Седина

Поэту, чтобы прокормиться,
Назначили судебный час.
«Хорош ты, в мире говорится,
В искусствах тонких. Нам как раз
Неплохо б оседлать химеру,
Чтоб хлеб и зрелища в народ:
Как видишь, мир хиреет в сером
И вязком адище забот
Бумажных. Что ж, а ты писака!
Вскрыватель неба острием
Согласных; жалкий, как собака,
В которую любовь ремнем
Загнал хозяин-Бог. И все же
Только тебе отпущен дар
Влить в нас живительную цветность»

Поэт ухмылку выкривлял:
Неужто те, чья ружья светлость
Владеет миром и людьми,
Теперь нуждается в поэтах,
Чтоб век исправить от тоски?

Какая честь! И вот патлатый,
Лохмотьеносный, чуть живой
Встает поэт под бриллианты
Софит, искрится над толпой
Седых и сонных. Замер зал..
Как будто лопнул потолок,
Впустив сплетенья звёзд и скал
Полузастывших медный войлок.
Седые в ужасе берутся
За спинки стульев, как за круг
Спасенья, а проклятья льются
Со ртов, калькируя испуг
Перед живым и непохожим,
Не серым, как привычный счет
В их банках, жизнях, преисподней.
Обрушился финала лед.

Поэт все так же проливался
Усмешкой с тощего лица
В дрожащий зал, который ждал все
Стихотворения конца.

И вот, измученные, злые,
Едва съедающие гнев,
Седые во всю глотку взвыли,
Как загнанный металлом лев.

«Паршиво ты, поэт, читаешь -
Напыщенно, без смысла, зло;
Куда уж лучше залатаешь
Собой бездарственности дно».

Навылет выбросили силы
Зарядом в грудь поэта - месть!
На цвет вселенных водрузили
Бумажный, черно-белый крест.