища на громкое заявление свекрови – Только сковороду на сегодня, поскольку всё это весьма неожиданно, вам придётся мне одолжить, да и картошки тоже!» «Бери! Картошка в подвале и левая полка с соленьями тоже в твоём распоряжении… сын ведь…»

Вечером, накормив мужа ужином, Валентина впервые за полтора месяца проживания здесь, начала рассказывать ему о том, как ей живётся под крышей этого дома, сколько новых, потрясающих подробностей узнала она о себе от его родителей, вплоть даже до точного адреса той сточной канавы, откуда он, глупый и доверчивый, выудил её на свою погибель… «Ты прекрасно знаешь какой меня взял и откуда, поэтому тебе и решать, как нам жить дальше… Но в одном будь уверен до конца: терпеть подобное я больше не намерена!» - и заплакала… В доме повисла тишина… Пока она всё это говорила, он сидел, уронив голову на сложенные на столе руки… Что было потом? А ничего… Он только обвёл взглядом своих родителей, от которого их тут же как ветром сдуло… А потом обратился уже к ней самой: «Ты чего ревёшь-то?» «Серёж! Ни копейки денег, а у нас с тобою ни ложки, ни вилки… Ведь, они отделились... Питаться отныне будем отдельно…» «И что? Подумаешь! Ты, что, суп варить не умеешь? Но даже если это и так, научу – я умею! А деньги… Можно, конечно, забрать их у неё, но пусть подавится… Займу!» - и куда-то ушёл. Вернувшись минут через пятнадцать, протянул ей сто рублей – жуткая сумма по тем временам: «Вот, держи, жена! Завтра пойдём и купим всё, что считаешь нужным! И перестань плакать – ребёнку пользы от этого мало!»

В понедельник Сергей с работы не пришёл – приполз… Валя о его приходе услышала по крикам свекрови, доносившимся откуда-то со двора, и поспешила выйти навстречу. Распахнулась входная дверь и её муженёк предстал во всей красе, во всём величии разъяренного зверя, тащившего за руку упирающуюся, перепуганную мать… Схватил табуретку, поставил её посреди зала и рывком, грубо, усадив на неё жену, обратился к матери: «Вот, хочет она сидеть, она будет сидеть, хочет лежать весь день – будет лежать и чтоб никто из вас, вы поняли меня, чтоб никто не смел потревожить её даже, а тем более указывать! Иначе я за себя не ручаюсь: на Тайвань лёд плавить обоих отправлю! Она моя жена, а не домработница твоя! Мыла до неё полы и дальше будешь мыть, поняла меня?» «Поняла, поняла…» - кивала головой испуганная мать… А Валя поняла, что у неё есть заступник, настоящая стена, из-за которой в её сторону ни ветерка, ни дуновения! Это было так необычно, так непривычно, но так успокоительно-утешительно, что и слова не подобрать! Ради одного этого многое можно было ему простить… И она прощала, всё глубже и глубже прорастая в него корнями, прикипая душой и сердцем, хотя и уходила несколько раз по причине участившегося пьянства… Но уже на следующий день он приходил за ними с сыном и она спешила вернуться потому, что дома, с родителями, находиться было и вовсе невозможно: чем хуже было ей, тем веселее была мать, тем с большим злорадством хлестала она словами истекающее кровью обид сердце дочери, стараясь ударить по тому месту, где было больнее всего… И, наоборот, сколько горя и слёз случалось у той, когда она видела дочь счастливой, улыбающейся, довольной… Странно? Странно… Но из песни слов не выбросишь… И вполне понятно, что всё выше сказанное ( мизер от всего того, что было!) не могло бы сделать отношения между матерью и дочерью таковыми, каковыми они должны были бы быть… Пропасть с годами только расширялась и углублялась…

Каким-то образом она (мать) сумела выписать дочь из квартиры, поставив её в известность о том ехидно усмехаясь: «Ты теперь тут никто! Поняла меня? Прописывайся к своему ненаглядному муженьку или живи бомжихой!» Как обухом по голове… Но с этим проблемы не возникло… Прописалась у свёкра со свекровью, которые вскоре разобрались, что не так уж и плох был выбор сына…

