Глава 3. Учителя

Я – из рабочей косточки,
Её могучий всплеск,
Пустил свои отросточки
Под пулемётный треск.
Я – сын великой матери,
Её победный стон,
От верстака в мечтатели
Шагнул под свист времён.
Я – из шахтёрской радости
Пробитых дедом лав.
Я душу взял от каждого,
Из грохота восстав.
Я – кровь российской памяти,
Её седой листок.
Я – от крестьянской пахоты
Шевченковский росток.
Я до последней чёрточки
Рабочее впитал.
Я – из рабочей косточки,
А в ней звенит металл.

Сколько помню – сидеть без дела
Для меня было сушим злом,
А уж если судьба велела,
Мне казалось – не повезло!
И какая-то злая воля
Не давала покоя мечтам,
И менялась напевность мелодии
На зовущий вперёд там-там.
Что я только ни делал в детстве?!
И сегодня о том же моля,
Я хочу, чтобы жили в сердце
Мои первые учителя.

Первой – мать для любого сына, –
Четверых поднимала нас.
И бывало, что сердце стыло
В неуютный полночный час.
Отхлебнула шахтёрской закваски,
С мужиками в забое внизу,
Но своей доброты и ласки
Не теряла в любую грозу.
Всё держалось на ней – от коровы,
Что не лишней для нас была,
До прополки, до дров колоды,
До последнего в доме кола.
Она много болела, но молча
Всё сносила ради детей
И сердечные приступы ночью
Скоро стали привычны ей.
И вставала чуть свет в окошке,
И спала, неизвестно как,
И лечили её ладошки
Добротою любой синяк.

Вслед за матерью – дед, её свёкор.
Не любила она его,
За тяжёлым и злобным оком –
Нелюдимости торжество.
Четверть века давно уж минуло
С той поры, как ушли из села,
А крестьянская страсть не сгинула
И настойчиво в поле звала.
На косом пятачке за погостом
Проросла сиротливо рожь
И, как встарь, там убого и просто
Бабка с неба просила дождь.
Жали серпом, везли снопами.
Посмотреть – посходили с ума,
Били цепом, зерно ссыпали,
Будто в детские, закрома.
Даже просо, а то и гречиха,
Вызревали метёлкой вверх.
Дед по полю, поникший и тихий,
Ковылял, забывая всех.
Брал частенько меня с собою,
Я послушно ходил за ним.
И лицо его – грубое, злое –
В те минуты казалось другим.
Не смирился он с той потерей,
Тосковал, запивал, молчал
И, чем дальше, тем меньше верил
И тем больше на нас ворчал.
Находил утешенье в деле –
Всё, казалось, мог сделать сам –
И жила в его хмуром теле
Только страсть к рукотворным вещам.
Он любовно строгал. Стружки пахли,
Словно дождиком свежий лес.
Я смотрел и, мучимый страхами,
Портил деду какой-нибудь срез.
Попадало, да что там – детство.
Только многое въелось так,
Что оглядываю с блаженством
Весь в зарубках столярный верстак.

Был и третий, кого как Бога
Я любил и в себе берёг,
Но разбилась его дорога
С миллионом других дорог.
Был он скромен, в делах – неистов,
Был и добр, и мечтать любил
Был механиком и радистом,
Ну а главное – лётчиком был.
Был он молод и близок этим,
А ещё – хладнокровен и смел.
Я мальчишкой в пилоты метил,
Я радистом, как он хотел.
Оказался я близорукий,
Над моделями время сжёг
И в небесные те науки
Ни войти, ни взлететь не смог.
Но взлетел соседский мальчишка,
Что детали таскал ко мне.
Начитавшись моих же книжек,
Он проносится в вышине.
Я завидую по-хорошему,
Я горжусь, что в его мечте,
Сквозь мою, воплотилось прошлое
Поклонение высоте.

Было: взмыла земля за Житомиром
От удара того ястребка.
Оперенье с облезлым номером
Через годы подымет рука.
А пока что совсем неслышно
Ходит по небу дядька мой,
Быть живым – на войне не вышло,
Но не кончен последним бой.

