Письмо в Беларусь

Здравствуй. Ты просила написать меня о чем угодно и как угодно. Ты просила не меня конкретно, а всех, кто увидит твое послание. Интересно, как много людей откликнулось на твою просьбу? Зачем ты просила об этом? Да не важно, в принципе. Я люблю писать, рассказывать, люблю, когда кому-то незнакомому можно написать о своей Жизни и забыть. Написать, словно исповедоваться. Сейчас я слушаю музыку и пишу тебе. Пишу-печатаю, если быть точной и на это у меня есть несколько причин. Во-первых, у меня ужасные мозоли на руках и боли в запястье от постоянной писанины (я готовлюсь к экзаменам), во-вторых, от руки писать долго, да и почерк у меня, если честно, так себе. Ты бы потратила слишком много времени на то, чтобы разобрать его. Итак, о чем же я хочу и могу написать тебе? Написать тебе о предательстве? Ну, уж нет! Долго, витиевато, слишком много имен, которые ты скорей всего не запомнишь, хотя и нарисуешь в своей голове множество образов. Я пила кофе, думала и решила, что я напишу тебе о Лизе. Те, кто знает меня, сейчас наверняка фыркнули, улыбнулись, не знаю. В общем, они наверняка не одобрили бы мой порыв и выбранную тему. Меня, наверное, считают психически больной, дурочкой. Да знаешь, мне все равно. Прошло уже два года, а я никак не могу прийти в себя, кто бы что ни говорил. Почему-то люди вокруг считают, что два года после смерти достаточно, чтобы успокоиться и смириться. Но они не правы. Меня до сих пор это тревожит. А если меня что-то тревожит, трогает или беспокоит, я пишу об этом. Надеюсь, меня можно назвать настоящим поэтом. Мне хотелось бы им стать.
Я приехала в город, в котором я живу сейчас около четырех лет назад. Не одна, конечно же, с семьей: папу перевели сюда на постоянное место работы. К слову, живу я на крайнем севере. Моего города даже нет на карте, настолько он мал. Удивительно, но за эти 4 года, почти пять лет, он стал для меня целым миром, как бы пошло наивно это не звучало, но да, это так. Добирались мы, помню, очень тяжело: была весна, мы ехали по зимнику - замерзшей реке. Мы выехали в ночь с 31 марта на 1 апреля. Утром 1 числа мы должны были быть на месте. Но на полпути наша машина чуть не застряла, и нам пришлось вернуться назад.  Мы поспали до полудня и вновь отправились в путь. На этот раз, ночью второго числа мы наконец-то достигли своей цели. Я очень тяжело перенесла этот переезд, ведь за те два года, что я прожила в Нарьян-Маре, я совершенно отвыкла от езды на машине. Конечно же, меня укачивало.
В новом городе я почти месяц проходила медосмотр, мою мать даже один раз обвинили в том, что она била меня, и от этого у меня такие красные глаза, а ведь у меня просто полопались капилляры. Глупые люди.
 Потом я все-таки попала в мою новую школу. Знаешь, Лиза была первым человеком, которого я увидела, войдя внутрь. Завуч попросила ее показать мне школу и в принципе быть рядом в случае чего. И она была. Что я помню о ней в то время? Лиза была полной, симпатичной девочкой, очень жизнерадостной и улыбчивой. У нее были рыжие волосы и темно-зеленые глаза. Ее имя подходило ей, все ее лицо напоминало мордочку лисы: небольшие глазки, вздернутый аккуратный носик, тонкая, широкая улыбка.
Вспоминая первые месяцы нашего знакомства, я понимаю, что не помню ее грустной, скучающей. В принципе, мы быстро подружились. Я поняла, что Лиза не настолько проста, не все просто у нее внутри. Я поняла, что она часто грустит, переживает и комплексует. Комплексовала она в основном из-за своего веса, хотя я бы не сказала, что она была толстой, нет, просто полной. У нее особо не было фигуры, но в целом она выглядела не так, как говорила о себе и ощущала себя. Комплексы ее начались в самом начале школьной Жизни. Будучи совершенно ребенком, она была еще полней, чем на момент нашего знакомства (я видела ее детские фото) и одна фраза разозлившейся одноклассницы "ты жирная" обеспечила Лизе полный набор комплексов, избавиться от которых она, наверное, так и не смогла...
Мы дружили с ней довольно долго, и с каждым днем эта дружба давила, убивала меня все сильней. Мы ссорились много раз, она переживала, что я не люблю ее, мало уделяю ей внимания или не уделяю вовсе. Но каждая ссора заканчивалась примирением. Я также помню и много светлых моментов, связанных с ней. Их так много, что они теряются, становятся единой белой полосой, выцепить, вытащить из которой конкретное воспоминание или момент довольно сложно. С каждым днем мне все трудней вспоминать о чем-то хорошем просто потому, что я не видела ее уже четыре года, два из которых ее больше не видел никто. Так о чем это я? Ах, да. Мы дружили довольно долго... И наша ссора произошла из-за непонимания.
