В поисках мастерской...

Старинный странный вздыбленный фасад…
Мне говорят, что жил здесь архитектор;
Он сам построил этот дом и сад
И сквозь очки оглядывал весь спектр

тех миражей, что так мечтал создать
себе во славу, прочим – для жилища:
что для одних святая благодать,
то для других лишь недостаток пищи.

Он поднимался часто на чердак, неся
как дань старинные предметы,
и был чердак, как баба на сносях,
весь век копившая в себе рожднье это.

Я на чердак старинный поднялась,
когда слонялась по Москве без толку,
и пыль столетья тут же улеглась –
при мне – на дрессированные полки.

В углах свисало тонкое шитьё –
плетенье частых паутинных ножек,
вещей старинных сон иль забытьё
боялась я случайно потревожить.

Но как же так! Ты бед моих не ведал
и, может быть,  что в этот самый час –
сто лет назад -  курил ты иль обедал,
от белой скатерти не отрывая глаз…

Но как узнал, иль ощутил  случайно,
 -  ведь я была еще не рождена! –
что хлад ночной моих свиданий тайных
сожжет за мной блестящих два крыла?

И я, спешившая на зов своих мучений,
отбросив волосы со лба, как ложь иль стыд,
споткнувшись о высокие ступени,
зальюсь слезами сладостных обид.

О, ты, мой удивительный чудак!
Сознайся, думал обо мне ночами,
мечтал, что держа кольцо с ключами,
столетие спустя вдруг навещу чердак…

Ты, мне неведомый, отбросив теплый плед,
склонялся ночью над доской чертежной,
и чтобы встреча стала все ж возможна,
рейсфедер на бумаге оставлял свой след.

Страсть одиночества влекла тебя ко мне,
когда очерчивал ты циркулем окружность
любви моей к столетней тишине,
вещей забытых явную мне нужность.

На грудь навесив золотые гири,
сгибали шею древние часы:
они в двенадцать аккуратно били,
уравновесив полночи весы.

Колючкой растопыренной пружины
торчал дозор, зевая, впрочем, всласть…
В кровати зев под зонтик балдахина
мне захотелось замертво упасть.

Вот для чего в то, прежнее столетье,
спешил жильё построить мне чудак,
и, временем гонима, словно плетью,
я очутилась здесь не просто так…

Душа моя встревожено кричала,
учась во мне перемежать слова,
и боль моя – всё в том же сне умчалась,
прильнув ко мне на миг едва-едва.
 
              ***
В убежище достойном лишь царицы
всех слёз и бед
с крылом обугленным, испуганнее птицы
наверно нет.
Но чувствую, как торопя колени,
подходит день и час,
когда слезой любви и вдохновенья
я разрешусь, благословляя вас.

2.06.1996