Школа – милая и далёкая,
И любимые учителя,
Почему до какого-то срока я
Не испытывал тяжесть рубля?
Тяжесть ту, что даётся недёшево
Не одними мозолями рук,
А бессонницей, мыслями, крошевом
Из кровавых и радостных мук.
Может, всё-таки слово и дело
Друг от друга мы где-то рвём,
Где словами как серым пеплом
Осыпаем душевный подъём?
Рвём от трудностей преодоление,
От борьбы – её тяжесть и соль,
От любви и работы – горение,
От надежды – и нежность и боль?
И за внешнею лёгкостью слова
Про дела, что под кровью других,
Мы расплачиваемся сурово
Безразличием молодых,
Неумеек и суперменов,
Еле двигающихся бочком,
То ли – циников, то ли – поэтов,
То ли – юненьких старичков, –
Подозреньем в обмане и крайностях –
Если взрослый, то чёрен иль бел.
И приходит на смену сладостям –
Отучился, как отболел.

Гори, гори, электросварка,
Металл клокочущей дуги.
В работе, выхваченной ярко,
Пекут стальные пироги.
Где плещут огненные жала,
Лучом таинственным маня,
Крестили рыцари металла
В электросварщики меня.
Здесь классный сварщик – Коля Зотов –
В морской тельняшке напоказ
Сдирал как накипь позолоту
С меня, мальчишки, в первый раз.
Я понял – тут, на поле боя,
В любом труде, какой он есть,
Нет разудалого разбоя,
В нём – и достоинство, и честь,
И что цена работе всюду
Не на одни идёт рубли,
Что главное в работе – люди
Как совесть и душа Земли.

Мы с друзьями, окончив школу,
Приступили варить металл.
Цех котельный, подобный грому,
Нашей школой рабочей стал.
Тут гремела железа музыка -
Не литавры, а каждый срез
Выпирающих дутыми пузами
Обечаек и днищ оркестр.
Ах! Как сердце смеялось и пело,
Когда в темную прорезь стекла
Было видно, как строчка кипела,
Раскалённая струйка текла,
Застывала темнеющим шрамом
И чешуйками рыбы под ней
На зачищенном шве под нагаром
Отражалось сиянье огней.
Рассуждал я тогда по-грешному,
Что недолго пробуду тут.
Электроды? А ну их к лешему!
В лучшем случае – подождут.
И казалось, что здесь – не творчество,
Зарабатывание на житьё,
Ну а там – что непонято хочется,
В том далёком – призванье моё.
И мерцала певуче надежда.
Я её не равнял другим.
И казались, как море, безбрежны,
Бесконечны и жизнь, и шаги.
И не знал ни тревог, ни сомнений –
Вся дорога под солнцем видна –
Ни препятствий малейшей тени
В разноцветье зовущего дня.
В ожиданьи душа замирала.
Всё хотелось потрогать подряд.
И несло – от стихов до металла,
И бросал, и ругали... А зря!

Много позже я понял – метанья,
От которых немало зла,
Шли от вечного поиска знанья
И любви совершать дела.
Грешен, было – хотел одуматься,
Из всего телевизор ценя,
Только дочка, большая неслушница,
Повторяет, быть может, меня.

Если нет ещё тестов праведных,
Чтоб за час рассказать судьбу,
Значит, наши дороги правильны,
Значит, сложно найти одну,
Значит, будут ошибки чёрные
Среди белых, как снег, дорог,
Значит, выпадут дни никчемные
Как старьё, что ушло за порог.
Может, счастье – когда без поиска,
Просто так – повезёт и всё? –
Не на год, а на жизнь успокоиться
За дорогу, что дальше несёт.

Я сейчас иногда, оглянувшись,
Вдруг нащупаю тонкую нить –
Я – в заводе, как шкет-фезеушник,
Только-только начавший жить.
Скромник школьный, тшедушный отличник,
Вдруг ударился в жизнь как в бега.
На копейки, рубли, а не тыщи
Начинались мои берега.
Дым прогорклый. Ворчанье металла.
Облачённый в ХБ факир –
Я себя представлял, пожалуй,
Подпирающим целый мир.