Я путешествую

Разбросанные вещи, сумка с пляжным полотенцем на дне, “баллоны” пива. Сборы, плавно переходящие в пьянку. Разговоры о высоком, как обычно красивые, но не более, только для того, чтобы ублажить самолюбие. Такси, дерганый шофер. Снимаю на видео, как провожающие меня бегут по перрону и что-то кричат. Забавно: на экране ничего не видно, только в последний момент две их игрушечные фигурки вспыхивают и пропадают. Я ору им в ответ какую-то чушь, потом со счастливой мордой возвращаюсь в купе. Сосед (его тоже зовут С.) покровительственно говорит: – Ну что, садись, будем пить. Мы садимся, начинаем злоупотреблять, женщина наверху спит (или делает вид, что спит). С. постепенно хмелеет, часто и грязно ругается, с отвисшей губой вперяет в меня бессмысленный взгляд. Во время разговора у него изо рта периодически вылетает омерзительная лапша. Однако, это – позже. Сейчас мы дружелюбно беседуем, я стараюсь понравиться ему, говоря, что тоже родился в Чите, кое-что помню из топографии города, и когда-то принадлежал к рабочему классу: был слесарем какого-то разряда. Да, я ему однозначно нравлюсь. Деревни и бутылки тем временем летят нескончаемым потоком. Дальше хронологию помню плохо. Вроде бы спал. Проснулся – С. приволок какого-то парня из соседнего купе. Встаю, снова начинаем пить, мне еще хорошо, я говорю, что можно еще вмазать, однако невольно отмечаю про себя, что С. уже начинает меня раздражать. Более того, С. мне совершенно не нравится. Теперь уже точно видно, что это – скотина. Последняя капля – его мнение о К. Помимо всего прочего он оказался неприятен чисто физически: угловатый, асимметричный череп (Ломброзо был бы доволен), гоблинские уши, пустые, как у наркомана, глаза. Немногое, что вызывает симпатию – его манера растягивать слова, речевые обороты, напоминающие брата, а также совершенно неуместная здесь и абсолютно необъяснимая способность к бухгалтерскому учету. Снова провал. Меня рвет. Рвет уже четвертый час. Выхожу из туалета с лицом цвета арбузной корки. Проводница предлагает в Мариинске пригласить врача, так как не хочет, чтобы у нее образовался труп. Мягкий юмор Чехова, так сказать. С. между тем превратился в законченное животное. Мне даже повезло, что я все время находился в полузабытьи и не наблюдал его выкрутасы. Кажется, накануне он пытался пристать к той женщине наверху, хотя может быть мне показалось. Определенно, я в ужасе от него, никогда не попадалось визави более чудовищного: все время бранится, рассказывает про свою убогую жизнь, перманентное пьянство, каких-то баб непонятных. Бесконечно повторяется, несколько раз рассказывал, как его ударили молотком по голове, сняли “садык”, забрали деньги, “трубу”. Слушать эту галиматью вновь и вновь – настоящая пытка. Правда, некоторое время он боролся с Бахусом, даже довольно долго крепился  (пил только пиво), постоянно повторяя: пьянству – бой! Затем на каком-то полустанке не удержался и купил. Выпью, говорит, децл. Куда там – высосал все до последней капли! Безобразное зрелище: наливал по полстакана и пил, пил, пил. Вылакал 0,5 за считанные полчаса. Метаморфоза с ним произошла отвратительная: нижняя челюсть отвисла, взгляд стал как у зомби, по всему телу пошла аллергия. Лег спать, а ночью п…данулся на пол, где и провалялся почти до утра, изредка бормоча что-то неразборчивое. Наконец, забрезжил  рассвет. Грустная природа Левитана вставала в серой дымке за немытыми стеклами. Я вышел на станции Обломово и более никогда своего попутчика не видел. Через несколько лет проезжавший с оказией полковой офицер сообщил мне, что C. переменился чрезвычайно: водки не пьет совсем, кончил курс в двух университетах, летом ли, зимой всякий день делает гигиеническую гимнастику, чему я, признаться, несказанно обрадовался.