А потом женился брат… Тоже не на той, на ком бы им хотелось… Что-то у молодых не заладилось… И Валентина, наступив на горло собственной гордости, пошла просить (!) родителей разменять квартиру с тем, чтобы у брата с семьёй была пусть и однокомнатная, но своя, отдельная жилплощадь. «Щас! А как же! Всю жизнь только об этом только и мечтали! Мы себе добились, добивайтесь и вы…» Брат развёлся… Растёт дочь, в которой он души не чаял… Попытались «склеить» вновь… Вновь не получилось… Женился на другой… Сестра опять пошла с повторением той же просьбы… вновь отказ…

Но в это же время матери наконец-то удалось вбить клин в отношения между братом и сестрой… Ценой чего? Ценой того, что полностью шла у него на поводу, не слыша даже голоса собственного разума, развивая в нём потребительское к себе отношение до глупости… «Сынок! Чего не появляешься-то?» «А что, у тебя есть что взять? Тогда иду!» «О, вы чай с сахаром пьёте…» - и всё в подобном роде… Чудовищный диалог, но, к сожалению, всё так оно и было…

Года за три до смерти отца, мать однажды объявила дочери о том, что им стало трудно платить за квартиру, несмотря на то, что оба работали вахтёрами пусть за крошечную зарплату, но она была же плюсом, а не минусом к их пенсиям… «И что?» - должна была бы спросить дочь, но она не спросила, а стала платить по квитанциям вместо них… Почему? Муж тоже задавал ей этот вопрос. «А потому, что они мои родители… Я обязана им помогать…» «Даже после того, как они обращались с тобою всю жизнь?» «Впредь никогда не говори мне о них ничего такого, чего не хочешь услыхать о своих собственных! Понял?» Сергей понял и следовал тому неукоснительно, не переступая их порога…

Потом умер отец и мать запила… Спьяну прописала дочь в квартиру, опасаясь того, что сноха завладев этой жилплощадью, выкинет её ненаглядного сыночка на улицу… Вскоре, конечно, одумалась, раскаялась, но было уже поздно: квартира не приватизированная, то есть она не могла уже просто так вышвырнуть дочь из домовой книги, как сделала это прежде, ещё и потому, что Валентина ( по совету опытных людей) сохраняла квитанции об уплате квартплаты, где была строка с её фамилией… За две недели до смерти в яростном помрачении Любовь Илларионовна прокляла дочь, на что та просто перекрестила её со словами: "Господь нам всем судья…"
Умерла от сердечного приступа на больничной койке, куда поместила сама себя, вызвав скорую помощь, в шестьдесят девять лет…

Вот такая судьба (коротенько, конечно!) Любки, Любочки, Любаши… Но вот что удивительно: чем больше проходит времени, тем больше находится оправданий и объяснений её поведения! И ничего странного в этом нет! По-другому, наверное, и быть не могло! Она, недополучив любви в детстве в собственной семье, от собственной матери, не сумела научиться любить свою дочь в дальнейшем! А как же её любовь к сыну, спросите вы меня. А никак! Не было её у неё и к нему… А, может, и была, но не любовь, а одержимость какая-то, ослепление… Не знаю… Не мне судить о том!

От автора:

Многое можно было бы ещё добавить, но и из того, что сказано, легко при желании составляются, как при игре в пазлы, и характеры и поведенческая линия моих героев, моих персонажей, среди которых нет ни одного второстепенного, но все главные, все необходимые уже для того, чтобы на свете появилась я… В хитроумную матрицу переплелись их судьбы, их печали и радости, победы и поражения, взлёты и падения, словно корни одного и того же дерева под названием – Род! Они были таким, какими были… Я старалась быть объективной, не приукрашивать, но и не очернять действий и поступков своих предков, памятуя о том, что уже вскоре мне предстоит предстать перед ними лицом к лицу… Написав то, что написала, я тем самым исполнила обет, данный самой себе когда-то в одну из бессонных ночей. Что получилось, судить, повторюсь, не мне - потомкам и тебе, мой терпеливый читатель!  Жизнь продолжается… Но следующие главы семейной саги будет писать уже не моя рука, а, может быть, моего сына или одной из дочерей брата… Не знаю… На всё воля Божия!