У него были зеленые глаза, потрясающие зеленые глаза. У него были темно-русые волосы и ослепительная  улыбка. Он был умен, добр и вежлив ко всем вокруг. Я бредила им. Никогда я еще не испытывала ничего более сильного, чем то, что я испытывала к нему. Это было похоже на болезнь, помешательство. Каждую минуту я боялась за его Жизнь, хоть на это и не было никаких причин. Однажды мне показалось, что она стала бредить им тоже. Вот, собственно и все.
 Я ненавидела ее просто до истерики, мне было противно от того, что она проявляет к нему знаки внимания, я ощущала себя преданной, обманутой. Я открыто говорила о своей ненависти к ней, думая, что за спиной говорить плохо, и лучше все сказать в лицо. В моем случае лучше было молчать.
Что было дальше? Дальше было два года без общения, один из которых я постоянно говорила о том, как я ненавижу ее. Обида на Лизу засела глубоко. Она душила меня. Я ощущала это кольцо ненависти и злобы вокруг своего горла каждый день. И при виде Лизы, при упоминании о ней, это кольцо сжималось.
Однажды летом, спустя почти два года, я увидела ее фото, увидела, что она вместе с парнем, которого давно любила, она улыбалась, слушай, она была так счастлива. Она усиленно худела, пошла на танцы, и теперь она уже не походила на полную комплексов девочку. Я улыбалась, глядя на нее. Внутри стало радостно, я поняла, что Лиза наконец-то счастлива, что у нее теперь есть новая подруга, новая Жизнь, и пусть мне было немного жаль нашу дружбу, но... В конце концов, я и сама была виновата в ее прерывании. Стало совестно за себя и радостно за нее. Я решила написать ей. Написать, чтобы просто попросить прощения, не начинать общение, а просто дать понять, что я признаю свою вину.
Я хорошо помню ту ночь. Я сидела и писала письмо. Я переписывала его несколько раз, и вот, когда оно уже было закончено, я узнала о том, что она умерла. Какая ироничная штука - Жизнь! Она полна нелепых случайностей. Все, чего я так желала, ненавидя ее, сбылось уже тогда, когда моя ненависть угасла, когда ей на смену пришел разум.
Я не видела ее уже четыре года: я не была в ее доме, я не была на ее похоронах. Ее мама запретила мне приходить. Я понимаю ее. Очень понимаю. Я езжу к ней с еще двумя подругами, но это совсем не то. Пятнадцати минут рядом с ее скромным пристанищем для меня мало, ничтожно мало.
Помню, в первый раз приехав к ней, я упала на колени, и, обняв жалкий клочок земли, называющийся могильным холмиком, я плакала. Рядом стояли наши с ней общие друзья, но я не видела их. Помню как мой лучший друг, увидев меня в таком состоянии впервые, пытаясь сохранить спокойствие, дрожащим голосом и руками поднимал меня, уговаривал встать с колен и перестать кричать. Наталья сказала ему, чтобы он не трогал меня. Я лежала, прижавшись головой к земле, песку и плакала. Я говорила с ней, жаль, но только она уже не слышала. После этой поездки были и другие, после одной из них я помирилась с ее мамой, столкнувшись с ней возле ее могилы. Но та, первая поездка, с осознанием того, что произошло, была самой яркой и чистой для меня. Я была рядом с ней довольно долго, и никто не трогал меня, не торопил, нигде не ждала машина. Никто не мешал мне.
 Я часто хожу мимо ее дома. Иногда захожу, поднимаюсь к ней на этаж, отхожу к окну и курю. Вспоминаю, думаю о ней. Думаю, как все могло быть, если бы мы не поссорились. Пережила бы я ее смерть? Могла бы я ее предотвратить, отсрочить? Не знаю.
Осознала ли я, что Лиза умерла? Нет. Я вычеркнула ее из своей Жизни еще за два года до этого, о чем очень жалею. Для меня ее могила - ошибка. Просто такая же девочка, родилась в такое же время, умерла в тот же день, и лицом была схожа с ней. Но не она. Не знаю, удастся ли мне когда-нибудь понять, что это именно та Лиза, с которой в моей Жизни было связано столько всего замечательного.
Рядом с ней парень - его зовут Саша. Он был красивым, ему было 22 года. Ей было 16. лежат они сейчас рядом, она в 1996 году родилась, а он умер. Я прибираюсь у него тоже, кладу ему на могилку привезенные Лизе конфетки или еще что-то. Чего уж поделаешь, они ведь теперь соседи. Наверное, когда ты получишь это письмо, у нас уже будет довольно тепло, и я наконец-то смогу посадить для нее цветы: розы, колокольчики. Хочется думать, что ты будешь читать это когда я наконец-то смогу побыть с ней наедине, когда никто не будет торопить меня и я смогу посадить для нее цветы - наименьшее, что я могу сделать. Я посажу цветы и для Саши, мне кажется, он был хорошим парнем.
Я рассказала тебе о Лизе не только потому, что я хочу, чтобы ты трижды думала перед тем, как бросать дорогого человека из-за тех, кто это недостоин. Также я хочу попросить тебя взвешивать каждое свое слово, ведь сказав кому-то гадость в порыве злости, ненависти,  ты губишь человека в его комплексах, он варится в них всю свою Жизнь.
 А еще я хочу, чтобы ты знала о том, что была такая замечательная девочка Лиза. И для нее, в наших северных краях будут расти самые красивые розы с колокольчиками.