1602

Вьётся кривая, крутит узлы и спирали, петляет и всё не замкнётся. Новый круг никак не начнётся.

Граф стоит у окна, нервно барабанит по раме и проворачивает фамильный перстень на изящном пальце. Утром пришли дурные вести, должно быть, последние для него. Ожидаемо, конечно, и неудивительно, но... Но всё же, кому приятно узнавать, что ближайшее поместье к западу полыхает, а господа — убиты? Зато он представляет, что его ждёт. Перстень жжёт, словно напоминая о многовековой знати, о родословном древе в милю длиной, о чести и гордости рода. Неужто он оборвётся здесь, так скоро, неужто это и впрямь неминуемо? Впрочем, о чём он. Всё складывается вполне предсказуемо. Будто бы он не знал изначально.

Голод, грянувший в прошлом году, тысяча шестьсот первом по календарю, был страшен. Он, как проклятие, прокатился повсюду, дождями и морозами, криками, разбитыми грёзами и слезами. Эхом долетел и до Графовых поместий, но тогда ещё держались, как-то жили. Открыли личные кладовые и кое-как прокормились, Граф, служилые, крестьяне и дворовые.

Но следующий год — нынешний — ударил ещё сильнее — стало хуже, голод сжал свои лапы много туже. По стране распространилась практика роспуска крестьян. Те сбивались в банды и шли в Москву. В Москву, в Москву! Конечно, ведь там обещали бесплатный хлеб, тепло и кров. Идея хороша, но поток крестьян всё возрастал, а хлеб в столице таял. И тает сейчас, думает Граф, да только не понимают этого крестьяне. Он не вправе их неволить, он тоже распахнул ворота — коли хотите — идите на все четыре стороны. И идут, беспрерывно теперь, только вороны хрипят им вслед. Пусть они любят Графа, но в поместье не прожить, это осознают все. И оно стремительно пустеет, бывшие обитатели прощаются, разбегаются. Вот отгремит гроза, и никого не останется. Последними уходят служилые, эти молчат, не по ним лживые улыбки и отговорки. Они лишь печально поглядывают на Графа и прячут глаза. Всем пора, разумеется, он понимает. Всем своё место, и его — здесь. Так правильно, так считалось веками, но... Но отчего же так нехорошо на душе? Отчего он не может принять свою судьбу, не переча и не сомневаясь? Танец капель за стеклом завораживает, но не отвлекает от тоскливых мыслей. Графу не хватает совсем немного, он не осмеливается продолжить и довести до логического конца своё размышление. Ему достаточно одного намёка, дуновения в нужном направлении, но сам он, пожалуй, не сможет. И, как только эта мысль формируется в голове, в дверь уверенно стучат. Не дождавшись ответа, заходят внутрь. Гремят шпоры на сапогах, скрипит нагрудник. В карманах звенят медяки — последнее жалование. Капитан.

- Граф, а как же вы? Что будет с вами? Поместье к завтрашнему утру опустеет, поля заброшены, припасов нет. Вы остаётесь один — и что вы намерены делать, позвольте спросить?

Граф пожимает плечами и отворачивается. Ослепительный удар молнии высвечивает его аристократичный профиль. Он молод, он мог бы сказать многое, но также он мудр не по годам, так бывает, и он молчит, задумчиво глядя на беснующуюся за окном непогоду.

- Граф, идёмте с нами.

Ему кажется, что он ослышался. Не может всё быть столь просто, он, конечно, просил, но вот так, прямым текстом... Он даже не переспрашивает, не верит, а капитан говорит всё быстрее, словно боясь, что его перебьют и пошлют куда подальше. Господин ведь, вполне может. Как же...

- Разбойничьи банды идут в Москву, попутно грабя всё, что попадается на пути. Нечего здесь делать, Граф, вы наверняка знаете, что случилось в двух десятках миль отсюда. Я знаю не понаслышке, у меня там сестра... раньше была. Поверьте, я не желаю вам её судьбы. Не губите себя почём зря. Мы идём на юг — я и мой отряд. Ваш отряд, если пожелаете. Он снова будет вашим, и мы уйдём на юг, как можно дальше. Ужас и тьма идёт с севера, смута и мрак. Поверьте, я не крестьянин и не боюсь досужих выдумок. Я воин и знаю, что говорю. Граф, вы меня слышите?

Нет, Граф не слышит. Граф старается осознать, поверить, он оборачивается медленно, скользя взглядом по сосредоточенному лицу капитана и за его спину - в дверном проёме толпятся служилые. Отряд. И все они в ожидании смотрят на него.

Они уйдут, - понимает Граф, с силой стискивая манжету, - но они не хотят оставлять меня здесь. Но если я откажусь - оставят. Я всё ещё господин, у меня всё ещё есть выбор - они так считают. И примут его как единственный верный. Наверное.

Что-то есть в их глазах, в глазах умудрённых опытом вояк и совсем ещё юнцов, побрякивающих тяжёлыми кольчугами и мечами и тоненько — бубенцами на счастье. Что-то, обо что разбивается вдребезги гордость и воспоминания о предках, о семейном древе, долге и чести. Боги, ему запрещали лишний раз говорить с дворовыми, а они готовы его спасти, избавить от глупой, надуманной участи.

Надежда светится в их глазах. На его, Графово, благоразумие, возможно.

- Вы спросили у меня - я спрошу у вас, - говорит он наконец. - Вы примете меня? Не как Графа и господина, как своего? Вы - сможете?
Служилые смотрят на него как на безумца.
- А вы-то как думаете? - интересуется в ответ капитан. - Мы, думаете, из вежливости спросили? Э, нет, Граф, мы всё решили. Выбор теперь остался только за вами и знайте: мы примем любой.
- Это я понял, - роняет Граф, едва ли веря, - но вы не ответили.
- Будет всё, - покровительственно кивает капитан.

Граф выдыхает, легко стягивает с указательного пальца кольцо, распахивает окно и вышвыривает семейную реликвию вон. Прочь, пора избавляться от призраков прошлого. Те, кто стоит поближе, одобрительно хмыкают.

Через четверть часа, когда гроза унимается, Граф уже переодет в грубую походную одежду, а весь отряд торопливо седлает коней, вглядываясь в туманную даль. Воздух гудит, свежесть после очередного буйства природы подгоняет не хуже плети. Окончательно пустеет поместье.

- Пора, вестимо, - кивает капитан и трогает поводья.
- Пора, - эхом отзываются служилые, крестятся на дорогу и оборачиваются к Графу в едином порыве.
- Графом вы будете всегда, - бросает кто-то и, подъехав, крестит его.
- Нашим Графом, - кивают.
- До гроба, - улыбается капитан, - всё-таки вы — наша судьба. Что ж, на юг?
Отряд срывается с места и исчезает в медленно тающем тумане.
- На юг! На юг!

И замыкается кривая. Начинается новый круг.
Или следующий виток спирали?

18/4/2014